«Возчики могут устроить мусорную катастрофу»: интервью с «Магнитом» о нелегальных свалках и миллиардных долгах

Мусорной реформе в Омской области исполнилось три года. В далеком уже 2019 году открылся первый мусоросортировочный завод, установили новые тарифы и появились первые, ныне привычные зеленые контейнеры. За эти годы ситуация однако не стабилизировалась. Регоператор «Магнит» время от времени объявляется в новостных сводках в негативном ключе. Одна из последних историй — про возможный мусорный коллапс на севере области из-за возмущений перевозчиков. Главный редактор Олег Малиновский встретился с исполнительным директором «Магнита» Дмитрием Третьяковым, чтобы понять, почему мусорная реформа идет со скрипом, сколько денег в обороте компании и в чём основные претензии подрядчиков. Обо всём этом — в интервью NGS55.RU.

— Как вы считаете, за три года мусорная реформа в Омской области сильно продвинулась?

— Начнем с глобального, на мой взгляд. Она запоздала. Все-таки мы уже 20 лет живем в современной России и, к сожалению, только в 2019 году полноценно начали создавать, не реформировать, подчеркиваю, а создавать, огромную отрасль обращения с отходами. Цивилизованную, прозрачную.

Если мы смотрим на аналоги реформ в других странах: Япония прошла путь мусорной реформы (хотя это в простонародье, нигде в документах она так не называется) — за 18 лет, немцы потратили 15 лет.

У нас с вами прошло три года, и за эти три года есть некоторые результаты. Давайте про них и поговорим.

Если бы мы оказались, к примеру, в 5–6 утра 1 января 2019 года у мусорного контейнера в любом омском дворе, то обнаружили бы следующую картину: в 90% случаев это были бы железные баки со всеми вытекающими (в обоих смыслах фразы) последствиями. Мы бы увидели мусоровоз ГАЗ или КАМАЗ, который приехал к этой площадке, схватил ржавой железной рукой этот железный бак и весь двор… Вы забыли эти ощущения? Они были всего три года назад. Эти вот: бах! бам! Всё выливается, ветер разносит содержимое…

— У меня похожий звук всё еще есть. Баки просто не железные, а пластиковые, но звук есть.

— В 2019 году, когда запустилась реформа, мы привлекли несколько достаточно серьезных организаций, инвесторов, которые закупили парк современной техники: это «Скания», «МАНы», «Мерседесы». Сегодня, конечно, это катастрофа, но в 2019 году бизнес был заточен только на одно — на извлечение прибыли. Люди очень быстро посчитали, что у КАМАЗов, у которых очень маленькая система уплотнения, достаточно низкая рентабельность по сравнению с той же «Сканией», которая выполняет работу трех-четырех КАМАЗов. Люди вложили деньги, в лизинговые программы вошли, и в Омской области появилось более 150 единиц новой техники — современной, европейской, экологичной.

Это к вопросу реформ: они всегда начинаются с простого — надо возить качественно и эффективно с точки зрения маржинальности. Всё, первый шаг сделали — привлекли возчика, отыграли конкурс, он в свою очередь ушел от старого формата техники. Дальше выяснилось, что новые машины неспособны работать с железными ржавыми контейнерами. У них система захвата не боковая с механической рукой, а заднепортальная. Контейнер на колесиках выкатился, подкатился сзади, рычажки его взяли и аккуратно подняли. Не знаю, почему у вас это громко, я рядом стою и не слышу, как система гидравлики на «Скании» работает. Может, в вашем дворе старая техника.

В итоге оказалось, что контейнеров нет. Контейнерный парк, к сожалению, к началу реформы был не укомплектован вообще. Вины правительства Омской области (многие говорили, что я с ними пикирую. Нет, я просто констатирую факты), на мой взгляд, в этом нет по той простой причине, что оснащение контейнерных площадок лежало на плечах управляющих компаний.

Хорошо, управляющие компании — это тоже бизнес, и они говорят: «Послушайте, пластиковый контейнер стоит 18 тысяч рублей. У нас чудесное железо стоит испокон веков — да, гнилое, да, течет, но мусор можно складывать? Можно. Уважаемый «Магнит», возите то, что есть, ничего мы не будем покупать, все эти ваши реформы нас не интересуют. Когда-нибудь жители сдадут деньги, может, обновим, а может, и нет».

Беспрецедентные меры: вначале было куплено 12 тысяч контейнеров. Еще контейнеры были дефицитные: часть контейнеров пришла в Омскую область из Ирана. Только вдумайтесь: у нас действительно во дворах стоят иранские контейнеры — я их по цвету пластика узнаю. Из Ирана, из Сербии, из Петербурга. Эти контейнеры собирали по всему миру.

— Напомните, на чьи деньги?

— Здесь два момента. Часть действительно выделялась из субсидии Омской области на закупку контейнеров, но там в основном железные контейнеры и так называемые ладьи — большое восьмикубовое корыто. 12 тысяч пластиковых контейнеров принадлежат возчикам. Помните, я рассказывал, они купили новые мусоровозы и столкнулись с тем, что к ним контейнеры не подходят. И пошли дальше — чтобы эффективно наладить возку, купили их и расставили в районах. Таким образом в Омской области появились и новые мусоровозы, и достаточно пластиковых контейнеров, которые, так скажем, реформу запустили.

Это то, что, на мой взгляд, бросается в глаза, потому что сейчас контейнерные площадки выглядят по-другому, не так, как три года назад. Переполнение прекратилось два года как.

— Вспомнились сразу желтые контейнеры. Возможно ли когда-нибудь в Омске приучить людей к сортировке мусора и приведет ли это хоть к чему-нибудь?

