«Нужно перестать врать и воровать, тогда, возможно, и выгребем из этой ямы»: интервью с бывшим мэром Омска Вячеславом Двораковским

Шесть лет назад, как раз в июле 2017 года, мэр Омска Вячеслав Двораковский ушел в отставку. Простой парень из Черлака никогда не считал себя амбициозным человеком, однако его карьера шла вверх. На должность градоначальника он пришел уже в солидном возрасте и с внушительным управленческим опытом, успев поработать главой областного студенческого отряда, заместителем директора «Сибзавода» и, наконец, главным инженером НПО «Мостовик».

Двораковского как мэра одно время много критиковали — омичи ассоциировали с ним удручающее состояние дорог и огромные пробки из-за снегопада. Но и тем, кто пришел управлять городом и областью после него, тоже пришлось со временем свыкнуться с негативом со стороны омичей. Отправившись на заслуженный отдых, бывший глава Омска оказался, как он сам выражается, в «ветеранском движении» пенсионеров, неравнодушных к дальнейшей судьбе города. Его беспокоит состояние дорог, инженерных сетей и проблема оттока населения.

Что Вячеслав Двораковский сделал бы для Омска, если бы остался мэром еще на один срок? Работу какого из департаментов администрации он считал наиболее слабой? Как и из-за чего на него давил омский олигарх? Почему бывший мэр не смог приучить себя к двум вещам — джазу и работе с осциллографом? Почему ему не понравились Карловы Вары? Об этом и еще о многом другом Вячеслав Двораковский рассказал в большом интервью для NGS55.RU.

— Вячеслав Викторович, насколько известно, вы родились и выросли в Черлаке. Расскажите, каким было ваше послевоенное детство?

— Да, почти до 18 лет я жил в Черлаке. Не могу сказать, что мы сильно ощущали послевоенное время — по крайней мере, никто не голодал. Правда, ходили в школу в фуфайках, а летом носили заштопанные брюки. Отцы и деды многих моих одноклассников вернулись с фронта инвалидами, но до 1965 года, как вы знаете, в Советском Союзе не праздновали День Победы. Поэтому особых акцентов на этом не делалось. А вообще я рос у реки, поэтому основным видом нашего досуга была рыбалка. А еще мы катались на велосипедах, ходили за грибами и ягодами. С удовольствием играли в футбол в центральном парке.

— Это правда, что свои первые деньги вы заработали в пожарной охране? Почему пошли на эту работу?

— На момент окончания школы я еще серьезным образом не определился, кем мне быть. Вообще после получения аттестата я первым делом удалил миндалины — надоело регулярно болеть ангиной. А потом вместе с одноклассником Юрой Бондаренко устроился работать бойцом в черлакскую пожарную команду. Отец мне тогда подсказал это направление.

— Трудно было работать в пожарной команде? Или для 17-летнего парня в этом была какая-то романтика?

— Ничего суперопасного и героического в этом не было. За год моей работы было три более или менее серьезных случая — в Южно-Подольске горело общежитие на Новый год, пожар на кирпичном заводе и в самом Черлаке на улице Алексея Буя горела квартира, внутри которой находился человек. Остальное — мелочи.

— А платили прилично по тем временам?

— 50 рублей — зарплата бойца. Бюджетникам на российской земле никогда много не платили, по-моему, так повелось исторически. Видимо, поэтому чиновник генетически и склонен к тому, чтобы зарабатывать не самым законным образом.

— Потом в армию пошли?

— Да, я окончил шоферские курсы и пошел служить в армию, попал в войска связи. Последние полгода службы был командиром отделения. А потом командира взвода после сложнейшей операции отправили на гражданку, и мне пришлось исполнять его обязанности. В конце месяца нужно было делать отчет. Офицеры все — люди с образованием. У них за 15 минут отчет готов. А я эти буквари лопачу, отчет сдаю, и у меня замечания. Понял, что так дальше жить нельзя, нужно после армии поступать в вуз. В итоге поступил в институт инженеров железнодорожного транспорта (ныне университет путей сообщения. — Прим. ред.) на специальность «автоматика и телемеханика».

— Специальность «автоматика и телемеханика» на тот момент, наверное, была очень современной?

— Да. Ну, вот эта современность меня и подвела. Проучился я 4 курса без весенней сессии. Тут родилась дочь, и я понял, что работать за осциллографом (прибор для измерения амплитуды. — Прим. ред.) я просто не смогу. Это работа не для моего характера...

— Не нравилось сидеть на одном месте?

— Конечно! Дни напролет сидеть за столом и гонять формулы мне категорически не нравилось. Решил переводиться в СибАДИ и параллельно работать. И как раз в этот момент командир областного студенческого отряда Владимир Ковалёк предложил мне стать инструктором штаба. Со студотрядами я к тому времени уже поработал: мы два года строили элеватор в селе Черноглазовка Таврического района и вместе с двумя сотнями студентов транспортного и ветеринарного институтов участвовали в строительстве завода в Бурятии, который специально создавался под БАМ. Так что предложение я принял.

— Скучаете по студотрядовским временам? Какими они были для вас?

— Был подъем энергии, энтузиазма. Море друзей и приятелей, искренняя и открытая атмосфера, где все друг другу помогали. Коллектив потрясающий, жизнь кипит. Безусловно, сами объекты по инженерной сложности были очень серьезные. Сочи, Чечня, Сахалин…Насыщенное было время.

— А дальше был обком партии?

— После штаба я три года работал главным инженером в тресте «Омскагропромспецмонтаж». А в 1987 году меня пригласили в отдел строительства обкома партии работать инструктором — курировать жилищное строительство в регионе. В перестройку началась дискуссия об отмене руководящей роли КПСС и переходе к многопартийности. Привычные схемы управления в стране рушились. И вот, первый секретарь обкома партии Евгений Похитайло на собрании заявляет, что теперь наша задача заключается в том, чтобы владеть информацией. Я был в замешательстве. Помню, как шел из обкома домой и всю дорогу думал: «Что за функция теперь такая — просто владеть информацией — у органа, который создал такую огромную страну и выиграл гигантскую войну? И что нам с этой информацией делать?»

— Вы были разочарованы?

