«Полки дрались, как львы»: о чём рассказывают рассекреченные документы из омского архива ФСБ

Накануне Дня Победы произошло не очень заметное для широкой публики, но важное для любителей истории событие: рассекретили очередную порцию документов о войне, хранящихся в омских архивах. Сотрудники областного УФСБ в торжественной обстановке передали документы Музею воинской славы омичей, и теперь их может посмотреть любой желающий. Предыдущая новость такого рода появилась полтора года назад. Тогда наш корреспондент и историк Николай Эйхвальд побывал в архиве и добыл из двух папок с бумагами немало интересной информации об освобождении Крыма. В этот раз Николай снова решил разбираться в донесениях, аналитических записках, отчетах, протоколах допросов и других документах. Речь в них идет о двух воинских частях, сформированных в Омской области и внесших свой вклад в общую победу.

Вначале, как и в прошлый раз, сделаем важное уточнение. Рассекреченные документы связаны с деятельностью армейских органов НКВД, а потому являются довольно специфичными источниками. Составить по ним целостное представление о масштабных исторических событиях не получится: «чекистам» приходилось работать только с теми ситуациями, когда что-то явным образом шло не так. Масштаб мог быть разным, в диапазоне от мелкого воровства с армейского склада до поражения в крупной войсковой операции, которое ставило под угрозу исход целой кампании. И если в паре документов из рассекреченной папки рассказывается о том, как рядовые обменивали казенные лыжи на спирт, это, конечно, не значит, что такими махинациями занималась вся Красная армия. Равным образом и рассказы о дезертирстве, панике и бегстве с поля боя (а их в той папке тоже хватает) не могут подтолкнуть нас к предположению, будто красноармейцы постоянно дезертировали, паниковали и спасались бегством от врага. В конце концов, действуя таким образом, они точно не выиграли бы ту войну.

Кто-нибудь из читателей может сказать: «Зачем же писать о настолько специфичных вещах? Пусть останутся только неспецифичные — о том, как наши прадеды выстояли, победили, вернулись домой». Здесь ответ очевиден. Во-первых, о победе напишут и без нас, желающие найдутся в любом российском регионе. Во-вторых, работать надо с тем, что есть. Появилась новая папка с рассекреченными документами? Прекрасно, мы с удовольствием ее изучим и напишем о самом интересном, радуясь, что опередили иных специалистов. Ну а в-третьих, в истории мелочей не бывает — бывают живописные подробности, помогающие лучше понять, представить, запомнить. Из этого мы и будем исходить.

Две бригады

Итак, в документах из рассекреченной папки есть две главные героини — две отдельные бригады, сформированные в годы войны в солнечном селе Калачинск (да-да, городом этот райцентр стал только в 1952 году). Именно туда осенью 41-го перебросили по Транссибу часть личного состава Тихоокеанского флота: на Дальнем Востоке никакой войны не предвиделось, а под Москвой и Ленинградом пригодились бы любые подкрепления. 5 ноября началось формирование 70-й отдельной стрелковой бригады. Моряков не хватало, а потому в новое соединение зачисляли военных, выписанных из омских госпиталей, и местных запасников. Бригада пополнялась и позже, пока ехала поездом к линии фронта.

Вообще большая ли это сила — отдельная бригада? В «спецсообщении», направленном в январе 1942 года в особый отдел НКВД 7-й отдельной армии, эта тема четко раскрывается на примере нашей 70-й. Личного состава — 4803 человека (положено по штату 4872). Машин — 75, однако должно их быть 190, а в рабочем состоянии всего 48. Дальше хуже: почти каждый четвертый солдат не имеет винтовки, большая часть командного состава не обеспечена пистолетами и «ходит с пустыми кобурами». Пистолетов-пулеметов нет совсем (должно быть почти 500), станковых пулеметов «Максим» всего четыре, хотя должно быть в девять раз больше, орудий 57-го и 76-го калибров нет ни одного. А дальше — нехватка или полное отсутствие повозок для минометов, зарядных ящиков, сигнальных пистолетов и многого другого. Спецсообщение написано, когда 70-я уже прибыла на фронт, и получается, что даже воевать с врагом бригада пошла, не имея самого необходимого. Было ли это исправлено и нашлись ли виновные, из рассекреченных документов неясно.

Вторую бригаду, 30-ю отдельную лыжную стрелковую, формировали в Калачинске в конце 42-го. У нее была меньшая численность, всего 2991 человек: три лыжных батальона, минометный и противотанковый дивизионы, пять отдельных рот, три отдельных взвода. О столь же драматичных проблемах с вооружением доступные источники молчат, и это может означать, что за год снабженцы чему-то научились. Ну или нужные документы лежат в соседней папке, с действующим грифом «Секретно».