— Дуальная система — одна из самых эффективных. Система европейская неплоха с точки зрения эстетики, когда вы выходите на улицу, а там стоит 6 контейнеров: для стекла, пластика, железа…

— Мне кажется, это нереально в Омске.

— Европа же живет. Просто это требует миллиардов субсидий ежегодно. Европа готова тратить деньги на экологию, она добивается того, что 40–50% отходов уходит на вторичную переработку гигантскими бюджетными деньгами. Америка более прагматична в этом плане — сортировка отходов есть только в половине штатов. В таких богатых штатах, как Калифорния, дуальная система, которая есть сегодня и в Омске. Зеленый контейнер — «мокрый» мусор: голова селедки, недоеденный борщ, шкурки от банана. Желтый контейнер — твердый мусор. Они есть сегодня более чем на 460 площадках Омска.

Люди на контейнеры реагируют положительно. Начинают в своем домохозяйстве иметь два пакетика: всё, что идет в переработку (стекло, пластик, картон), и всё, что не перерабатывается. Дальше происходит следующее. Раньше каждый день в 7 утра к моей площадке подъезжал мусоровоз, забирал («Магнит — сила чистоты», зеленый). Теперь ко мне приезжают два мусоровоза: зеленый и желтый. Да, это реальность. Глупо заставлять людей сортировать мусор, чтобы потом жахать всё в один зеленый мусоровоз. Таким образом, дополнительный мусоровоз, дополнительный водитель, рейс, топливо. Чудесная история с точки зрения экологии, реформы, статьи в газетах, сюжеты…

— В Омске, кстати, весь мусор везут на переработку?

— До реформы ни одного килограмма мусора не обрабатывалось. С приходом реформы в Омскую область мы привлекли инвестиции, около 500 миллионов рублей, и построили два мусоросортировочных комплекса. К сожалению, на тот момент импортозамещение в этой сфере работало не очень ярко в нашей стране, поэтому базовые комплектующие линии, конвейеры, железные конструкции — не самое высокотехнологичное оборудование — поставила компания «Экомаш», наш отечественный производитель. Сложные узлы мы заказывали за границей. Например, пресс для мусора — это компания Presona, шведская, лидеры по производству прессового оборудования в мире. Пакеторазрыватели австрийские. В общем-то, заводы, может быть, получились не самыми современными, есть и получше, но тем не менее очень хорошими и производительными.

— И все-таки весь мусор через них проходит?

— С точки зрения объемов любой производственник вам объяснит: если вы построили завод, у него есть производственные мощности. Мы построили два завода, у каждого максимальная производственная мощность — 200 тысяч тонн в год. Нам бы очень хотелось засунуть туда 600 тысяч, но тут эффект воронки: если она перерабатывает 20 тонн в сутки, можно как угодно стараться, 22 она не примет. Заводы уже несколько лет (мы помним проблемы на начальных этапах с лицензированием, с пуском) работают на стопроцентной мощности. Семь дней в неделю. 24 часа в сутки. Они не останавливаются, если не считать регламентных чисток, ремонтных работы по замене ленты и прочих узлов. Постоянно, каждый день 24 часа в сутки работают сортировщики — это уже более 300 человек. Люди обученные. У нас даже сложились династии.

— За три года? Династии?

— У некоторых отцов дети пришли, образовались семейные пары среди сортировщиков. Это глобально ни на что не влияет, но тем не менее в коллективе начинают формироваться семейные вещи. Действительно здорово, когда люди на работе не только зарабатывают, но у них складываются правильные социальные условия.

— Насчет «зарабатывают». «Магнит» хорошо зарабатывает на переработке?

— Мы извлекаем из своей деятельности 5% прибыли. Это наша законодательная возможность, ее проверяет и утверждает РЭК Омской области. Больше мы не имеем права брать. Это если всё идеально. Здесь выше головы не прыгнешь.

Мы добились того, чтобы на заводах 5–7% от общего объема мусора, попадающего на конвейер, в зависимости от сезонности и морфологии, превращаются во вторичные материальные ресурсы. Очень часто на форумах после этих цифр я вижу какое-то отчаяние: «Это же безумие, вы вложили 500 миллионов, работает 300 человек, крутится-вертится техника — и это всё ради того, чтобы из 100 килограммов вы выделили 7 килограммов полезной фракции?» Средний показатель по России — ниже 5%, и это на тех заводах, которые имеют оптику, лазеры. У нас 80% функций на заводе выполняется вручную, людьми. Тот факт, что мы добиваемся 7% отбора на текущем оборудовании, очень высокий показатель.

Что касается эффективности и реализации вторсырья. У нас проходят аукционы, и здесь тоже очень просто. Вы как физлицо можете заявиться на площадку «Сбербанк онлайн» и купить себе фуру ПЭТ-бутылок. Она отобрана, разделена по цветам, спрессована в кубики — пожалуйста, берите. 10–12 рублей за килограмм — и фура ваша. Дальше вы можете эту фуру переработать. Я знаю, что в Омской области есть несколько предприятий, которые перерабатывают пластик. Некоторые находятся у нас в колониях, некоторые — на удалении от города. Но основная часть уходит в Екатеринбург и Новосибирск. Там находятся гигантские заводы по переработке пластика. Они могут более высокий ценник давать, поэтому конкуренцию за сырье выигрывают. Мы очень надеемся, что в Омской области тоже со временем создастся мощный кластер по переработке пластика.

— Вы продаете всё, что переработали?

— Нет. К сожалению, за эти три года мы пришли к определенному выводу, что часть сырья является крайне ликвидной. Это полимеры, ПЭТ, ПНД, полипропилен, иные виды пластика. Картон неплохо реализуется в нынешних условиях. Еще стекло. Мы один из немногих регоператоров в России, кто научился стеклобой из мусоровозов, лопнувшие бутылки, засоренные, продавать. Да, там какие-то смешные деньги, около рубля за килограмм, но для нас это достижение. Пусть даже за рубль сырье уходит, это уже неплохо. Главное, что из всего вышеперечисленного сделают новые рюкзаки, велосипеды и так далее.