— Поначалу я находился в состоянии глубочайшего удивления, потом пришло чувство подавленности. Через пару месяцев после этого собрания по обкому пошел слух, что аппарат будут сокращать и начнут с отраслевых отделов, к которым мой как раз относился. А мы ведь как были воспитаны? Мы были убеждены, что работаем там, где нужны и действительно делаем большое дело. А если нас собрались сокращать, получается, что теперь мы стали ненужными. Ну и всё, я винтом и на «Сибзавод» — на должность заместителя директора. Там тоже интересно было работать — строили девятиэтажку, сдавали здание ателье «Чародейка». Также у «Сибзавода» был договор с министерством сельскохозяйственного машиностроения о строительстве санатория в Ялте. Под эти нужды был определен участок площадью полтора гектара. Это была редчайшая заслуга того руководства, потому что в Крыму получить землю было непросто. Но тут наступил 1990 год. Ровенский завод сельхозмашиностроения и Ивано-Франковский завод тракторных запчастей, которые работали с нами в кооперации, отказались в этом участвовать. Мы тогда этого еще не понимали, но брожение националистическое на Украине уже началось. В ноябре я отправился на эти предприятия, чтобы подвести итоги и обсудить планы на новый год. И проехал я, что называется, мордой об забор. Понял, что мы оказались в тупике. Директор нас собрал, спрашивает: «Что будем делать?» Начался обвал цен. Подшипник, например, который стоил 4 рубля 70 копеек, уже 13 рублей стоит. Казахстан сразу отказался покупать трансмиссии за такие деньги. И предприятие остановилось. А Шишов, с которым мы были знакомы со студотрядовских времен — они уже тогда вовсю проектировали мосты по Омской области и сами их строили, — постоянно звал меня в «Мостовик». Помню, как в мае того же 1990 года Шишов приехал на «Урале» и говорит: нам дали 4 гектара земли в Горячем Ключе в аренду, поехали с нами. Приезжаем, а там зеленая лужайка. И вот, конец 1990 года, я понимаю, что у нас на заводе крах. Пришел к директору и говорю: «Александр Григорьевич, чем мне теперь заниматься? Латки в цехах ставить на стенки? Вроде как что-то другое умеем делать...» В общем, я был вынужден уйти.

— А директор «Сибзавода» как на это отреагировал?

— Он сожалел очень. Он был настоящим производственником. Не строителем, а машиностроителем. А я, наоборот, не машиностроитель, а строитель. 13 февраля 1991 года я приступил к работе в «Мостовике», и этот период в моей жизни продлился более 20 лет — вплоть до 2012 года. А мэром я стал в июле 2012 года.

— Вас кто-то подтолкнул к решению баллотироваться в мэры? Вы осознавали, насколько это серьезная должность?

— (Смеется) Ну, то, что это очень серьезная должность, невозможно было не понимать.

Это зимой было, а весной он ушел в отставку. 30 мая приступил к работе Назаров Виктор Иванович.

— То есть, вас изначально Полежаев позвал? Он думал, что вы будете в его команде?

— Да. «Мостовик» тесно соприкасался с правительством при строительстве метрополитена, гидроузла и Успенского собора. Полежаев с Шишовым всё обсудили.

— Какое наследство вам досталось, когда вы пришли в мэрию?

— С точки зрения администрирования наследство было нормальное, потому что функция управления была очень неплохо выстроена. На тот момент основные городские проблемы были закрыты грамотным обеспечением бюджета. В общем, для текущей жизни города всё имелось. А вот для того, чтобы у Омска был завтрашний день, нужно было решать колоссальные проблемы.

— А проблемы с чем? С тем же бюджетом?

— Ну, во-первых, с бюджетом. Для того чтобы развивать город, нужен какой-то потенциал, ресурсы. А если потенциала нет, то сколько ни стой перед иконами на коленях, инвестиции не пойдут. Так устроена экономика. Наверно, вы помните, каким было состояние дорог 10 лет назад. Весной 2013 года проехать через Ленинградский мост стало практически невозможно. Сколько было по этому поводу шума…

— Некоторые омичи ассоциировали плохое состояние дорог именно с вашим управлением. Получается, что дороги пришли в негодность именно к тому моменту, когда вы стали мэром? А денег, я так понимаю, не было?

— Да, денег не было.

Только в 2016 году появилось небольшое финансирование, а в 2017 году — уже побольше. Сегодня дороги в Омске находятся в очень неплохом состоянии. Однако их качество не всегда соответствует современным требованиям, поэтому они быстро выходят из строя. Во-первых, у нас случаются подтопления из-за проблем с ливневой канализацией, и по этой причине страдает несущая способность дороги — асфальт не выдерживает нагрузки.

— Вы сказали, что причина неизбежного разрушения дорог — это низкое качество работ. Оно стало низким в целях экономии? Ни для кого не секрет, что дорогами у нас в Омске из года в год занимаются одни и те же предприниматели. Одно время даже заходила речь о картельном сговоре…

— Я понимаю, о чем вы говорите. Я полагаю, что омские дорожники выполняют гораздо меньший объем работ, чем выполняли раньше. Раньше были квалифицированные кадры и соответствующее оборудование для контроля. А главное — предприниматели не сражались на конкурсах, позволяющих получить контракт за счет понижения стоимости работ. Ведь участвуют в этих торгах близкие по своему потенциалу организации, а критерий отбора один — цена.

— Да, многие говорят именно об этой проблеме…

— Не опыт работы, не оснащенность, не наличие технологий и специалистов, а именно низкая цена становится залогом успеха на этих конкурсах. Предприниматели ведь не хотят остаться без работы и занижают стоимость ниже сметы. А как в таком случае выполнить работу? Путей несколько. Первый — снизить зарплату коллективу — вот вам, кстати, и ответ, почему они в Омске невысокие. Второй — закупить подешевле материалы низкого качества и отказаться от возможности приобретать новую технику. Третий — пренебречь соблюдением технологий. И, наконец, четвертый путь — не платить налоги. В таком случае предприятие банкротится, предприниматель всё бросает и учреждает новое. В итоге государство не получило ни денег, ни качественных дорог. Эта беда выразилась в том, что своих дорожников в Омске практически не стало — все приезжие. Предприимчивые организации, сформированные представителями одной национальности, занимают этот рынок. Я не националист, конечно — признаю, что среди них очень много толковых людей. Но зачастую такие компании возглавляют люди без соответствующего образования и работает там неквалифицированный персонал. Да что там дорожники! Когда в горсовете разбирались, почему у нас на дорогах образовалась колея, специалист департамента городского хозяйства заявил, что причина — в шипованной резине. Это ли не подтверждение тому, что у человека нет квалификации?

— А если пренебрегают технологиями при укладке дорог, то в чем это выражается?

— Предположим, дорожная одежда состоит из двух или трех слоев. Один слой — 5 сантиметров, и при этом он должен иметь определенную плотность. Но можно ведь эти пять сантиметров укатать с меньшей плотностью. Затраты будут меньше, но при интенсивной нагрузке на асфальт неизбежно появится колея. Это очень хорошо видно, когда отремонтируют улицу и там по технологии два-три слоя асфальта. Чем больше слоев, тем больше колейность.

— А этот порочный круг как-то можно разорвать, на ваш взгляд?