Антиморальные явления и проявления

Много интересных деталей рассказывают документы о том, как две бригады (каждая в свое время) добирались до линии фронта. 70-ю в начале 1942 года отправили эшелонами к Ленинграду (там она больше двух лет сражалась на Свирском рубеже), а 30-ю в начале 1943-го — в Тульскую область, на недавно возрожденный Центральный фронт. И в пути всё было не так чтобы идеально.

«В пути следования по железной дороге имели место факты антиморальных проявлений», — говорится в докладной записке особого отдела 30-й бригады в особый отдел 2-го гвардейского кавалерийского корпуса. Энкавэдэшники 70-й сообщают о «ряде фактов антиморальных явлений и других недостатков» — и в обоих случаях виноватыми оказываются местные офицеры.

Дисциплина, по данным чекистов, была поставлена очень плохо. Скажем, 70-я ехала к линии фронта целых 15 дней, и всё это время бойцы были предоставлены сами себе. В результате многие отстали от эшелона и некоторые из них так больше и не появились в части. В 70-й бригаде таких было 10 человек, в 30-й — 41. В некоторых случаях «работа с личным составом» велась, но как-то неправильно.

«Начпродснабжения Мельников на одной из остановок приказал писарям бригады во что бы то ни стало найти водки, — пишут из особого отдела 70-й. — Последние из-за этого отстали, но затем догнали через несколько сот километров».

Тяжело пришлось и рядовому Закирову из 30-й: лейтенант Куликов отправил его за водкой, когда эшелон стоял в Петропавловске, но тот не успел к отбытию и догнал своих только в Челябинске, через пять суток. Удалось ли Закирову достать водки, в документе не сообщается. Вообще алкоголь постоянно оказывается в центре событий. Например, бойцы 70-й на станции Нерехта украли из соседнего эшелона спирт «в количестве двух фляг, одного котелка и одной бутыли 0,5 литра»; добычу у них тут же изъяли, передали на хранение начальнику финчасти, но замполит батальона забрал спирт и, «составив компанию себе в лице пом. нач. политотдела по комсомолу, пьянствовал дорогой».

Если выпивку не удавалось достать безвозмездно, выручала воинская смекалка. Скажем, в 30-й командир саперной роты приказал кладовщику выменять на водку несколько пар казенных ботинок, «после чего организовал пьянку». Я бы не стал писать об этой истории, если бы не фамилия командира — Легкоступ.

Не все инциденты сводились к воровству и выпивке. В 30-й один из отставших бойцов был смертельно ранен часовым, когда воровал сено на станции; в 70-й бойцу «колесом поезда отрезало половину левой ступни», так что война для него закончилась намного раньше, чем можно было подумать. Однако в целом обе бригады добрались до театра военных действий во вполне боеспособном состоянии.

Дела снабженческие

После выгрузки с поезда частям предстояло своим ходом дойти до линии фронта, и здесь у обеих бригад (в 1942 году в Ленинградской области и в 1943-м где-то за Тулой) возникли серьезные проблемы. Переходы были организованы плохо, пунктов снабжения не было, а путь предстоял длинный: 150 км для 70-й бригады, еще больше для 30-й. В первом случае бойцам удалось растащить провизию со склада, принадлежавшего бригадному штабу, но этого явно не хватало. 70-й же в пути встречались военные базы снабжения, но там выдавать продовольствие отказывались: из-за чьей-то забывчивости бригаду просто не внесли в соответствующие списки.

«Снабжение из местных ресурсов организовано было плохо, — говорится в докладной записке старшего лейтенанта госбезопасности Забродского, — из-за чего личный состав бригады 4–5 дней находился в полуголодном состоянии, получая только по 300 грамм сухарей без всякой приварки, а два дня совершенно ничего не получали, питались кто как мог».

«Крайним» в этой ситуации Забродский назвал капитана Гусева — замкомандира по тылу, который «не организовал заготовку продуктов из местных ресурсов». Насколько реально было «заготовить» из этих самых ресурсов еду для нескольких тысяч человек, остается непонятным: средняя полоса в России начала 1943 года изобильным краем точно не была.

Старший лейтенант добавляет, что на марше дисциплина полностью отсутствовала, из-за чего бригада растянулась на сотни километров. Многие бойцы просто бросали вещи, которые считали ненужными (ботинки, валенки, лыжи), или, если везло, выменивали их на водку. Дело было в начале марта, и, судя по статистике из 3-го батальона, лыжами солдаты дорожили меньше всего: их бросили целых 300 пар, а вот валенок — всего 26.