— Про ликвидную часть вы сказали, а про неликвидную?

— Да, к сожалению, у нас пока очень плохо налажена инфраструктура переработки, например, кожаных изделий, дерматина. Выбрасываются же куртки, штаны, ботинки. Тетрапак (молоко, соки в них продают) — мы с вами мало об этом задумываемся, а эта упаковка очень сложная. Там есть полимеры, картон, алюминий. Переработка тетрапаков в мире имеет место, но оборудование итальянское очень дорогое. На территории России мы пока не нашли. Все это сейчас наши сортировщики не извлекают, потому что рынок пока не готов потреблять.

— И все-таки о каких суммах идет речь при продажах вторсырья?

— За квартал в районе 3–4 миллионов рублей нам заплатили. Деньги в рамках оборота компании очень небольшие. С точки зрения результата — неплохо в любом случае. Сегодня во всём мире, не только в России, сфера переработки отходов является субсидируемой. Например, в той же Германии, которая уже прошла путь реформы, на один вложенный рубль добавляется три государственных. Потому что в чистом виде, если вы сегодня захотите открыть свой мусоросортировочный завод, потратите 500 миллионов, накладных расходов будет на зарплаты, на электричество, на технику, на ГСМ несколько сотен миллионов рублей в год. А вы за квартал извлекли продукцию, продажа которой в рыночных ценах приносит 4 миллиона. Это не про бизнес, это больше про экологию, про уменьшение объемов захоронения. Сегодня в нашей стране, насколько я знаю, есть цель к 2030 году отправлять на переработку не менее 50% от всего мусора.

— Возвращаясь к реформе…

— Здесь мы с вами переходим к тому, что, на мой взгляд, за три года получилось самое главное. Там, где раньше не было ничего, появилась отменная техника, логистика. Мы, прокуратура, РЭК Омской области видим движение каждого мусоровоза. Отрасль полностью вышла из тени. Мы сдаем в месяц 15 или 20 отчетов вплоть до морфологии мусора, создана система статистики. То есть мы начали понимать, собственно говоря, какие продукты жизнедеятельности наше общество производит.

О том, куда везут мусор из Омска и почему нет свалок поближе

— У нас есть проблемы со свалками. Что сейчас с полигонами?

— Здесь, на мой взгляд, как раз самое слабое место. Почему? На момент начала реформы объектов захоронения в Омской области не было. Ну был один с лицензией — маленький сельский полигон в Называевске. И сейчас даже ее отзывают за какие-то нарушения — скоро не будет. И вот этот полигон, по сути, всё, чем Омская область располагала. Кировская и Ленинская свалки были закрыты по решению суда. Многие говорят, что они использовались как полигон. Нет, они использовались как площадка временного накопления.

Вообще регоператор не волен решить, куда везти мусор. Есть территориальная схема — документ открыт, он висит на сайте Минприроды, любой может с ним ознакомиться. Когда его принимают, проходит общественное слушание, прокуратуры ставят на нём визу, что он не нарушает никаких законов. Если мне сегодня говорят, что мусор с Омска надо везти в Калачинск, то как бы мне ни хотелось свалить его на Кировскую свалку, которая находится гораздо ближе, я не имею право это делать. Каждый наш мусоровоз из точки А должен доехать до точки Б и все счетные документы сдать мне как регоператору, а я их передаю в надзорный орган. Почему мусор ездит в Калачинск? Почему мусор ездит в Седельниково? В Черлак? На 17 объектов по территории Омской области? Потому что других объектов нет.

Если мы откроем территориальную схему, то увидим, что на территории Омской области к 2023 году должны были появиться 3 новых полигона. На каком они этапе, корректнее спросить у коллег из Министерства природы и экологии. Объект в Тавричанке (он еще не прошел экологические экспертизы), еще один будет в северном кластере и ещё один объект — в Омском районе. Все они пока еще ищут своих инвесторов. Объекты крупные, но наша компания не имеет финансового потенциала для их строительства. Поэтому мы надеемся, что правительство Омской области, может быть, через концессии будет привлекать инвесторов, которые создадут этот дополнительный блок в структуре обработки отходов. Мое экспертное мнение, что раньше 2025 года это не произойдет по одной простой причине. Год — проектирование, год — строительство и год — прохождение всех рецензий, проверок и ввод в эксплуатацию. Пока мы работаем на системе старых советских свалок, которые получили эксплуатанта. Они не горят, они обслуживаются, есть ответственные лица, которые за эти свалки сегодня отвечают. Они не бесхозные.

Но самое главное — это полная прозрачность. До реформы были десятки компаний, которые вообще неясно как везли, с кем заключали договор, куда попадал этот мусор. Сегодня можно проверить всё, вплоть до движения каждого мусоровоза, по спутнику.

— Немного не понял. Куда-куда из Омска сейчас везут мусор?

— Весь мусор из Омска распространяется, согласно схеме, на 17 объектов, находящихся на территории области. Калачинск, Тавричанка. Сегодня, к сожалению, рядом с Омском нет действующего полигона. То есть мусор из города везут до нашего завода в Кировске. Его обрабатывают, выбирают те самые 7% полезных фракций, а остальные 93 процента куда? Они грузятся в тонары, большие грузовые машины, и направляются на захоронение на те объекты, которые в Омской области существуют легально.

Омская область проделала огромную работу для того, чтобы Кировская свалка попала в пункт временного размещения, но у нас с вами есть аэропорт «Омск — Центральный», вокруг которого охранная зона — подлетная. Полигон, как бы он ни был оборудован, это всегда птица. Здесь, наверное, никакие деньги, никакая экономика, никакой тариф не могут сравниться с безопасностью людей, которые летают на самолетах.