— Я считаю, что теоретически можно. Однако проблема в том, что город, являясь организатором торгов, содержательно не влияет на процесс работ. Вот нужно выполнить какой-то объем работ на дорогах, да? Это обширная задача — на 542 квадратных километра. Это же космос, сколько дел. Объем работ нужно объявлять заранее — на следующий год. Если в 2024 году нужно сделать дороги, то уже в марте 2023 года надо объявлять конкурс. Заявилась определенная компания на торги — специалисты едут проверять: какая у нее база, какая техника, какая квалификация у персонала, какие отзывы о работе этой организации? У кого закупают материалы? Насколько это надежный поставщик? Вот асфальтобетонный завод. Современный? Несовременный? Муниципалитету выделяют деньги из бюджета, значит, он должен отвечать перед населением за результаты своей работы. Вот почему этого нет в законодательстве? Я, возможно, скажу крамольную вещь, но раньше финансирование, выделяемое федеральными структурами на те же самые дороги, приходило в конце года. Освоить его было просто невозможно, и это наказывалось тем, что деньги приходилось возвращать обратно. Это схема коррупционного свойства. Но и сегодня отдавать деньги местному самоуправлению федерация боится из-за опасений, что их на местах разворуют. Благодаря контролю сверху коррупция на местах действительно снижается, но снижается и эффективность выделенного финансирования. Из управленческой вертикали выпало звено, отвечающее за анализ и корректирующие действия, направленные на исправление ситуации.

— Какие еще проблемы, по-вашему, сейчас актуальны для нашего города?

— ТЭЦ не развиваются и не модернизируются на протяжении сорока лет. Десять лет назад на ТЭЦ-3 поставили парогазовую установку на 90 мегаватт, и всё.

— Многие омичи жаловались на холод в своих квартирах этой зимой. Была версия, что одна из наших ТЭЦ вышла из строя…

— А водопроводов сколько выходило из строя, а теплосетей! Половину из этих аварий людям даже по телевизору не показывают…

— Да я представляю, там, наверное, уже ржавчиной всё заросло...

— Конечно! 25 лет — это самый большой срок для сетей. А у нас есть сети, которые работают по 40 лет.

— При этом цена их обслуживания еще и растет…

— А вот это еще более сложная проблема. Все городские ТЭЦ подчинены «Интер РАО», но работают в Омске. Прибыль и налоги уходят. У города должен быть хотя бы 51% акций таких предприятий. Это наша безопасность, это наш завтрашний день. Вот если у нас условно 1300 километров тепловых сетей, то по нормативу мы должны ремонтировать каждый год 10% от этого объема, то есть около 130 километров. А [по факту ремонтируем] 5–6 километров в год. Вот поэтому и повторяем на протяжении 10 лет, что износ сетей достиг 80%. Порывы этой зимой случались там и тут. Сколько людей мерзло зимой? Очень большая проблема еще и в том, что мы вообще не регулируем гидравлику в системах отопления. Каждый дом выпутывается, как может. Расчетный режим в отоплении — 150 градусов на подаче и 110 на обратке.

Я не являюсь критиком Александра Буркова, но очень досадно, что, будучи единственным в России губернатором с теплоэнергетическим образованием, он ни разу не поднял этот вопрос.

— Из ваших рассуждений мне показалось, что вы поддерживаете идею децентрализации? Согласны с тем, что налоги должны оставаться здесь?

— Безусловно, бюджетное обеспечение нужно регулировать. Им надо управлять. Если исходить из расходов бюджета Москвы на душу населения, то там на одного жителя приходится 272 тысячи рублей в год на душу населения, а в Омске — 68 тысяч (приведены цифры по итогам 2021 года. — Прим. ред.), и то, это после того как по президентской программе бюджет города вырос, а были и другие цифры — 13–16 тысяч рублей на человека, когда я работал мэром. На мой взгляд, система бюджетного планирования должна работать следующим образом: города-миллионники должны иметь не менее 50% от той суммы, которая у Москвы, потому что в мегаполисах большая инфраструктура, которая требует много затрат. У городов с меньшей численностью — 500 тысяч человек — должно быть 35% от бюджета Москвы. Тогда у нас всё будет развиваться планомерно, а не концентрироваться в одном месте. Нужно использовать потенциал всех регионов, а мы используем потенциал тех, кто пробился в Москву. И будьте любезны, определите миссию города. Вот Омск для чего нужен? Сибирь сейчас для чего нужна? Какое-то целеполагание стране необходимо, иначе люди не будут понимать, что такое завтрашний день.

Ему нужно быть востребованным, оцененным, вознагражденным. А у нас он не востребован, не оценен, не вознагражден. Вроде никому не нужен.

— Да уж, такой печальный портрет типичного омича получается: «не востребован, не оценен, не вознагражден»…

— Да. И решать эту проблему нужно с увеличения бюджета. А еще с молодежью надо работать. Вот [врио губернатора] Виталий Павлович Хоценко объявил о создании министерства молодежной политики. Я ему в душе аплодирую. Я предлагал экс-главе минобра Татьяне Дерновой сформировать в нашем регионе единую молодежную политику. А то область одно делает, город — другое, а молодежь-то, она везде одинаковая. Молодым ребятам нужна востребованность. Студенты должны ощущать, что их ждут на омских предприятиях, контактировать со своим будущим работодателем и специалистами в этой сфере. Почему бы наших студотрядовцев не подключить к капитальному ремонту жилых домов, с которым у нас огромные проблемы? Ведь убьем двух зайцев. И федеральные деньги освоим, и людям обеспечим более комфортную жизнь. А если правительство установит контроль за объемами работ и будет отслеживать размер оплаты за эти работы, мы увидим реальный размер зарплат, которые должны получать люди на этих видах работ. А сегодня почему людей нет? А потому что за три копейки никто не хочет работать. Молодежь уезжает из города.

— В области эта проблема еще сильнее ощущается. Люди уезжают.

— Да. Сейчас приезжаю в родной Черлак, а там, где мы играли в футбол, камышом всё заросло. Никто не играет, не бегает. Хорошо, что численность населения в райцентре, да и в самом Черлакском районе, сохранилась практически такая же, как при Советском Союзе. А вот в северных районах более удручающая картина — там очень большая миграция. И здесь, опять же, ключевой фактор — востребованность. Вот зерно выращивают на юге Омской области — люди там нужны, и поэтому они остаются на малой родине. А вот на севере нашей области животноводство не развивается с тех пор, как государство перестало его дотировать, к тому же, сетевая торговля и импортный натиск сделали свое дело, и животноводство схлопнулось…

— Мы, кстати, недавно пытались разобраться, почему молодежь уезжает из сел, и выясняли, какие профессии там востребованы сейчас. Оказалось, что в Павлоградке, например, немало молодежи, которая учится на трактористов в местном техникуме, и они в целом готовы там остаться, потому что там есть сельхозпредприятия, но эти ребята всё равно стремятся в Омск, потому что здесь развитая инфраструктура и больше возможностей…

