«Это я ее воспитал»: омич должен отдать дочь бывшей жене, но девочка не помнит мать

В редакцию NGS55.RU обратился омич Юрий, который живет с трехлетней дочерью. Мужчина пожаловался на несправедливое, с его точки зрения, решение суда: его принуждают отдать дочь бывшей жене, которую девочка уже почти два года не видела. Наши корреспонденты пришли в семью, когда судебные приставы и сотрудники органов опеки должны были изымать ребенка. Но ситуация оказалась еще сложнее, чем можно было подумать вначале.

***

— Привет! Держи, это тебе.

Женщина, которую папа называет тетей Мариной (имена матери и дочери изменены по просьбе героини материала. — Прим. ред.), протягивает шоколадку. Маша осторожничает, потом берет, но тут же отворачивается и отходит на шаг к отцу. Не об этой тете папа что-то плохое говорил?

— Ну… Что ты, Машенька. Я за тобой пришла. Пойдешь со мной?

Маша смотрит на мать, потом вопросительно — на отца. Отходит еще на шаг. Девочка только проснулась и ничего не понимает: почему-то к ней с утра пришло столько людей. Стоят в коридоре, смотрят и чего-то от неё явно ждут. Дали шоколад, куда-то зовут. Маша еще не умеет формулировать свои мысли вслух, поэтому просто разглядывает гостей.

— Ну, думаю, тут всё понятно. Мать-героиня, — говорит папа.

— Машенька, пойдем? — делает новую попытку тетя, но девочка делает еще один шаг. Тесный коридор закончился, ребенок прижимается к папе.

— Двадцать. Два. Месяца, — громко говорит отец. — Двадцать два месяца не было тети Марины. Тетя Марина, вы деньги ребенка принесли?

— Ты чего орешь при ребенке, пугаешь ее.

— Тетя Марина, вы деньги ребенка принесли? — еще громче повторяет папа.

Маша смотрит на взрослых и тем более ничего не понимает.

— Занималась своей жизнью, теперь что сделать. У каждого теперь своя жизнь. Он ее воспитывает, она в нем души не чает, — вставляет бабушка, мама папы.

— Так, давайте уже по сути, — перебивает кто-то из людей, которые пришли вместе с матерью девочки.

— А что по сути? Пишите акт, что ребенок к матери не идет и никогда не пойдет. Всё здесь понятно. Сколько тете Марине можно кровушку пить ребенку?

Поднимается гвалт взаимных обвинений. Кто-то уходил, а кто-то пил и бил. Нет же, бил только один раз, а тарелкой в голову вообще не попал. Еще незнакомые слова — «любовницы» или «любовники», Маша не разобрала. Она удивленно смотрит на орущих взрослых. Ее папа с бабушкой кричат на тетю Марину. Тетя, кажется, поначалу не хочет повышать голос, но ей все-таки приходится отвечать всё громче и громче. И ругаются они как будто не друг с другом, а для людей, которые пришли с этой тетей. Они сначала только стояли и молча смотрели на Машу, но теперь тоже отвлеклись от нее и начали кричать.

— Так! Прекратите, ребенка не пугайте, уведите в зал! Давайте попробуем еще раз, еще попытку.

— Да пожалуйста. Машенька, пойдем.

Какую попытку? Машу отводят в гостиную, сажают на диван, снова подходит тетя.

— Машенька…

У тети почему-то дрожит голос, и она уже не знает, что сказать. Маша отодвигается — она не понимает, чего от нее хотят. Поднимает глаза на папу — он смотрит на нее и улыбается. Маша улыбается в ответ.

***

Так выглядит очередной визит судебных приставов и сотрудников органов опеки в семью — в этот раз с экспериментом. Он показал, что Маша не знает мать и не идет на контакт с ней. А приставы не могут насильно увести девочку из одной семьи в другую. Выходим на улицу — Марина говорит сотрудникам, что планирует судиться дальше. Обращалась во все инстанции и органы, но ответ один: у вас уже есть исполнительный лист.

— Вы же понимаете, как сейчас он будет исполняться? — отвечает сотрудник. — Вам сейчас нужно, чтобы ребенок к вам привыкал. Мне кажется, на порядок общения нужно подавать — чтобы его суд установил.

Порядок общения — это, простым языком, возможность контактировать с ребенком.

— Наши суды решили, что моя дочь, оказывается, должна жить с матерью, которая бросила ее в годик. Эта мать никогда не работала, она получает пособия на мою дочь. Не контактировала с ней 22 месяца, ни звонка, ни привета, и только к трем годам активизировалась, чтобы отобрать ребенка. Зачем? Чтобы получать с меня алименты. Я дочь воспитал. Я все эти судебные процессы инициировал, не она. А суды и опека, несмотря на мои многочисленные заявления, не привлекают ее к ответственности за грубые нарушения Семейного кодекса.

Не пускал ее? Никто ее никогда не «не пускал». Она сама не приходила, вот и всё. Что это, нормально, по-вашему: до этого приходят ко мне изымать дочь — пристав приходит, а тетя-мама — почему-то нет. Занята, наверное, была. От ребенка ушла по мужикам. Мы же для суда делали психиатрическую экспертизу: связь между ней и дочерью полностью отсутствует! Если я такой плохой, игроман, бил тебя и тому подобное — чего ж ты ребенка бросила? Ах да, это же я ее выгнал — одни и те же песни на каждом суде, правильно. Мы, видите ли, жертва. Она на меня клевещет — и в судах это всё зафиксировано. Я ничего не скрываю, мои все слова подтверждены документами, а у нее никаких документов не было. Она подала встречное исковое заявление без единого документа. Судья — она даже не имела права принимать это заявление.