— Птичья гавань еще ближе.

— Мне рассказывают, что там какие-то специальные технологии, какие-то отпугиватели. В любом случае Кировский и Ленинский объекты были заблокированы именно решением Росавиации. То есть здесь нет никакой подноготной. Это просто вопрос жизни и безопасности. Поэтому сегодня весь омский мусор едет в районы.

— Так. Вот у нас, если очень примерно, 2 завода перерабатывают 1000 тонн в сутки. Со всего города мусор везут туда, потом оставшиеся 93% — на полигон?

— Не совсем корректно. Заводы позволяют обработать 75–80% мусора, который сегодня производит город-миллионник. На всё не хватает мощности. Оставшиеся 20–25% едут прямым рейсом на полигон в Калачинск, к сожалению.

— И от 80%, получается, еще потом остается 93%...

— Да, остаются хвосты. Они уже спрессованы, рассортированы, органика отделена, твердый мусор отделен. И этими брикетами мусор на полигонах распределяется и захоранивается.

— С этим понятно. Насчет районов. Недавно были проблемы с логистикой на севере области. «Магнит» намекал на некий мусорный коллапс.

— Не было намеков, была констатация фактов. Действительно, 1 апреля мы на подведении результатов этой реформы обозначили плюсы, обозначили достижения. Но мы стараемся всегда прямо разговаривать. Наша организация получила письмо от одного из возчиков, от подрядчика с очень простым тезисом… Знаете, а давайте я сначала расскажу, как мы выбираем подрядчика?

— Торги.

— Конечно. Не какое-то кулуарное чаепитие или кто мне лучше подмигнул. Нет. Это площадка, 44-ФЗ (о контрактной системе в сфере закупок. — Прим. ред.), аукцион. То есть мы размещаем цель, задания. Вот у нас есть лот, например, на Кировский округ города Омска. Мы даже специально не дробили лот в начале реформы. Он был огромный, гигантский. Не хотелось бегать, знаете, за каждым. Тогда управленческого потенциала в организации было не так много. Мы хотели иметь трех-четырех партнеров, с которыми можно работать. А они дальше, как уже рекомендовал губернатор Омской области…

— На субподряд?

— Да, пусть берут субподряд, работают. Есть профессионалы, штат мусоровозов и опыт? Включайтесь. Таким образом прошли аукционы. Последние, которые у нас были в 2021 году, рассчитаны на три года. Мы хотим иметь определенный горизонт планирования, возчики тоже смогут взять, например, новую технику в лизинг. Сами поймите, вот я год отработаю, а на следующий кто-то другой выиграет. Куда я этот КАМАЗ в лизинге дену? С точки зрения УФАС, мы действительно делаем длинные и большие контракты. Для того чтобы бизнес, который выигрывает, мог пойти в банк, взять какую-то технику в лизинг и рассчитать свою экономику.

В этом году мы очень сильно раздробили лоты для того, чтобы дать возможность человеку, у которого есть буквально 3–4 машины, конкурировать с монстрами на рынке. Это дало свои результаты. Мы стоимость возки уменьшили на 15%. То есть люди торговались. Вопреки мнению экспертов, самый крупный возчик держит, может быть, 20–30% территории. Всё остальное выиграли возчики мелкие. Некоторые из Москвы, из Иваново. Всего их около 16–20.

— Так проблема с возчиками в чём заключается?

— Пример. Не будем называть конкретную компанию, чтобы ее в неудобное положение не ставить. Давайте порисуем (начинает чертить на листке бумаги кружки). Выиграли вы контракт на миллион рублей, у вас есть территория, с которой необходимо осуществить возку. Вы ставите контейнерные площадки и рассчитываете, что у вас тут три контейнера, тут — пять, а тут — семь. Каждый день вы должны их объезжать. Вы понимаете: чтобы обслужить этот маршрут, за год необходимо столько-то машин, столько-то водителей, смен, затрат на зарплаты и налоги. Всё просчитали — миллиона хватает. Правильно выполнили работу, мы всё проверили, жалоб не было, по ГЛОНАССу всё честно. Присылаете по итогу выполнения контракта счет — мы должны вам миллион рублей. И вот тут случается самое страшное. Живых денег у моей компании не миллион, а 600 тысяч. Возникает главный вопрос: почему вы подрядчику должны миллион, а у вас только 600 тысяч?

— Так почему?

— Это то, что с нами происходило все 3 года. Другая сторона реформы — регулирование. Помните, в 2019 году случилась прямая линия с президентом? Чудесный омич, как сейчас его помню, дозвонился до Владимира Владимировича и держал в руках две квитанции: Владимир Владимирович, что за безобразие? В одной квитанции 133 рубля в апреле, а вот квитанция за май — 266 рублей. Тариф вырос в 2 раза. Владимир Владимирович отвечает: «Не может такого быть, законодательство запрещает рост тарифа так стремительно. У нас есть антимонопольная служба». На тот момент господин Артемьев (Игорь Артемьев, руководитель ФАС с 2004-го по 2020 годы. — Прим. ред.) был на прямой линии. «Даю поручения, разберитесь». Абсолютно корректно. Чудесное поручение.

Разбираться нужно было в очень простой ситуации. У омича был настроен автоплатеж в УДХиБ, которое оказывало услуги по вывозу мусора из его частного сектора до реформы. 133 рубля он честно отправил на их счет в апреле, но обслуживали его уже мы. Поэтому, когда наша организация от омича на выставленную квитанцию не получила 133 рубля, на следующий месяц омич получил в квитанциях счет на 266 рублей. Новая сумма и долг за апрель. Роста тарифа не было ни на копейку. Была, к сожалению, техническая ошибка самого человека, который потом в ней быстро разобрался. УДХиБ вернули ему деньги, потому что никакой услуги не оказали. Но шашкой к этому времени уже махнули.