— Это многослойная проблема. Возьмем павлоградскую «Ниву», например, или предприятия в Русской Поляне и Полтавке — они и сейчас мощные. Но если раньше на одно хозяйство приходилось 140 комбайнов, то сейчас на четыре «Джон Дира» (марка сельскохозяйственной техники. — Прим. ред.) приходится 15–20 комбайнеров, которые в поле работают круглосуточно и заменяют эти 140 комбайнов. Поэтому не зря же такую грубую фразу [мэр Москвы Сергей] Собянин сказал на экономическом форуме о том, что у нас 15 миллионов лишних людей на селе. Речь шла о том, что изменилась структура экономики и производства, люди высвободились, а мы ничего не сделали, чтобы определить их место и для того, чтобы они могли понимать, что их завтра ждет. Их просто объявили лишними. То же самое происходит и в Омске. На ПО «Полет» работали 40 тысяч человек, на заводе Баранова — 32 тысячи. А сейчас на «Полете» работает 3,5 тысячи человек, на Баранова — 2,5 тысячи человек. Куда ушли люди, квалифицированные специалисты? И вот родился «Торговый город», и все инженеры, которые хотели выжить, надели валенки, отправились в торговые ряды пить чай с коньяком, чтобы не замерзнуть, и продавать товары.

— Вы же знаете, наверное, что Омск одно время называли «городом торгашей»? Вы с этим согласны?

— Омск — довольно специфический город. Природных ресурсов нет.

Тем не менее в советское время по объемам промышленности город был четвертым по стране. Государство не только давало городу заказы, но и обеспечивало население соответствующим уровнем жизни. Сейчас оборонка схлопнулась. Остались какие-то заказики на полторы тысячи человек. А людям выживать надо. Вот они и стали выживать за счет внутреннего товарооборота — пошли в торговлю. Продают китайские товары подороже, выходит какая-то маржа и за счет нее здесь идет оборот. Бесконечным этот оборот быть не может, потому что внешней подпитки нет. Растет кредитный портфель, рассчитываться становится сложнее, возникает задолженность, поэтому динамики развития нет. Остается лишь выживание. Поэтому и получилось, что здесь очень много торговли. Вообще наших людей нужно поощрить и дать им высокую оценку за выживание в таких условиях. Омск — город торгашей? Да нет, ребята, Омск по своему интеллектуальному уровню на порядок выше многих городов.

— А нефтезавод? Вы считаете, что он является градообразующим предприятием?

— Регион отчитывается о размере инвестиций на 220 миллиардов рублей в год, получается, мы оперируем довольно солидными цифрами. Но они все в нефтехимии, а наша нефтехимия — это вертикально интегрированная структура: производство здесь, а руководство, регистрация и, соответственно, налоги — опять же, там. Частные производства тоже ушли из Омска, тот же «Техуглерод»… Одним словом, город обескровливается, поэтому и получается, что все идут в торговлю и город называют депрессивным.

— Помню историю со снегопадом, когда вы сказали, что нужно свечку ставить, чтобы снег перестал идти. Вы пожалели о том, что тогда так выразились?

— Я ни капли не пожалел, потому что то, что я сказал, извратили.

— То есть это была не точная цитата?

— Абсолютно не точная. У меня спросили: «Как вы боретесь с природными явлениями?» Я ответил, что с природными явлениями мы бороться не можем, это нужно Всевышнему ставить свечку, а вот с их последствиями мы боремся по схеме, которую только что обсудили на совещании: в первую очередь убираем магистрали, потом — второстепенные дороги, затем переходим на ночной режим работы. Когда я пришел в мэрию, мы сразу объединили все окружные бюджетные учреждения в единое, чтобы можно было переводить их на ночную работу в случае обильных осадков. Да, объем работы большой, но всем известно, что у нас техники не хватает. Тогда цитату из контекста выдернули, одним словом.

— А была какая-то информационная война против вас? Уже сейчас можно говорить об этом?

— Когда я приступил к работе в мэрии, я, наверное, был наивным человеком. Давайте вспомним: Полежаев начал бороться с Рощупкиным в 1997-м или 1998 году, спустя два года мэр ушел. Потом пришел Белов. Было затишье. Потом был Шрейдер. Что бы там про него ни говорили, городское хозяйство он знал хорошо. И администратором был грамотным. Но вдруг что-то произошло, и его стали долбить. Я пришел в мэрию после него и Татьяны Вижевитовой и думал, что теперь наступила пора нормальной работы без всякой войны. Но вдруг областной власти в лице [первого заместителя председателя правительства Юрия] Гамбурга, под диктовку которого работал [бывший губернатор области] Виктор Иванович Назаров, в лице [представителя регионального парламента в Совете Федерации РФ, а затем депутата Госдумы от Омской области Андрея] Голушко я оказался неугоден.

— Ну все наверняка помнят историю с «землями Гамбурга».

— Да. Мы отказались в этом участвовать. И началась атака. В июле 2012 года мы начали работать, и фактически мы проработали спокойно до октября 2012 года. Андрей Иванович Голушко хотел взять «Омскэлектро» в аренду на 49 лет, потому что у предприятия были долги. Мы отчетливо понимали, что такое аренда на такой срок — это же почти собственность. Под такой договор они имели право брать кредиты до полутора миллиардов рублей. Ну мы же знаем о способностях наших бизнесменов выводить деньги за рубеж — влегкую, как будто из спальни на кухню тапки перенес. И мы тогда уперлись — надо было «Омскэлектро» спасать. И вот такая ситуация. Завтра — заседание горсовета, должно было пройти голосование за передачу «Омскэлектро» в аренду. Приезжает председатель совета директоров завода Попова Иван Викторович [Поляков], и мы договариваемся, что «Ролеро» дает нам беспроцентно 110 миллионов на два года. Эта операция была проведена во вторник после обеда, деньги поступили на счет «Омскэлектро», а предприятие направило их в налоговую, и проблема с долгами была решена. На заседании горсовета было объявлено, что из повестки дня, которую утверждает мэр, исключен вопрос о передаче «Омскэлектро» в силу того, что экономические вопросы решены. Ну и всё, мы для Андрея Ивановича стали врагом номер один. Не буду рассказывать, сколько было перипетий в течение пяти лет, но за год до окончания моей работы он просто настаивал на том, чтобы я якобы добровольно ушел. Говорил, мол, я гарантирую тебе любое место: «Хочешь — в Совете Федерации, хочешь — в Заксобрании, что пожелаешь, ты же знаешь меня, я всё сделаю». Я говорю: «Андрей Иванович, есть такой анекдот старый, еще в школе рассказывали: мужик в психушке сидит на кровати и орет: "Я наместник Бога на Земле", а из соседней палаты ему кричат: "А я никого не посылал на Землю"». После этого мы с ним не контактировали.

— Это было давление на вас? Или поначалу он пытался с вами дружить?

— Абсолютное давление. Он не умеет строить дружеские отношения. Человек совершенно другого свойства.

— А [депутат горсовета Юрий] Федотов чей человек был? Он же постоянно против вас был настроен.