«Образование среднее, чекистское»

Судя по рассекреченным документам, офицеры из НКВД постоянно вели наблюдение за тем, что называли «политикоморальным состоянием личного состава», вынося общие оценки и фиксируя конкретику. Например, Забродский в цитируемой выше докладной записке называет это состояние «в целом здоровым»: по его мнению, бригада, даже изголодавшаяся и на время забывшая о дисциплине, «вполне боеспособна». Обо всех происшествиях чекисты сообщали по своей, энкавэдэшной, вертикали и командованию частей.

Информация бралась, конечно, не только из «открытых источников». В документах постоянно упоминаются «агентурные данные», то есть некоторые бойцы служили осведомителями; поддержание этой сети в исправном состоянии было одной из главных задач офицера госбезопасности. Об этом говорит, например, служебная характеристика капитана Мунирова — оперуполномоченного отдела контрразведки Смерш 70-й бригады. Этот офицер (кстати, образование у него «среднее, чекистское» — трехмесячные курсы при «особом отделе») «с агентурой работает целеустремленно», «сосредоточенно проявляет разумную инициативу», «быстро перестроился в агентурно-оперативной работе в боевой обстановке» и, даже будучи ранен, эту самую работу «не ослабил». Рядом с характеристикой Мунирова лежит донесение Забродского о последствиях вражеского авианалета, и там особо подчеркивается: «В числе убитых и раненых агентуры не оказалось».

Бороться чекистам приходилось, судя по их отчетам и характеристикам, с «контрреволюционным элементом». Старший оперуполномоченный капитан Даниличев из 70-й бригады за полгода такой борьбы (ноябрь 1941-го — май 1942-го) арестовал 13 человек. В частности, «им была вскрыта изменническая группа, ставившая своей целью изменить Родине путем перехода линии фронта». О работе Мунирова в соседнем документе сообщается очень туманно: этот смершевец «завел часть разработок, и часть из них благодаря глубокой и правильной разработке ликвидирована оперативным путем».

Немного конкретики можно найти в других бумагах. Скажем, боец 70-й бригады по фамилии Красноперов еще в поезде, «высказывая провокационные измышления о якобы хорошем отношении немцев к советским военнопленным, заявлял: "В случае, если на фронте будет туго, то я сдамся в плен"». Его сослуживец Белоус «восхвалял условия жизни в Германии» и пересказывал содержание нацистских листовок, полностью с ним соглашаясь, а третий солдат из того же батальона, «клевеща на Красную армию», утверждал, что вермахт непобедим. Всех троих арестовали (выявили их, конечно, благодаря «агентурным данным»), дальнейшая судьба болтунов неясна.

На фронте энкавэдэшникам приходилось на месте расстреливать дезертиров, паникеров и трусов — среди как рядовых, так и командиров. В рассекреченных документах упоминаются двое «самострелов», приговоренных к высшей мере наказания. Однажды в боях за город Севск заградительный отряд НКВД открыл огонь по красноармейцам, отходившим без приказа. Это не помогло, отступление продолжилось, а о числе жертв «дружественного огня» в документах не сообщается.

Наступление без названия

Было бы неправильно ограничиться здесь рассказами о мелком криминале, досужей солдатской болтовне и проблемах с провизией. Сформированные в Омской области бригады приняли активное участие в боях с врагом. День Победы они приближали как могли и не по собственной вине иногда несли поражения. Особенно драматичным получился боевой путь 30-й бригады, которая сразу после прибытия на фронт приняла участие в масштабном наступлении.

Весной 1943 года советское командование задумало двумя фланговыми ударами окружить и уничтожить орловскую группировку противника, а потом разгромить всю группу армий «Центр». Это могла быть решающая битва всей войны, Курская битва и операция «Багратион» одновременно, если бы она закончилась победой. Однако наступление плохо подготовили, да и в целом соотношение сил было недостаточно выгодным. Поэтому события весны 43-го малоизвестны; они даже не получили в историографии особого названия. Зато историки выделяют Дмитриев-Севскую операцию — часть этого наступления, важную роль в которой сыграла специально сформированная «конно-стрелковая группа» генерала Крюкова. Один кавалерийский корпус и три отдельных стрелковых бригады (28-я, 29-я и наша 30-я) сначала заняли Севск, а потом, действуя из района города Середина-Буда (сейчас это Сумская область Украины) прорвались к Десне. Дальше планировалось идти к Днепру, но наступление захлебнулось, а немцы подтянули подкрепления.

«Не успев закрепиться на рубеже, — говорится в спецсообщении для начальника особого отдела НКВД Центрального фронта, — будучи необеспечены боеприпасами, не поддержанные танками и артиллерией, при сильной усталости, так как марш, а затем продвижение с боями были совершены расстоянием до 600 километров, — части корпуса при абсолютном превосходстве противника в танках и живой силе были вынуждены с тяжелыми боями отходить назад».