В течение месяца тариф Омской области был снижен в 2 раза. На тот момент это вызвало большой резонанс, отклик.

Но вы вопрос свой помните, да? Я вам должен миллион. Мы с вами вошли в переписку, я сказал: «Слушайте, у меня проблема. Я должен был этот миллион собрать с населения. Выставить счета, собрать денег и часть отдать вам. А у меня их нет теперь, поскольку я вместо 133 рублей теперь в 2 раза меньше по последнему решению ФАСа начисляю. Можно вы тоже будете возить в 2 раза дешевле?» От вас логичный вопрос: «Мне надо в 2 раза меньше контейнеров забирать или у меня расстояние от моего района до полигона теперь будет в 2 раза меньше?» Нет. Контейнеров столько же, мусора столько же, везти столько же. Просто можно в 2 раза дешевле?

Есть 44-й закон о госзакупках. Мы идем в суд. Многие возчики через суд прошли. Есть документы, договор, обязательства. «Что у них там произошло с ФАСом? Я как бизнес здесь ни при чём. Где мои деньги? Я свою работу выполнил честно». Так мы потеряли в тот год 1 миллиард 200 тысяч рублей.

Мы дошли до Верховного суда и доказали, что ФАС России, к сожалению, совершила ошибку. Ошибки — это нормально, их совершают все, даже государственные органы. Именно для этого у нас в стране имеется три ветви власти. В том числе судебная, независимая. Мы доказали в трех инстанциях, что решение ФАС было незаконным и что тариф, который нам установили в 133 рубля на человека, это экономически обоснованный тариф. Потому что именно эти траты я несу каждый день.

Около 500 миллионов в год мы тратим на зарплаты, технику, подрядчиков и так далее. Этого не было в начале реформы. Если бы тогда, три года назад, мне сказали в рамках этих денег организовать доставку до заводов, а потом 400 километров везти мусор до Саргатки, я бы сказал, что человек, который произносит это вслух, безумец. А сейчас мы существуем в этой реальности. Мы за 133 рубля держим два завода, 17 полигонов, платим подрядчикам, везем мусор за 200–300 километров и продолжаем обеспечивать вывоз мусора, а тариф всё еще не вернулся к изначальному.

— Откатить обратно тариф не дали?

— К сожалению, эти деньги на сегодняшний момент компания не получила. Законодательство выглядит следующим образом: деньги забирают — и тариф меняется в 1 день. А вот дальше РЭК Омской области пользуется своим правом, чтобы не допустить роста тарифа предельного.

Поймите, мы начинали со 133 рублей и потом спустились в 2 раза. Чего бы не отскочить обратно к 133? Нет, подождите, а закон уже говорит: «Вот здесь люди платили 67 рублей. Вы теперь не можете повысить тариф в 2 раза». Закон защищает. Значит, мы будем стабилизировать и повышать понемногу каждый год.

Мы с возчиками имели очень много тяжелых разговоров. Миллион выставили, а заплатили 600 тысяч. С учетом того, что 10% населения Омской области, к сожалению, за мусор до сих пор не платит.

— Неплательщики всегда были, но я думал, эта цифра больше.

— Вот видите, с вами очень приятно общаться, потому что вы классический срез общества. Вот «какие-то 10 процентов». Представьте, если 10 процентов населения не платит, год заканчивается тем, что 1 месяц и 10 дней наша компания не получает ни одного рубля, а расходы несет. Один месяц в году наша компания работает бесплатно, за спасибо. Мы ходим в суд, просуживаем этих бедных людей. В суде выясняется, что они не платят за электричество, за отопление. Долгов по 50 тысяч рублей. А мы там со своим счетом за мусор в 1500 рублей за год. Приставы берут этот исполнительный лист и кладут в самый низ стопочки таких же на этого бедного человека из Большой Глушицы: «Рано или поздно я им займусь, но, если честно, у него даже тапочек нет». Можно потратиться на суды, на юристов, на судебные приказы, но компания денег не получит.

— Поэтому возчики недополучают свои деньги и начинают говорить об остановке работы…

— Возчики начинают копить долги с первого месяца. Вы выставляете мне счет на миллион, а я вам плачу 600 тысяч. Второй месяц, третий месяц, четвертый месяц. Дальше вы начинаете задавать себе вопрос: «А как жить?» Почему мы до сих пор не обанкротились? Наш главный подрядчик в первые годы реформы, компания «Экос», не секрет, это публичная информация, — очень крупная, занимается экологическими проектами в ХМАО, в ЯНАО, в Поволжье. У них оборот в миллиарды рублей.

— Есть финансовая подушка.

— Почему они в суд не подали? В Новосибирске регоператор обанкротился потому, что возчики просто пошли в суд и сказали: «Верните нам наши деньги. Вот судебное решение». Всё. Он банкрот. Алтай — регоператор банкрот. Это очень быстро заканчивается. Мы вели переговорный процесс, который закончился одной простой мыслью: на сегодняшний момент наша компания не имеет ничего, что могло бы покрыть ваши расходы при банкротстве. А кредиторская задолженность компании «Магнит» спустя три года реформы — 4,7 миллиарда рублей.

— Мы говорили про 1,2 миллиарда. Откуда остальные долги?

— Итак, откуда эта ужасная цифра в 4,7 миллиарда рублей? Первое. Больше 1 миллиарда рублей — это задолженность населения и юрлиц. Мы эти деньги начислили, квитанции сделали, но за них не платят. Есть исполнительные листы, выиграны суды, но нет, к сожалению, пока механизма, как можно деньги забрать у человека, у которого этих денег нет. Второй момент — 1,2 миллиарда рублей у нас изъяли. Возка была, счета возчики выставляли, а я этих денег даже не начислил.