— Голушкинский, конечно. Пакостил очень много. Но ему тяжело было работать с городским советом, потому что здравый смысл всё равно побеждал. Другое дело, что сложнее было всё решать, но срыва мы не допустили ни одного, не получилось.

— Сейчас все ваши оппоненты оказались в такой ситуации… незавидной, так сказать. Вы считаете, это эффект бумеранга?

— (Смеется) Я не задумывался над этим. Но как-то раз мы с аппаратом нашим, с замами и главами, встретились, и кто-то из них напомнил, что всё-таки вот эти ребята получили острастку, мягко говоря. Что я скажу по этому поводу? Как бы там ни было, Россия — страна совестливая. Мы стремимся к справедливости, к порядочности, к ответственности. А эти ребята, очевидно, не по совести поступали. И никто специально против них козни не строил, но так сложилась атмосфера, что их просто вытурили.

— Вы по-философски относитесь к этой ситуации?

— Каждый из этой ситуации должен сделать свой вывод, но тогда это уже не философские суждения, а управленческая реакция на событие. Такие истории всегда несут большой вред городу. Губернатор уничтожал Шрейдера, а вредил народу. Эти ребята пакостили мне, а вредили городу. Из этого нужно сделать управленческое решение и впредь такого не допускать. Это должно исходить от первого лица. В советское время тоже огромное количество коллизий было, но руководители были более ответственными и своих личных эмоций не проявляли. Работали ради дела, ради результата. Вот к этому нужно стремиться.

— Как думаете, на то, что [бывший мэр Омска Фадина] Оксана Николаевна ушла в Госдуму, тоже кто-то повлиял? По отношению к ней тоже пошел негатив со временем. Я не думаю, что в этом была какая-то информационная атака. Но она, как-никак, тоже человек Голушко…

— Мне сложно эту тему обсуждать. Оксана Николаевна, как любой человек, стремилась к тому, чтобы получить высокий результат. Помню, что главным лозунгом ее предвыборной кампании было заявление о том, что она намерена остановить отток населения, в частности молодежи. Это схоже с тем, что сейчас Хоценко пообещал, что в 2028 году у нас будет новый аэропорт…

— Да, похоже на популистское заявление…

— У меня шутка по этому поводу родилась. Зачем в Омске начали строить аэропорт, зачем начали строить метро, зачем начали строить дамбу? А чтобы губернаторам легко было избираться с такими крупными картами!

— У нас похожая шутка в редакции была, мол, каждый новый губернатор обещает нам аэропорт достроить.

— А я вот такую шутку оформил. На мой взгляд, по Оксане Николаевне сразу видно было, что она не вникает в корень, потому что у нее не было подготовки. Каким бы она ни была замечательным экономистом, но городское хозяйство, поверьте мне, изучить из здания на Гагарина, 34 (адрес мэрии. — Прим. ред.) невозможно. Нужно из городского хозяйства туда прийти. И, по большому счету, сегодня роль мэрии искажена. Мы на нее наваливаем массу политической ответственности, а ее главные функции — это жизнеобеспечение, безопасность, экология и прочее. Чтобы были школы, дороги, свет, тепло, городские праздники, хорошие пляжи, зеленые улицы. А новое законодательство, которое родилось в 90-е годы, полномочий мэрии накидало огромное количество, а ресурсы уменьшило. И вот мэрия крутится. Ясности в ее функциях и ее ответственности практически нет. Можно ее в чем-то обвинить? Раз не наступает реальной ответственности, значит, и там, где есть ресурсы, такая же размытая ответственность. Решать проблему нужно с законодательной базы.

Вот Калуга — у нее миссия космос, они этим наполняют себя, все заводы европейские притянули. Мы же — суперпромышленный город, но не можем мобилизовать свои силы, чтобы за него сражаться.

— Когда вы уходили в отставку, вы сказали, что сделали не всё, что было возможно, но у вас не было ресурсов. Речь шла о бюджете?

— Конечно. Предполагалось, что мы сумеем выровнять бюджет. Или вот еще. Помните, как начали говорить, что Омск превратился в «город-пень»? Ребята, объективной оценки уровня озеленения 10-летней и 15-летней давности у нас нет. Да, деревья постарели, надо их менять. Бывает, что они просто становятся опасны — их сносят. А у нас вопли по этому поводу. Я дважды приглашал эколога Сергея Костарева, говорил: если вы, экологи, предъявляете мэрии претензии и считаете, что городу нужно вернуть звание города-сада, покажите, как нам это сделать. Не надо делать вид, что ты заботишься, и всех критиковать, когда сам ничего не делаешь. Вот вам два примера. На углу перед Ленинградским мостом у Дома актера по отдельному проекту сделали озеленение, а второе — у судоремонтного завода, где раньше была прокуратура Советского округа. Два шикарных скверика. А жители только возмущались, мол, всё сносят, всё уничтожают. А сколько у нас коттеджных поселков в городе и на окраине? Минимум 18. Вот взять наше товарищество [на Левобережье]. Земля была выделена для преподавателей — около 104 гектаров. А «Мостовик» оказался рядом. У них там что-то около 30 гектаров. Сейчас мы объединили 450 усадеб. У меня на участке одних только хвойных 23 штуки, это не считая фруктовых и лиственных. И по периметру еще 18 деревьев — липа и сосна. Теперь умножаем это количество на 450 участков. Вот они прибавились в городе. Мы это не учитываем? Не учитываем. По Богдана Хмельницкого высадили деревья, по Конева высадили деревья. Но этого никто не видит. И объективно их никто не считает. По нашему плану озеленения дальнейшее благоустройство должно развиваться таким образом, чтобы оно перетекало из одного микрорайона в другой. Вот вышел человек из пятого микрорайона и до аэропорта дошел по зеленым дорожкам. И кто мне скажет, каков критерий «города-сада»: 100 деревьев на квадратный километр или, например, 50? Кстати, когда Николай Рождественский был председателем горисполкома, город высаживал около 900 тысяч цветов. А остальное делали предприятия. Они высаживали 4 миллиона цветов. Сейчас территории возле наших предприятий застроили и убрали эти цветники.

— К каким задачам вы бы еще вернулись, если бы продолжили работу на посту мэра?

— Нравилось развивать в Омске тему массовой физкультуры и спорта. В городе появились спортивные тренажеры, на улицах проходили зарядки для горожан. Количество омичей, которые регулярно занимались физкультурой и спортом, выросло с 18 до 35%. Хотелось и дальше двигаться в этом направлении. Отстаивали КТОСы перед коммунистами и перед тем же Федотовым. Я, между прочим, крайний сторонник КТОСов, поскольку считаю жилищно-коммунальную реформу вредоносной. Из-за нее мы теряем качество жилого фонда. Управляющие компании, за редким исключением, не выполняют свои функции в полном объеме. Есть еще старший по дому. Но будет ли он каждый день спускаться в подвал и смотреть, что там сделали, разбираться в актах скрытых работ? Мы предлагали развивать КТОСы, чтобы там работали специалисты, которые корректировали бы эту работу.