Группа Крюкова отошла к Севску и 14 марта начала оборону города. Сражаться на улицах выпало как раз 30-й бригаде. Бои шли почти две недели: враг предпринял в общей сложности больше 40 танковых атак, которые удалось отбить ценой огромных потерь. 25 марта Севск оказался в полукольце, 26-го наступил решающий момент обороны.

«В 20:30 (точно не помню), — пишет в своем донесении комдив Ягодин, — противник подтянул тяжелые огнеметные танки и стал буквально выжигать героев… из домов, чердаков и дзотов. В полках остались единицы ком. взводов и ком. эскадронов. Противник, пьяный, озверелый, стал жечь город огнеметами, зажигательными снарядами. Весь город был охвачен пламенем и представлял из себя огромное пожарище…»

На исход боя, возможно, повлияла простая случайность. Две авиационные бомбы попали в дом, где размещался штаб командования 3-й кавалерийской дивизии; Ягодин, слегка контуженный, решил перенести свой командный пункт из Севска в находящийся рядом Юрасов хутор, штабные сели на коней и поскакали на новое место галопом (пространство между городом и хутором было под огнем).

«Во время перемещения штаба, — говорится в спецсообщении, — части 9-го ГКП и 30-й ОЛБ, будучи потеснены противником к восточной окраине города, заметив это, приняли перемещение штаба за отход и сами без приказа начали отходить в направлении Юрасова хутора, где впоследствии заняли оборону. Часть же бойцов 9-го ГКП и 3-го батальона 30-й ОЛБ в панике бежала в район расположения штаба корпуса, где была приостановлена работниками особого отдела».

В рамках этой «приостановки» энкавэдэшники застрелили командира 3-го батальона как труса и паникера. Однако удержать Севск не удалось: в семь утра 27 марта город был окончательно оставлен. Командир корпуса Крюков по телефону сообщил командарму, что Севск сдан врагу из-за начавшейся в частях паники, Ягодина тут же отстранили от командования, и началось расследование.

«Полки дрались, как львы»

Вопреки шаблонным представлениям о том, как действовали во время войны работники госбезопасности, как раз НКВД встало на сторону частей, оставивших Севск. Само словосочетание «сдача города» после приказа «Ни шагу назад!» было едва ли не приговором — но среди рассекреченных документов есть полный отчет начальника особого отдела кавалерийского корпуса Крюкова, из которого следует, что удержать Севск было невозможно.

«Гарнизон, оборонявший город, был не в состоянии удержать его, — пишет майор Филон, — так как, во-первых, не поддерживался авиацией, артиллерией и достаточным количеством танков; во-вторых, имел исключительно мизерное количество живой силы». И ниже, для полной ясности:

«Крепкой обороны держать корпус в данное время не в состоянии, так как почти весь за период боев вышел из строя. На сегодняшний день полки насчитывают по 50–70 активных штыков».

Ягодин, по словам майора, действовал правильно, перенеся штаб в Юрасов хутор, а сообщения о панике в рядах защитников Севска — все-таки преувеличение. Комкор рассказал командарму о сдаче города, не разобравшись в ситуации, а потому с него и надо спрашивать. Тем более что к Крюкову, как выяснилось, и раньше были претензии.

«Крюков на передовой ни разу не бывал, — говорится в отчете Филона, — доклады командиров дивизий всегда брал под сомнение, обвиняя последних в предательстве, трусости и лжи… Генерал-майор Крюков, начштаба корпуса полковник Мансуров и заместитель командира корпуса по политчасти полковник Щукин боятся передовой, в частях не бывают, всячески стараются прислать второстепенных лиц, не имеющих права принять решение по тому или иному вопросу».

В итоге неприятные последствия не наступили ни для Крюкова (он закончил войну Героем Советского Союза), ни для Ягодина, восстановленного на своем посту и дошедшего до Берлина. «Полки дрались, как львы!» — написал комдив в своем отчете, и его словам, похоже, поверили. Конно-стрелковая группа избежала окружения и ушла на переформирование, ведь из 18 тысяч человек на тот момент в строю оставалось меньше трех тысяч. Примерно половина освобожденной ею территории была оставлена врагу, и именно так на карте фронта образовалась знаменитая Курская дуга.

До победы тогда оставалось еще целых два года. И 30-я, и 70-я отдельные бригады продолжили воевать, а вместе с ними против врага сражались и многие другие части — в том числе сформированные из наших земляков. Остается надеяться, что все архивные документы на эту тему будут рассекречены — и мы о них обязательно напишем.