Двигаемся дальше. Регулирование тарифа во всей нашей чудесной реформе выглядит следующим образом. Мы, если кратко, приносим «Газель» документов, которые подтверждают наши расходы на воду, на перчатки, на возчиков — на всё. Вот все расходы, которые у нас потенциально будут в следующем году, мы приносим в РЭК. Дальше регулятор полгода сидит с этими папками, нещадно всё оттуда вырезает. Это их работа, за это они получают зарплату — сделать так, чтобы тариф был как можно меньше, но желательно, чтобы организация не умерла. Тонкая грань, и не всегда они ее выдерживают. В итоге получается некая цифра. Они говорят: Дмитрий Геннадьевич, у вас есть валовые расходы на 5 миллиардов рублей в год. Вам эти деньги нужны, чтобы мусор в Омской области уехал туда, куда он должен уехать. Как вы эти деньги получите? И тут интересное. Они говорят: у вас есть 2 миллиона жителей согласно переписи 2010 года. Других данных нет. Дмитрий Геннадьевич, не смейтесь, вот ваша цифра, наслаждайтесь. Каждому, значит, начислите, сколько положено по квитанции. Это ваша первая статья доходов. Вторая — у нас, согласно данным УФНС, 45 тысяч юридических лиц. По нормативам образования отходов, пекарня в год образует такой-то объем отходов, заправка — такой-то, гостиница — такой-то. И вот эти вот юрлица отходов образуют ещё на 2 миллиарда рублей… Вернее, так: если они все со мной заключат договор, то заплатят 2 миллиарда.

— Из контекста я понимаю, что омичей меньше, а юрлица договоры не заключают.

— Мы не бездействуем, поверьте. Все органы Омской области подключены. Мы, когда делали замеры, пытались везде найти информацию, сколько омичей живет в доме. И, к сожалению, этой информации нет ни у кого. Паспортный стол с управляющей компании ушел. ОВД, которые ставят штампики в паспорт, говорят: «У нас база работает по-другому. Нельзя, как вы хотите, выбрать дом и сказать, что в нём прописано 567 человек и вот их фамилии». У нас можно в базу ввести «Пресняков Дмитрий Геннадьевич», нажать enter — и база скажет: «Он прописан вот здесь».

Частный сектор — это вообще отдельная история. Домовые книги отменили, старших по улицам отменили. Нет документа, чтобы было написано: «В этом доме живет 5 человек, в этом — 7». В итоге мы пришли к страшному выводу. Сегодня наша компания начисляет на 1,65 миллиона омичей в среднем ежемесячно.

Я же не могу зайти к вам домой и сказать: «Слушайте, я не могу найти омича, поэтому на всякий случай вот вам еще за одного человека». Нет, вы уже завтра будете в ГЖИ в прокуратуре, скажете: у меня прописано двое, иди ищи омичей в других домах.

Более того, когда у вас дочь уехала учиться в Петербург, муж уехал на вахту или, не дай бог, бабушка в 99 лет ушла в мир иной, всё работает очень просто — человек приходит и говорит: «Вот выписка, вот свидетельство о смерти. Бабушки нет полгода как, будьте добры, перерасчет за полгода вот за этого человека сделайте». Но как только дочь возвращается из Петербурга, муж приезжает из командировки или в семье чудом рождается ребенок, почему-то никто не бежит со словами: «Постойте, нас теперь трое». Это жизнь. Так устроены люди.

Мы разговаривали с РЭК, я показывал им все документы, договоры, базы данных — 1,6 миллиона человек. Вот же факт! Я три года показываю. Мне говорят: «Вы же понимаете, что тариф на человека. Вот поэтому у нас, когда придет прокуратура и спросит, на каком основании вы применили 1,6 миллиона, а не 2, я что отвечу? "Магнит" попросил? Ему так захотелось? Он их столько нашел? Нет, я скажу, что есть данные переписи, и это единственная законная цифра».

А «Магнит» пусть где хочет, там и ищет. Это, к сожалению, та логика, в которой мы живем. Таким образом, вот эта сумма за 3 года, она не начислена. Все эти люди не получили ни одной квитанции. Хотя в валовую прибыль, по мнению регулятора, я их должен включить.

— Но с юрлицами должно быть же проще, они все зарегистрированы в УФНС?

— Из 45 тысяч юрлиц, которые, по данным налоговой, функционируют, договоры заключили 15 тысяч. И это путем трехлетних войн. С учетом того, что «Магнит» в их понимании антихрист среди бизнеса. Когда я с ними встречаюсь, они говорят: «Вы ужасный человек». — «Почему?» Они: «Вы нас просудили на 4 миллиона рублей». Говорю: «Вы 3 года где были?» — «Мы о вас не знали».

Хорошо. Принято. Шла реформа очень тихо. У вас, по 89-му федеральному закону, есть обязанность заключить со мной договор. Я не должен вас искать, я не должен вам писать письмо. Вы были обязаны ко мне прийти и заключить договор. Ладно, не знали, не понимали, не прочли. Куда вы мусор девали? Отвечают, что наняли другую организацию. А в суд последняя не пришла, потому что у них какая-то проблема с лицензией. Куда возили мусор, неясно. Талонов нет, пропуска на полигоны нет.

На все полигоны могут заходить только мусоровозы «Магнита». И сегодня 1 куб мусора в моей организации стоит тысячу рублей. Такой тариф. Он установлен не мной, а РЭКом. И я знаю, что серые возчики в Омске предлагают 600–650 рублей. Почему? Потому что загрузить полный КАМАЗ мусора, доехать до кольцевой дороги и выкинуть в лес — это не довезти мусор до Кировского полигона, обработать на современном заводе, погрузить в тонар и довезти до Калачинска. Это другая логистика, это другой расход.