— Решение об отставке было вашим личным или какие-то обстоятельства к этому привели?

— Это требование поступило из администрации президента. Нынешний министр юстиции Константин Чуйченко разговаривал по телефону со мной и сказал, что правильным будет, если я по истечении срока напишу заявление и подам в отставку. Понятно, что любому человеку, который приходит на какое-то место на один срок, в данном случае выборный период, отведенного ему времени определенно мало. Сначала нужно включиться в работу, потом проходит замена кадров — это неизбежно, затем каждого нового сотрудника нужно внедрить в его сферу.

Больше времени давать тоже нельзя — расхолаживает, мол, не успел, ну и ладно, потом сделаю. Вот такая должна быть схема. Вообще, преемственность власти — колоссальная вещь. Яркий тому пример — наследие Советского Союза. Всё полезное, что в нем было, мы исключили и на вооружение не взяли. Это огромные потери. Если ты все прежние наработки отбрасываешь, то ты сам себя отправляешь назад.

— От каких хороших наработок мэрии новые градоначальники опрометчиво отказались, на ваш взгляд?

— Вот возьмем, к примеру, генплан 2020 года. Он, по моему мнению, отбросил нас в пятидесятые годы прошлого века. Он же полностью противоречит тому самому предвыборному обещанию остановить отток населения. Жилье строим у черта на куличках, от метро отказываемся, от сноса и регенерации частного сектора отказываемся. Вот это очевидная вещь, отсутствие преемственности. Что бы о Шрейдере ни говорили, но он организовал обсуждение генплана 2007 года с общественностью в каждом округе и сам всегда в нем участвовал. К общественному мнению тогда прислушивались. А когда разрабатывали нынешний генплан, в нашем департаменте архитектуры ни одного архитектора не было, только три юриста. Мы к [мэру Омска] Сергею Николаевичу Шелесту ходили не раз, группа шизанутых пенсионеров. Доказывали, что архитектура города, градостроительство — это крайне важно. Это ведь не только красивые здания, но и условия жизни. Архитектор должен создать среду, в которой человеку будет комфортно. К счастью, всё-таки главного архитектора в городе утвердили, и в этом есть заслуга «ветеранской общественности». Грамотный архитектор Роман Владимирович Воробьев сейчас является замом директора департамента архитектуры. Однако почти во всех сибирских городах главные архитекторы — замы мэра, потому что этому придается огромное значение.

— Какие проблемы вас зажигают, если говорить о состоянии Омска на данный момент?

— Провоцируете? (смеется). Транспортный каркас города, который был похерен, извините меня за вольность, в новом генплане нужно срочно исправлять. Крайнее возмущение вызывает отношение к метрополитену. 14 миллиардов рублей по состоянию на 2012 год закопали. И уже 11 лет нет решения. Попытались законсервировать, на это какие-то деньги дали, чем-то засыпали его, и всё. Только дискуссии ведут: метротрам, метробас, метротрон… Друзья мои, эти все системы существуют. Но как? Есть классическое метро, есть классическая железная дорога. И из классического метро мы дополняем транспортную сеть — вот эти пересадочные пункты — те подвозные, эти скоростные. Весь мир так живет. В Волгограде сделали скоростной трамвай, думали — решили проблему. В итоге он у них сегодня приходит в упадок. Потому что его функции весьма и весьма ограничены.

Вот представьте себе остановку «Библиотека Пушкина». Трамвай может подняться на угол семь градусов. Чтоб ему выехать оттуда в сторону Омки в метро, нужно всё снести от Красного Пути до Омки. О чем речь вообще?

— Сложно.

— Конечно, сложно. Город у нас так плотно застроен, что не вылезти наверх. Федотов предлагал повести трамваи по Красному Пути. Там шесть полос, а останется три. По-другому не вместишь. А ведь еще жилые микрорайоны на месте судоремонтного завода, на «Сибзаводе» построили, поток увеличили, но проезжую часть сузили. Комментарии излишни.

— Интересно было услышать ваше мнение о городе. Хотелось бы о вас поговорить как об управленце. Ваш характер как формировался? Вы считаете себя жестким человеком?

— Нет, не считаю себя жестким человеком. Всегда, где бы я ни работал, я считал, что если заставить человека через колено что-то делать, то КПД у него будет как у паровоза. Еще в молодости я вычитал фразу о том, что судить человека нужно не по поступкам, а по мотивам. Меня она зацепила, и я всю жизнь этому следовал. Старался всегда поставить на определенную задачу того человека, которому она наиболее интересна. Но и задачи ставить такие, чтобы человек понимал сложности. Содержательная сторона позволяет, в общем-то, и атмосферу в коллективе создать, и доверие, и по максимуму получить отдачу от каждого.

— Вы много советов по управлению из книг брали или учились на житейском опыте?

— Книжки по управлению почитывал, конечно, но и многое перенимал у руководителей, с которыми мне доводилось работать. Мы вплотную контачили с обкомом партии, с облисполкомом, с трестами строительными. С начальниками удавалось просто поговорить по-человечески. Из этих разговоров многое брал на вооружение. И пользовался их опытом.

— Вы считаете, что команда, которая подобралась, когда вы работали в мэрии, была достойной, или вам приходилось прикладывать усилия?

— Без усилий не обходилось, само собой. Но в целом команда подобралась профессиональная, ответственная, добросовестная. Ко Дню города всё, что было по программе определено, мы выполнили на сто процентов.

— Это к 300-летию Омска, вы имеете в виду?

— Да, к 300-летию. Федеральное министерство культуры выделило дополнительные средства на Омскую крепость. Даже с ней мы справились.

— Да, это же очень сложно было сделать.

— А область выполнила свою программу процентов на 26–27. Туда входил и аэропорт, и метро, и еще целый ряд объектов, которые просто исключили. Не буду углубляться, потому что мне досадно, что многие областные руководители поступили так с городом.

— А почему Бурков потом сумел притянуть деньги в город?

— Вы ошибаетесь. То выделение ресурсов, которое происходило при Буркове, — это общая картина по всей России. Эти деньги пошли во все регионы. И Бурков как раз в это время пришел. Было финансирование, но и этими деньгами не удалось распорядиться.

Получается, не инвестиции привлекали, а выкачивали деньги из Омской области. Федерация деньги дала, наши ребята, если их взяли туда на работу, деньги получили — вот это всё, что осталось в области. Всё остальное забрали приезжие строители, а налог на прибыль ушел по месту регистрации — в Краснодар, Москву и Питер. Вот это его заслуги. Недальновидный он. Манякинской заботы о городе не было ни в одном губернаторе.

— А что в мэрии было слабым звеном на момент вашего мэрского срока?

