«Блогер берет селфи-палку и съедает мухомор»: главный токсиколог Омска — о своей работе

После того как 11 марта от отравления метанолом скончались двое омичей и еще трое попали в реанимацию, мы попросили доктора медицинских наук, заведующего токсикоцентром БСМП-1, главного внештатного токсиколога Минздрава Омской области Александра Сабаева рассказать о ситуации с отравлениями в регионе. И он рассказал много интересного — однако общая картина совсем не радует.

— Давайте для начала разберемся, с чем к вам поступают.

— Начнем с того, что наш город химически опасный с точки зрения промышленности и транспортных коммуникаций, но промышленная токсикология — она у нас в принципе неактуальна. Казалось бы, Транссиб проходит, массу химикатов везут туда и обратно по всем направлениям. Это какой-то нонсенс, но за 16 лет моей работы здесь была буквально пара тяжелых случаев производственных отравлений — единичных, они не касались групп людей. Процентов 85 от числа всех случаев — это химическая зависимость, которая выросла с 2012 года по сегодняшнее время в девять раз. Это 1,4-бутандиол и всё, что с ним связано, который благополучно превращается в оксибутират натрия. Жидкость, в общем-то говоря, техническая, пока никак не ограничена с точки зрения наркоконтроля, хотя считается прекурсором.

— Лучше бы водку пили.

— Что касается алкогольных отравлений — за последние десять лет количество снизилось в два раза. У нас вообще по всем направлениям, кроме одного, произошло резкое снижение. Вот аналитика за десять лет, которую я делаю: лекарственные средства — в два с половиной раза, кислоты, щелочи — в два раза, инсектициды, пестициды — в три раза, промышленные яды — в 2,6 раза, неуточненные яды — в четыре раза. Ядовитые газы — снижение на 30 процентов. Классические наркотики, героин — снижение в пять раз. Таких тяжелых вещей, как кокаин, у нас нет и не было — регион слишком бедный. А если есть, это эксклюзивные случаи и эти люди к нам не попадают.

В общем, единственная проблема — психодислептики. Пика мы достигли в 2015 году, госпитализировалось очень много. С 2015 года мы наблюдаем снижение по так называемой соли в разы — сейчас это почти единичные случаи.

— Такое название еще как-то запомнить надо.

— Это жидкость, ее подростки называют «водой». Еще — «оксаной», «ксюшей» и так далее. Вот, безобидная вода в бутылочке из-под минералки, колы — хоть в пластиковом стаканчике с кофе. В конце восьмидесятых годов каждый знал адрес, где в любое время суток можно купить водку. А сейчас мне любой подросток говорит, где запросто достать эти вещества.

— Потребители — молодежь?

— К великому сожалению, да — люди возрастом с 16 до 25 лет. Причину этого я называю двумя словами: образ жизни. Не бывает так, что всё у человека хорошо и благополучно, но вдруг, извините, подсел или подсадили. Нет, наш пациент сам планомерно к этому идет. Что такое образ жизни: учеба, работа, хобби, семья, друзья, стремление к чему-то… Когда эти компоненты отсутствуют, человек получает зависимость.

Процентов 80 пациентов официально нигде не работают. Вот парню, скажем, 25 лет. Для него всё это пустой звук. «Ну и что? Сейчас все так делают». Хотя мы с вами, трудоспособные люди, прекрасно понимаем, что неофициально работать нельзя. Мы сегодня создаем себе пенсию — мы об этом думаем. Дальше — 30 процентов моих пациентов окончили только девять классов. «Ну и что?» Ребят, даже в СССР нельзя было иметь девять классов. Ты работай, но ты обязан получить среднее образование. Существовали школы рабочей молодежи. Советская власть, как бы мы ее ни ругали, она заставляла людей. Он не пить и колоться шел со своего завода, а учиться.

— Вы просто не понимаете — можно стать блогером.

— Знаете, у меня одноклассники в девяностые ларьки коммерческие открывали. Конечно, все эти ларьки закрылись, хотя все считали, что это начало бизнеса. Поэтому рассчитывать на то, что я стану блогером и в 25 лет буду в шоколаде... Да, это тоже мои пациенты. И семьи этих пациентов — они тоже девиантны. Одна тетя, 52 года, мне говорит: «Кто сейчас не наркоман!» Знаете, гражданка, я не наркоман. «Да ладно!», — говорит. Она старше меня на восемь лет, и такое себе позволяет. Мои пациенты — это люди с негативным, неприятным, маргинальным образом жизни.

Вот на днях по Нефтезаводской бегал один товарищ голышом. Обычный солевой наркоман, классический, со стажем. Понятное дело, он не помнил, как он сюда поступил. Он помнил события накануне, когда они вечером сели пить водку. А поступил в восемь утра — двенадцать часов выпали из жизни. Почти все пациенты на неотложке поступают именно в таком ключе.

— Когда приходят в себя — благодарят?

— Особенности нашего пациента какие: во-первых, он никогда добровольно сюда не приходит. Во-вторых, он доставляется в спутанном сознании, без сознания либо в состоянии психомоторного возбуждения. Мы с вами знаем, что в розетке 220 вольт и если я засуну туда два пальца, то, скорее всего, погибну на месте. В лучшем случае меня увезут с электротравмой. Здесь человек употребляет вещество, которое в принципе не имеет понятного фармакологического действия. Какая доза токсическая, какая летальная, какие есть противопоказания? То есть у него такое желание изменить свое сознание и свой внутренний мир, что он идет наперекор всему.

— Когда он выписывается, конечно, он никого не благодарит. Он в принципе не критичен к тому, что произошло. «Ну и что?» Этот парень, который голышом бегал, 32 года ему, взрослый мужчина. Сейчас его перевели в хирургию — руки и ноги отморозил. Не знаю, чем дело закончится, может, даже ампутацией. «Ну и что?» Казалось бы, такие случаи заставляют задуматься — но люди так живут.