— Мы как-то перешли к вопросу о несанкционированных свалках и проблемах борьбы с ними.

— Да, потом глава Омска говорит, что вокруг города, оказывается, 400 свалок незаконных. И чтобы их все ликвидировать, нужен миллиард из бюджета. Те же самые деньги горожан, только из другого места. Завтра на город подает в суд Росприроднадзор: «Незаконная свалка. Обязаны убрать». И всё это чаще всего с формулировкой «неустановленный круг лиц» в отношении тех, кто выкидывал. Почему неустановленный? Вот они! Я их знаю. Это 30 тысяч юрлиц, которые не имеют со мной договора. Да и вообще, даже если возчика с поличным в лесу поймают, штраф там смешной. Это несерьезно, человек зарабатывает больше.

— Их же не судят еще, даже ловили с поличным.

— Всё верно. Потому что у малого бизнеса сейчас в первом случае предупреждение. А чтобы предупреждение вынести, у Ильи Алексеевича (Лобова, министра природных ресурсов и экологии Омской области. — Прим. ред.) на выдаче протоколов три девушки сидят. Она, получается, должна его поймать в кустах, она должна всё зафиксировать, выписать протокол, пригласить на разговор, должна выждать месяц — срок, когда он должен быть уведомлен, и, если он не приходит, должна послать уведомление повторно. И это только предупреждение. Бюрократия. Здоровая. нездоровая — не мне судить, но система точно беззубая. Юрлица этим пользуются.

Второй пример. Мы порой даже федеральные сети, не будем опять называть их — они исправились, привлекали. Выходит девочка из этого чудесного магазина федерального. У нее за спиной, как у Деда Мороза, 120-литровый мешок мусора. Проходит 50 шагов, бросает его в дворовой контейнер. Проблема моей коммунальной услуги заключается в том, что у меня нет, как у электриков, рубильника или, как на водоканале, вентиля. Я услугу отключить не могу.

— И, получается, за бизнес платят местные.

— Конечно. Бизнес подкидывает свой мусор бабушкам, у которых каждый день мусоровоз его забирает по 97 рублей. Мы не можем сказать: вот это мусор бабушки, а этот мусор — федеральных сетей, его я не возьму. Это просто контейнер, полный мусора.

Все эти юрлица должны платить два миллиарда. Я выставляю счетов чуть меньше, чем на миллиард в год. А с учетом того, что многие не платят и я должен их просуживать по три инстанции, то кассовый разрыв за три года как раз достигает суммы 4,7 миллиарда.

— 4,7 миллиарда — гигантская сумма. Это же прямой путь к банкротству.

— У меня отняли деньги в 2019 году и до сих пор не вернули в полном объеме. Люди живыми деньгами всё еще не заплатили миллиард. У меня есть стабильно 350 тысяч жителей, которые не получают ни одной квитанции каждый месяц. И у меня есть как минимум половина юрлиц (сделаем ставку, что часть из них не работает), которые всё еще с «Магнитом» не установили отношения. Если все возчики подадут на меня в суд, меня обанкротят.

— Почему этого не произошло до сих пор?

— У меня есть два завода, построили мы их за 500 миллионов рублей, ни одного мусоровоза у нашей компании нет, а офис мы арендуем. Даже стулья, на которых вы сидите, не наши. Поэтому банкротство пройдет очень просто. Денег живых, вот эти 4,7 миллиарда, которые я должен возчику, нет. Есть только платежи, которые поступают ежемесячно.

Единственное, что сдерживает сегодня возчиков от нашего банкротства, — понимание, что с «Магнита» не получится забрать даже 500 миллионов. Даже если заводы продать. А это очень неликвидное имущество, они уйдут по 100 миллионов, если их вообще кто-то купит. Мы только что обсудили, что для бизнеса ценности в них нет, они убыточны в своей прямой экономической модели.

Мы объясняем людям: да, мы должны вам 4,7 миллиарда, мы не отказываемся, мы подписываем каждый месяц счета и берем на себя эти обязательства. Рано или поздно мы добьемся того, что деньги в тариф попадут. Сейчас у нас идет еще один суд. К сожалению, в этом году у нас еще один миллиард рублей регулятор изъял незаконно, но это отдельная история.

Наши экономисты чертят модели оздоровления. Мы надеемся, что наша организация выйдет из того глубокого кризиса, в котором она находится. Либо изменится федеральное законодательство, либо наконец-то данные переписи скорректируют и юрлица выйдут из тени.

— Вы только что сказали про еще один изъятый миллиард. Расскажите, о чём речь?

— Это у нас на конференции было. Спросили меня: «Прокуратура поймала на том, что расходы завышены». Да меня не на этом прокуратура поймала, меня вообще ловить очень сложно. У меня есть вы и с вами есть договор на миллион рублей. Я ваш договор принес регулятору, и эти расходы планово включили в тариф. Что сделала прокуратура? Прокуратура взяла район, в котором вы работали, и начала с самого низа выяснять, кто возит мусор. Вдруг неожиданно оказалось, что в городе Омске у вас есть свои машины, а в Большой Глушице у вас нет своей машины, вам там ее экономически неэффективно держать: нужна база, техобслуживание, механики, нужен водитель, который в Большой Глушице должен жить в идеале. Неэффективно. И, как просил губернатор, сохраняйте, уважаемый регоператор, малый бизнес, который исторически сформировался в этой сфере…

— Речь опять о субподрядчике?