— Что вы от меня хотите услышать? Он не исполняет решение суда, ходит улыбается. Он клевещет, меня везде гадостями поливает, я уже писала заявления. Да, я не видела дочь с 5 апреля 2019 года — потому что он не дает мне с ней видеться. Нет, видела три раза — на экспертизе, в суде и по видеосвязи. Конечно, сейчас же вы пришли, и он запустил в квартиру. Всем рассказывает, что я такая, извините, тварь, на меня орет матом при дочери... Зато для всех пытается показаться таким красивым и правильным. Конечно, я подам на порядок общения, как пристав говорит, но он (Юрий. — Прим. ред.) на него не пойдет и будет каждый раз устраивать цирк. Он очень двуличный.

Изначально мы жили с ним нормально. У меня еще двое старших детей не от него. Когда я забеременела дочкой, начал вести себя вызывающе — оскорблял, бил на раннем сроке. На одном из судов это подтвердили. А когда Маша родилась, отношение совсем поменялось. Я закончила кормить грудью, и мне сказали: «Собирай шмотье и отсюда со своими детьми…» Уезжай, в общем. А почему он так хочет оставить ребенка? Хочет отомстить. Говорит, что заступиться за меня некому — я по документам официально сирота. Родители живы, но я их лишила родительских прав. Ребенок ему — как марионетка. Пока она с ним — он знает, что я буду ходить, буду судиться, приходить с приставами, а он меня будет топить.

— Исходя из моей практики семейного юриста, суд оставляет детей с матерью как минимум в девяноста процентах случаев. Нормы российского и международного права гласят: малолетних детей разлучать с матерью нужно только в исключительных случаях — если у нее проблемы с алкоголем, наркотиками, с ее стороны были угрозы жизни или здоровью ребенка и тому подобные моменты. Грубо говоря, если взять идеального отца и нормальную мать, то детей оставляют с матерью. Недавно в одном из дел нам удалось доказать, что мать била ребенка. Продемонстрировали видеодоказательства, назначали экспертизу, приглашали самого ребенка, который заявлял в суде, что не хочет общаться с матерью, и в этом случае суд встал на сторону отца.

Отцы пытаются бороться за детей примерно в двадцати процентах случаев — я, естественно, не претендую на абсолютную точность и ориентируюсь на собственную практику.

Но после суда мы время от времени сталкиваемся с пробелом в законодательстве — как в ситуации, которую вы описываете: решение суда есть, но исполнить его нельзя. Не помогут ни полиция, ни приставы. Если ребенок не хочет идти, то пристав не может увести его силой. Даже если отец скрывает свое с ребенком местонахождение, мать обращается в полицию — но в российском законодательстве нет такого понятия, как похищение собственного ребенка. Максимум, что в этом случае можно сделать, — привлечь отца к административной ответственности за неисполнение решения суда. Но, как правило, речь идет о минимальных штрафах, порядка двух тысяч рублей. Отец оплачивает этот штраф и дальше удерживает ребенка у себя.

Как ребенок может повлиять на процесс? Если ему десять лет и больше, судья может приобщить к делу его мнение. В моей практике были случаи, когда это происходило чуть раньше — в девятилетнем возрасте. Мнения детей с пяти-шести лет органы опеки могут приобщить к своему заключению, которое предоставляют суду. И, наконец, существуют экспертизы, когда педагоги по своим методикам проверяют истинные желания ребенка, отсекая манипуляции со стороны родителей. Эксперты выдают заключение: насколько ребенку хорошо проживать с тем и другим родителем.

Как правило, любой ребенок хочет остаться с тем, с кем жил до этого. В случаях, подобных вашему, когда ребенок не знает одного из родителей, те же органы опеки иногда ходатайствуют о периоде адаптации с непродолжительными встречами: чтобы ребенок мог привыкнуть к новому человеку и между ними сложилась положительная связь с позитивными эмоциями.

У меня в практике был похожий случай: родители в разводе, малолетний ребенок живет с отцом, отец так же не исполняет решения суда. В суде мы установили место жительства ребенка с матерью, но в итоге ребенок всё равно остался с отцом, и мать ничего не смогла сделать.

— Мы регулярно сталкиваемся с тем, что люди в своем эгоизме совершенно не думают о ребенке и неосознанно портят ему жизнь, разрушают его будущее. Начиная с того, что ребенку не нужно говорить, какой плохой папа или какая мама плохая.

Всё логично и всё взаимосвязано. Дети из полных семей в массе более устойчивы, перед ними больше дверей открыто, у них больше возможностей. У детей из неполных семей их, конечно, меньше — но, поверьте, можно развестись так, чтобы ребенок пережил это относительно спокойно. А дети из семей, где родители их рвали на части, поливая друг друга грязью, — у них вообще проблемы с самоидентификацией. Они с трудом находят место в жизни. У них редко получается построить нормальную семью. Они не совсем понимают, кто они. Он же из папы и мамы состоит, а ему, по сути, говорят: ты наполовину человек, а наполовину сволочь последняя.

Мы регулярно сталкиваемся с тем, что родители просто не могут остановиться. Им говорят: прекратите мучить ребенка. Но они просто ослеплены обидами и хотят что-то доказать друг другу, себе и миру. Они, конечно, говорят, что хотят только добра своему ребенку — но получается ровно наоборот.

Юристы, психологи, приставы, сотрудники опеки, соседи — все сходятся в одном: когда родители перетягивают ребенка как одеяло, страдает в первую очередь именно он. Казалось бы, и отец, и мать хотят ему добра, но получается наоборот.

Как заметил один из свидетелей визита приставов в семью, родители отличаются от неродителей тем, что за их ошибки расплачиваются дети. И всё равно, казалось бы, многое можно исправить, но... Взрослые очень часто ведут себя хуже детей.