— Имущественный комплекс. Департамент имущественных отношений и заммэра по этим вопросам. Сначала работала Елена Николаевна Бреер. Под давлением ребят, которых, как потом выяснилось, боженька наказал, она ушла. Приняли Асташова. Он по всем параметрам, по всем рекомендациям, был человек достаточно подготовленный, но не понял главного в этой работе. Департамент имущественных отношений — очень сложный. Аренда, архитектура, торги всякие. Городское хозяйство, в котором задействованы, так сказать, и деньги, и коммуникации, и всё на свете. И проекты. Хорошилов тоже откровенно не справлялся, и мы долгое время договаривались, что он покинет это место. Даже после его ухода не удалось всё поправить.

— А какая тема вас сейчас больше всего заботит? Чем интересуетесь?

— Проблемы города и градостроительные дела. С этим надо разбираться, потому что это диверсия против инвестиционного климата. Инвестор не вложит деньги, если у него нет ни земли, ни проекта планировки, ни ПЗЗ (правил землепользования и застройки. — Прим. ред.). Наши [застройщики] Гуринов и Кокорин, например, работают в Тюмени и Новосибирске, и их там встречают с распростертыми объятиями. Нет проблем с подключением к инженерным сетям — там даже разговор об этом не заводят. Всё делает заказчик. А у нас? Когда я мэром работал, мы вместе с Борисом Кардаевым, главой «Треста-4», месяца два бились с ТГК-11. Чтобы подключить его микрорайон на 6–7 домов к теплу, они запросили, по-моему, 235 миллионов. Я потом звоню, спрашиваю, как дела. Он говорит: я рукой махнул, деньги отдал, и всё. Поэтому у нас и цены на жилье тяжелые, и темпы не те. Кардаев сейчас по одному дому в год сдает, а раньше по шесть строил. Молодец, конечно, что кредиты не берет и дольщиков не плодит.

— Препоны, получается, ставит город?

— Препоны идут со стороны системы управления городским хозяйством нашей мэрии. Но, в то же время, законодательная база во многом вяжет руки власти. Это сложный клубок, который должен распутывать мэр вместе с областным правительством и создавать условия, которые были бы интересны и жителям, и предпринимателям, и строителям.

— Какие дыры нужно в первую очередь латать в нашем городе?

— Я считаю, что транспортный каркас города нужно прорабатывать в первую очередь. Тогда будет возможность разработать нормальный генплан. И параллельно определить миссию города. Если мы развиваем промышленность, то правительство должно твердо сказать, где размещаем производственные силы. Нужно запускать законодательные изменения для регенерации частного сектора, чтобы мы могли на условиях, которые не ущемляют людей, его убирать и вести на этом месте застройку. Не надо нам разрастаться дальше.

Появятся проезды, появятся улицы. Сейчас дорожная сеть в частном секторе создает только пыль и грязь. Мы же никогда с этой пылью не справимся. Надо с этим разбираться.

— Вы в интервью нашим коллегам сказали, что сейчас «постигаете аграрную науку». Дачником стали, получается?

— Нет, я не дачник, у нас дом на земле.

— А что вы выращиваете?

— Да всё, что у нас в Сибири можно выращивать…

— А виноград?

— И виноград тоже.

— Вам это интересно?

— Если быть честным, я не очень люблю земельные дела. Но в силу того, что я стал пенсионером, надо и это осваивать. А я привык делать крепко или вообще не браться. Не могу сказать, что я великий энтузиаст, но отторжения нет. Поэтому и буквари почитываем, и сорта разные высаживаем.

— Супруга настояла, наверное?

— Ну, она больше к земле расположена. В этом плане она энтузиаст, а я же не могу на нее всё свалить, нам не по 18 лет всё-таки. Сейчас процесс налажен, смотрим на результат: растут. Вообще, когда живешь на земле, забот всегда тьма. С утра до вечера чем-то занят — там бордюр сдвинулся, здесь планка отошла.

— Вы сейчас путешествуете? Помню, все вокруг говорили, что вы Карловы Вары любите…

— В Карловых Варах я был всего лишь два раза. Вообще никогда в жизни туда не ездил до 2013 года, пока покойничек Варнавский (бывший спикер Заксобрания. — Прим. ред.) мне однажды не сказал, что в Карловы Вары собирается. Ну, мы с ним там и встретились. А на следующий год решили поехать вместе с бывшим председателем горисполкома Геннадием Александровичем Павловым и бывшим главой «Иртышского пароходства» Яновским Иваном Ивановичем. Ну и в Карловых Варах мне не понравилось.

— А почему не понравилось?

— Во-первых, я очень щепетилен в отношениях с людьми. Персонал там пренебрежительно относился к русским. Они явно этого не выражали, но полубезразличие, какой-то холодок прослеживается во всём. А во-вторых, там никакого особенного лечения и нет. На Минеральных водах ничуть не хуже. Грязи у нас натуральные, а у них эти грязи сформированы в платины лечебные, а меня всё искусственное отталкивает. Так что больше мы туда не ездили. Потом я несколько раз я бывал на Северном Кавказе, на моем любимом Алтае, а после того как началась пандемия коронавируса, мы больше никуда не выезжали.

— На чтение книг находите время? Какую литературу предпочитаете, художественную или деловую?

— Если деловую, то по-прежнему предпочитаю читать книги о системе управления. Художественную открываю реже, но недавно с таким удовольствием Гоголя прочитал! Блестящая, тонкая психология, изумительный язык! Странно, что в юности это не так воспринималось. А вообще я за это время прочитал девять книг о Сталине — Радзинский, Стариков, Хинштейн. Меня вообще интересует тема сталинского и советского наследия.

— Сталин вас интересует как историческая фигура?

— Исключительно. С увлечением прочитал книгу «Двор красного монарха» Себага Монтефиоре. Вся книга построена на документах. Понравился «Кристалл роста» — потрясающая книга о развитии экономики Советского Союза. Блестящая вещь.

И поэтому сегодня находимся в глубокой экономической яме. Вот план ГОЭЛРО (проект масштабной электрификации страны. — Прим. ред.) взять, который берет свое начало из царской России. Коммунисты не стали от него отказываться. Было же всё добросовестно сделано, почти половина. То же самое — Транссибирская магистраль… Это ли не стратегическое решение? У нас в Омске мост на заклепках за три года построили железнодорожный. Могли же! Как бы там ни было, всё развивалось логично. Мы один переворот совершили в октябре. Ладно, выпутались из него — были и плюсы, и минусы. А потом второй переворот. А теперь представьте себе расстояние наше — 9 тысяч верст. Проблемы Чукотки, проблемы Краснодара, проблемы Омска, проблемы Надыма — они все разные. Как это наладить? Поэтому везде разруха. Нужно налаживать систему управления, опираясь на старый опыт, и перестать врать и воровать, тогда, возможно, и выгребем из этой ямы.