— Представьте. Вы в Омске и выиграли контракт, привлекли на субподряд коммунальщика, который работал в этом районе. У вас со мной договор на миллион рублей. Вы платите НДС, вы большая компания. На миллион рублей счета, которые вы мне выставили (а мы помним, что я вам ещё не заплатил), вы государству должны 200 тысяч в виде НДС отправить. Это та реальность, в которой мы живем. Налоговую совершенно не интересует, кто, когда и сколько вам заплатит.

Второй момент. Вы имеете офис, у вас есть директор, бухгалтер, уборщица. Вы не сможете заплатить миллион субподрядчику, иначе вы безумец с точки зрения бизнеса, банкрот. Вы заплатите привлеченному МУП «Коммунальщик» 700 тысяч рублей. Все на это плохо реагируют, но это задача бизнеса во всём цивилизованном мире — зарабатывать деньги.

МУП «Коммунальщик» часть территории вывозит своей техникой, а вот в Большой Глушице у «Коммунальщика» тоже не хватило техники. Он сперва заплатил НДС, как и у вас, и там он нанял ипэшника на тракторе. В итоге ипэшник за тонну, которую вы со мной отыграли по 2 тысячи рублей, получил тысячу рублей. И он доволен. Почему доволен? Потому что у него нет банковской гарантии, потому что он не платит лизинги, у него нет НДС — он работает на 6%.

И что происходит дальше? Прокуратура приносит в суд документы и говорит: «Смотрите, мы доказали, что фактически Большую Глушицу возит ИП Иванов за 1 тысячу рублей. Поэтому, товарищ судья, мы требуем, чтобы те расходы, которые у "Магнита" заложены в тариф, эти 2 тысячи рублей, которые они платят подрядчику по договору, признать незаконными и завышенными. Пересчитываем всё на тысячу».

Суд Омской области в первой инстанции встает на сторону прокуратуры. Говорит исключить из расходов «Магнита» тысячу рублей, оставить тысячу. На мой взгляд, вопиющее нарушение ценообразования и федеральных методик формирования тарифов. Почему судья принял это решение? Почему прокуратура идет по этому пути? Возможно, потому, что они должны добиться снижения тарифа любой ценой. Позиция прокуратуры: «Ну мы же доказали, что вывозили за тысячу рублей. А то, что какие-то надстройки над вами, неинтересно. Вот фактическая стоимость услуги».

В этом безумии можно дойти до конца. Давайте спросим, почему бананы в магазинах продаются по 50 рублей, когда в Республике Конго они по 5. Очень странно, почему в суде приходится доказывать логику, что цепочка подрядчиков неизбежно существует везде.

Таким образом, у нас в организации еще один кассовый разрыв состоялся по решению суда. Законно? На мой взгляд, нет. К счастью, еще есть вторая инстанция, сейчас будем за свои права биться. Все это мы возчикам рассказываем честно.

— В самом начале беседы вы упоминали, что закупка новой техники для возчиков обернулась катастрофой. Я догадываюсь, о чём речь: машины импортные, но могли бы уточнить, в чём особенно проблема?

— Всё просто. Например, гидравлический насос, тот самый, что прессует мусор в машинах, раньше стоил 180 тысяч рублей. Сегодня он стоит 800 тысяч. Мне возчики говорят: «Я когда контракт отыгрывал три года назад, когда эту проклятую кнопку нажимал, у меня экономисты жили в тех ценах, никто не предполагал такие события. Никто не предполагал, что значит обслуживать "Сканию", "Мерседес"».

Меня обвиняют в том, что я плачу по 600 тысяч вместо миллиона, а на самом деле я начинаю платить уже не 600, а 500. Юрлица закрываются: ИКЕА из Омска ушла, «Макдоналдс» закрылся. У меня тот пакет, что я раньше собирал на юрлиц, начинает падать. Часть бизнеса уходит, часть оптимизируется. Это нормально для бизнеса в кризисные времена — поджиматься, но у меня валовая прибыль падает. С обычных омичей тоже собираемость падает — вместо 90% стали платить 85%. Люди не могут экономить на здоровье детей, не могут не купить еды, но могут не заплатить месяц-два за квитанцию. Вроде не смертельно: «Потом заплачу», но у меня снова падает сбор. Где конец этой истории, не знает никто.

Раньше возчики говорили честно: чтобы существовать, они брали кредиты. Шли в Россельхозбанк, Сбербанк, ВТБ, показывали контракт банкирам: «Смотрите, мне "Магнит" должен сотни миллионов рублей. Он выплатит, а пока мне нужен кредит, чтобы продержаться, заправиться и выплатить зарплаты». Сейчас я прихожу в Сбербанк, а там кредиты под 25%. И я брать его не буду. Кредит мне потом не из чего отдавать, я эти проценты не зашью никуда.

Этот путь вечный: мы не сдаемся, но боремся. Сколько еще мы будем чертить модели? Сколько еще будут терпеть возчики? На сколько хватит их ресурса? Они могут сейчас устроить нам второй Челябинск, Алтай, Петербург, коллапс и катастрофу буквально за один день.

Здесь нужно отдать должное коллегам из правительства: мы эту ситуацию обсуждали на совещаниях, по всей стране принимается комплекс мер поддержки отрасли. В любом случае сейчас правительство готовит пакет мер, которые, мы надеемся, уже в июне месяце к нашей компании будут применены. Чем это закончится, насколько это поможет снять напряженность, я не знаю.

Мы надеемся, что в этом году будет два суда, которые выиграем. Мы надеемся, что миллиард двести нам в следующем году вернут. Мы не сдаемся. Эту игру невозможно выиграть. Часто на совещаниях мы слышим: «Ничего страшного, придут другие». Дай бог, чтобы нашлась еще одна компания, которая готова вложить в Омскую область 2 миллиарда личных денег и денег своих подрядчиков в виде инвестиций.