Панельный 10-этажный дом на 2-й Челюскинцев в Амурском поселке. Набираю в домофон трехзначный номер квартиры. Ее хозяин не заставляет долго ждать, отрывает сразу. Распахивается дверь лифта, и на лестничной площадке меня встречает он, счастливый владелец однушки, 79-летний Иван Ефимович Коноплев. Крепко прижимает, как родную, приглашает войти.
— Вот мой дом, — расплывается в улыбке пожилой мужчина. Давайте я вашу куртку повешу. Тут планирую делать прихожую, шкаф-купе устанавливать. Еще обои буду во всех комнатах переклеивать.
Эта квартира в 33 квадратных метра — первое за всю его жизнь собственное жилье. В середине августа дедушка приобрел недвижимость по жилищному сертификату, который ему двумя месяцами ранее выдали в Министерстве труда и социального развития Омской области как сироте. Немного предыстории: когда Ивану Ефимовичу было девять, умер отец. Мать отдала его с двумя братьями в детский дом. Женщине одной было не под силу тянуть шестерых детей. Для 40-х годов это была обыкновенная практика. История становится вдвойне печальней, если вспомнить, что своего жилья пенсионер начал добиваться еще 5 лет назад. Чтобы встать в очередь на получение квартиры, ему пришлось ходить по судам, однако в итоге помог депутат Олег Смолин, который подключил прокуратуру. Только тогда дело сдвинулось с мертвой точки.
Иван Ефимович проводит в зал. Тут, конечно, для меня уже накрыт стол со сладостями. Дедушка предлагает на выбор кофе или чай. Последний напиток рекомендует особенно, поскольку специально для гостьи заварил три вида трав. Вижу знакомый столик с фигурными ножками — дело золотых рук хозяина квартиры, теперь он уставлен фотографиями родных и близких. При нашей первой встрече в неуютной комнате общежития, помню, он ломился от угощений. Последние 10 лет Иван Ефимович ютился в небольшой комнатушке, которую ему выдали от колледжа, где он до сих пор работает плотником. Если бы уволился — остался на улице. Так вышло, что до самой старости «своего» не нажил — скитался то по общагам, то по съемным квартирам. Много времени уделял работе — трудился на заводе слесарем, руководил деревенским клубом, преподавал уроки труда в школе, рисовал плакаты на ж/д вокзале и оформлял витрины в торговом центре. В личной жизни не клеилось — за спиной два брака и трое детей. Двое сыновей погибли, а дочь живет в Германии. Женщина добавила отцу 400 тысяч рублей, чтобы он смог купить более-менее подходящую квартиру. Жилищный сертификат выдавался детям-сиротам на сумму 2 миллиона 700 тысяч рублей.
— Я хотел, конечно, взять квартиру в Ленинском районе, потому что он родной для меня, с молодости вся жизнь, можно сказать, там прошла. Но по сертификату такие условия, чтобы дом был не старше 40 лет и площадь не меньше 33 квадратов: если даже на полметра будет меньше, то уже нельзя. Дочка приехала из Германии, мы на такси полгорода и исколесили. Этому дому 30 лет, он современный. Всего 15 квадратов комната, 11 кухня — это хорошо. Она не смотрится даже как однокомнатная. Хочу диванчик там поставить, столик, — говорит Иван Ефимович, а потом вдруг резко решает, что я голодна. — Покормлю давай чем-нибудь? Капусту тушил. Давай разогрею?
Я отказываюсь, и так уже полный желудок от сладостей. Переключаю вниманию от своей худобы на новенький диванчик, на котором мы расположились. Иван Ефимович рассказывает, что его оставил прошлый хозяин квартиры, и отмечает, что большую часть своего барахла он тоже раздал. Телевизор — вахтеру колледжа, чтобы ему скучно не было, советский шкаф оставил в комнате — пусть пользуется тот, кто будет в ней жить.
— Раз начал с новья — надо чтоб всё было по-новому, — заявляет пенсионер.
Но всё же кое-что из того, что можно было смело выбросить, он перевез на новую квартиру. Иван Ефимович обращает внимание на покосившийся деревянный стул. Его, а также облупленный чайник, в котором пенсионер заварил три вида трав, вазы, «стаканья» и ложки — всё это он оставил на память.
— Всё это мне подарил мой друг детства из детдома Евгений Боженов, царство ему небесное. Когда в 60-м году я остался без жилья и без угла, мне хоть на теплотрассу иди. Я у него жил первое время. Чтобы не злоупотреблять хорошим отношением, работу закончу, а сам где-нибудь в парке хожу-хожу допоздна, — на этом месте пенсионер снова прерывает рассказ. — А сахар-то я не подал вам! Давайте принесу? — Дедушка ненадолго отлучается за сахарницей (я — за ним) и коротко завершает начатое: — Потом нашел квартиру на съем — там жил.
Замечаю, что на кухонном столе Ивана Ефимовича лежит начатый портрет дочери. Он говорит, что приступил к нему только сегодня — наконец-то появилось вдохновение рисовать. Вспоминаю, что в общежитии, где он жил раньше, видела фигурки двух аистов, которые пожилой мастер сделал сам.
— Аистов оставил. Я же их обещал подарить... А давай на «ты»? — вдруг спрашивает Иван Ефимович и после моего согласия продолжает. — Давай, я тебе какой-нибудь сюжетик сделаю красивый. Ты его у себя в комнате поставишь дома? Можно лягушку сделать, например, на пруду. Я сейчас оборудую балкон под лоджию и буду там сидеть. Будет мастерская.
Выходим на незастекленный балкон. Иван Ефимович задумчиво смотрит вдаль и говорит, что отсюда можно наблюдать красивые закаты. А еще у него появилась небольшая мечта — облагородить место во дворе, куда местные жители выбрасывают старый хлам. По его задумке, весной там можно поставить вазы, которые он отольет сам, посадить цветы, смастерить новые фигурки наподобие аистов и «получать эстетическое удовольствие». Дедушку по-прежнему тянет к творчеству. Работа плотником ему не по душе, хоть он и понимает, что его там ценят. Он уже присмотрел школу недалеко от своего дома и хотел бы устроиться в нее учителем изо или преподавателем технологии.
Напоследок интересуюсь, как ему спится в новой квартире, да и вообще, стал ли он счастливее.
— Честно, не мог первое время спать. Я, наверное, человек коммуникабельный. Мне надо с кем-то общаться, разговаривать. А потом — ниче-ниче, привык. Мне иногда кажется, что я к кому-то пришел в гости или номер снял. И нет такого, чтобы я от счастья прыгал. У меня уже всё перегорело. Столько времени прошло. Но свой угол, как ни крути, конечно, хорошо.
На прощание пенсионер предлагает сделать селфи, уточняет, правильно ли он назвал это новомодное слово. Смеется. Провожает до порога и просит не забывать к нему дорогу, хоть изредка забегать в гости. Что ж, я не против, ведь родных дедушек у меня давно нет в живых.