— Такие вещи могут происходить с благополучными людьми? По глупости.

— Нет, благополучные к нам не попадают. Благополучие — это вообще очень относительное понятие. Пример — мама с папой, приехавшие на «Мерседесе». Они только вернулись, скажем, из Праги, дочка учится в 19-й гимназии или, скажем, на юридическом факультете вуза. А пока они путешествовали, пустилась во все тяжкие и попала к нам. Если система ценностей дочери допускает такие вещи, это благополучная семья, как вы думаете? «Мы же ей всё давали, мы ей даже машину купили на 18-летие». И это не «Рено-Логан», а что-то поинтереснее. Мне машину на 18-летие никто не покупал, я первую машину пять лет назад, в 41 год, купил, уже будучи заведующим отделением и главным специалистом по токсикологии в Омской области. Так получилось, так мы жили.

— В бедных семьях — те же проблемы?

— Конечно, только там другая крайность в бедном исполнении. Хотя сегодня, мне кажется, быть бедным до такой степени, чтобы недоедать, уже невозможно. Сегодня заработать можно везде — пускай это омский рынок труда, но он всё равно есть. Я считаю, что для Омска он сносный. Можно найти работу. Да, пускай сначала она будет не лучшая. Но работа дает коммуникацию и развитие.

Ведь у нас в медицине точно так же. Мы все начинаем с одинаковой стартовой позиции: все шестикурсники, все желторотики, все глупые, с выпученными глазами и желанием лечить и спасать. Только потом кто-то скисает, а кто-то идет дальше. Учится, пишет диссертацию, потом еще одну и так далее. Мотивация и стремления — научите этому ребенка и получите хороший результат. Показывая, разумеется, собственным примером. Меня родители пациентов часто спрашивают: «Что теперь делать?» Да здоровый образ жизни вести, и всё.

— Отследить последствия за девять лет уже можно?

— Мы же не знаем, как химическое вещество действует на организм. Это не о нарушении обмена веществ. Это химия, настоящая химия, и происходит убийство организма. Человек погибает нравственно, голова отсутствует, и физически. Человек вроде бы живой, но он не живет.

— То есть физические последствия вторичны?

— Есть такая болезнь — ВИЧ-инфекция. Болезнь коварная, но ее можно укрощать и контролировать. А болезни зависимости — они тем и отличаются, что главное деструктивное действие — это не физическое истощение, хотя и оно существует. Самое неприятное — когда происходит деструкция личности, когда человека уже не интересуют нормальные ценности. У него пропадают все тормоза морали. Он может отобрать у ребенка сотовый телефон, избить старика. Поэтому 70 процентов из моих пациентов — товарищи с криминальной отягощенностью. Человек, который нигде не работает, нигде не учится, живет как перекати-поле и общается с такими же людьми, он легко вовлекается в криминальную среду.

— Они для вас на одно лицо или как-то дифференцируете?

— Нет. Но я их постоянно на улице вижу. Водители «Газелей», водители такси. Я вижу, как они ездят, по почерку. На рынке, везде я вижу этих людей. В каждом дворе, в каждом доме, в центре и на окраинах. Они выглядят по-своему. Конечно, я не видел их никогда в библиотеке, театре драмы и, скорее всего, не увижу в музее Врубеля — там эти люди не бывают.

— А вас узнают?

— Нет, не узнают. У пациентов нет акцента на том, кто с ними работает. Среднее пребывание человека у нас — три дня. К тому же, повторюсь, токсикологического пациента не интересует всё, что связано со здравоохранением и здоровьем в принципе. И эпизод пребывания здесь быстро стирается — потому что жизнь связана с другими вещами.

Мы же все-таки люди. Понимаете, физические проблемы можно исправить. Духовную составляющую — нет. И трагизм ситуации в том, что проблема напрямую касается молодежи. Даже не тех, кому уже 15–16 лет, — их, на мой взгляд, исправлять уже сложновато. Еще раньше — с самого детства, где всё должна закладывать семья.

— Как с таким контингентом не потерять веру в людей?

— Если я посмотрю, допустим, передачу «Умники и умницы», то, наверное, не разочаруюсь в людях. Сегодняшнее время чем и хорошо — простора для молодежи значительно больше, чем во времена, например, моей юности. Тогда и стипендии задерживали, и работу сложно было найти. А сейчас всё есть, информационное поле колоссальное. Намного проще найти работу. Даже бассейнов элементарно стало в разы больше.

— Давайте попробуем вспомнить примеры из практики, которые все-таки заканчивались хеппи-эндом.

— Нет, хеппи-эндом здесь ничего не заканчивается. Наша задача — спасти жизнь. Что такое хеппи-энд в моем понимании: это начало другой жизни. Это возвращение в нормальную среду — образование, работа, семья, дети, досуг.

— Тогда давайте о необычном. Говорят, у вас тут была какая-то история с мухомором.

— Да, в августе прошлого года. Молодой человек, блогер, 21 год. Нет, не тот блогер, большой, который прилетел. А за неделю до него поступил маленький блогер. Молодой человек хипстерского вида. В общем, он берет селфи-палку, начинает съемку и съедает мухомор. Небольшой мухомор, но целиком. Продолжает себя снимать, потом теряет сознание, камера валится. К счастью, повезло — его быстро доставили к нам, он поправился. Если бы рядом с ним в тот момент не было людей, исход был бы другой. И, понимаете, в классической токсикологии есть такая графа, как цель приема: опьянение, прерывание беременности, самолечение, суицид, ошибочный прием... А здесь я даже не смог обозначить цель. Мне непонятно, для чего такие вещи делаются. Этот хайп…