— Вы сейчас ностальгируете по Советскому Союзу?

— Я очень жалею о том, что многие вещи из Советского Союза утрачены — справедливость, честность, порядочность руководителей. Мы сейчас всё перевели в закон — вот по закону это можно, а это нельзя и прочее. Руководитель натворил дел, оставил людей без зарплаты, но по закону он прав. Закон же эти вещи никак не регулирует. А он должен быть примером людям. С уважением относиться к своим работникам и не уходить от налогов. В советское время мы по уровню коррупции были на последних местах, а сейчас наоборот.

— Как вы думаете, что произошло в сознании людей, если в Советском Союзе никакой коррупции не было, а потом буквально за несколько лет все научились воровать? Появились братки, заказные убийства. Все эти люди же тоже были родом из Советского Союза…

— Это произошло не спонтанно. Как и то, что случилось в 1917 году — типа хлеб не завезли, и в Питере моряки восстали. Нас готовили к этому Штаты, а там умные люди со всего мира разрушали нашу систему многие годы. Ярче всего это проявилось после поездки Никиты Сергеевича Хрущёва в Америку. Еще книга была такая: «Лицом к лицу с Америкой». Мы с США тогда задружили. Брежнев не обострял отношения, но разрушительная внутренняя политика продолжалась всё это время. С приходом к власти Горбачёва это достигло апогея — к нам пошли западные специалисты, началось разоружение.

Этим всем в правительстве занимались 1,5 тысячи американских консультантов — они разработали все эти залоговые аукционы и расписывали, кто что будет делать. Бах! Ваучеры выпустили — и понеслось! И когда эти ребята всё захватили, народ почувствовал себя ограбленным. Людям выживать как-то надо было, добывать свой кусок хлеба. И пошло-поехало. Появились братки. Мы практически сделали нацию преступной. Потом, в силу того, что люди у нас всё-таки совестливые, среди населения всё это выровнялось, а в среде руководства и силовых структур только расцвело, и сегодня Путин ничего с этим не может сделать. С одной стороны олигархи с Западом заигрывают, давят на нашу экономику, с другой — силовики их покрывают…

— А каким вообще будущее России вы видите?

— Ну, единственный сценарий, который я вижу — доведут настоящих военных до белого каления, ребята с фронта придут и за то предательство, которое сейчас происходит, начнут спрашивать. В какой форме это будет происходить, я не знаю. Возможно, в самой жесткой. Но, во всяком случае, я думаю, они заставят правительство принимать более жесткие меры к олигархам, ко всем этим ребятам, которые своими политическими действиями на Украине не дают воевать. Терпеть такое никто не будет.

— У вас много внуков. Расскажите о них. Гордитесь их успехами?

— Внуков у меня пятеро и еще один правнук. Старший внук Антон закончил СибАДИ, работает в департаменте строительства московской мэрии — курирует метрополитен. Внучка Анна получила юридическое образование, родила правнука. Слава закончил восьмой класс, Любаха закончила четвертый класс, браслетики плетет. Самая младшая внучка Саша закончила первый класс, ходит в драматический кружок. Вроде все при деле. Нормальные внуки, тьфу-тьфу, здоровые, учатся, чем-то занимаются. По субботам те внуки, что остались в Омске, к нам в гости приезжают, купаются в бассейне, помогают с участком.

— Вы со своей супругой с первого класса сидели за одной партой. У вас сразу какие-то чувства к ней проявились? Есть ли у вас рецепт семейного счастья?

— Да, в 1956 году нас посадили за одну парту. Конечно, симпатию к ней я начал испытывать еще в школе, но наверняка не 1 сентября 1956 года (смеется). После армии я хотел в Томск ехать поступать в вуз, но, поскольку Валентина Александровна была в Омске, поехал в Омск. Помню, Валентина жила на Андрианова, а я — в общежитии транспортного института на Пушкина. Вечером погуляем, а потом я пешком домой иду. В 23 года мы поженились. У нас и сын в 23 года женился, и дочь Ира, и внучка Аня тоже в 23 года вышли замуж. Про рецепт семейного счастья.

Семья — это свято, это естественная функция человека на земле. Ты же родился, ты же получил счастье жить на земле. Надо, чтобы и другой познал это счастье и чтобы он вырос в хороших условиях. А если нет семьи, то что же ты воздух коптишь один?

— Вы бы могли представить себя в бизнесе? Вам интересна эта сфера?

— Бизнес — это такая вещь в моем понимании: произвел и продал. Есть еще сфера торговли или, например, сфера услуг. То, чем сейчас застройщики занимаются, наверное, больше всего похоже на бизнес. Потому что они проявляют какую-то инициативу, под свою ответственность берут землю, вкладывают ресурсы. Вот в таком бизнесе я бы мог работать, потому что он открытый и понятный и здесь нужен только твой организаторский талант. А бизнес по принципу «купил — продал» мне не подходит, я боюсь этого. Для меня это что-то холодное и скользкое.

— Вам никогда не говорили, что вы похожи на персонажа мультфильма «Вверх» студии «Пиксар»?

— Не знаю, не смотрел. Надо спросить у моего приятеля, у него единственный внук, и он очень интересуется мультиками. Спрошу у него.

— На концерты ходите?

— Мы с семьей любим посещать небольшие камерные концерты в органном зале и очень любим нашу «Галерку», к тому же, давно дружим с режиссером этого театра Володей Витько. На выступлениях нашего симфонического оркестра я уже сто лет не был, правда, когда в Омск приезжает Денис Мацуев, мы ходим. Нравится.

— Любите фортепьянную музыку? А к джазу как относитесь?

— Джазовую музыку я могу терпеть 10–15 минут. Дети одно время хотели приучить к творчеству Игоря Бутмана, им очень нравятся его импровизации. Я джаз в самых разных вариантах пытался постичь, но потерпел фиаско. Не воспринимаю, и всё. Люблю классику и нашу советскую эстраду.

— Часто готовите? Есть у вас любимое блюдо?

— Готовлю нечасто — этим занимается жена. Самое любимое блюдо, которое я сам готовлю — это уха в самых различных вариантах. Готовлю и дома, и в полевых условиях.

— Когда вы сюда зашли, на вас все сразу обратили внимание. Вас часто узнают?

— Да, подходят часто, просят сфотографироваться. Ну, к этому привыкаешь. Ну поздоровались, и всё. Сейчас уже реже такое случается, а раньше стоило выйти в магазин… Пока дойдешь до нужного места, три раза остановят. Как на это реагировать? Ну возмущаться не будешь ведь.

— Вы считаете себя амбициозным человеком?

— Нет. Я считаю, что для государственного деятеля это неприемлемо. Он должен руководствоваться не амбициями, а только совершенно определенными интересами государства.

— Прежде всего, наверное, патриотом нужно быть?

— Да.

Благодарим ресторан «Метаморфозы» за предоставленную локацию.