«Ну что, моя мама еще жива?»: дневник омского врача-ординатора из красной зоны

Максим Федорин — врач-ординатор терапевтического отделения. Он лечит пациентов с коронавирусом в МСЧ № 4. В больницу, куда попадают омичи в тяжелом состоянии, он устроился два месяца назад. На основе его рассказа о том, как проходят будни в ковидном госпитале, NGS55.RU составил дневник молодого медика.

Первая неделя в ковидном госпитале: всем страшно

08:00. Чистая зона в ординаторской на четвертом этаже. Изучаю анализы и лабораторно-инструментальные исследования пациентов: МСКТ, рентгены, УЗИ, ЭКГ, общий и биохимический анализы крови. Смотрю пометки, которые сделали другие врачи за ночь: какие произошли изменения, были ли жалобы, уровень сатурации. Покажи мне свою историю болезни, и я скажу, кто ты. Первое чувство — большая ответственность. Приходит особое осознание, что болезнь опасная, с высокой летальностью. Если, например, об инфаркте всем давно известно, то коронавирус — что-то новое.

10:00. Спускаюсь на второй этаж — в красную зону. Немного переживаю насчет того, достаточно ли герметично надел костюм. Взял комбинезон на размер больше. Так будет удобнее и не жарко. Смазал очки мылом, но плохо. Запотевают настолько, что пациентов почти не видно. Приходится выбирать какую-то точку, где нет отпотевания, чтобы хоть что-то рассмотреть. Многие здесь болеют коронавирусом впервые. Они не знают, что с ними будет. Только слышали по телевизору, что это страшно, что от этого умирают. Множество мифов накручено вокруг заболевания. В их глазах — страх неизвестности. Меня это пугает. Понимаю, что смотрю в глаза человеку, который очень сильно боится.

11:00. В ординаторской красной зоны делаю назначения по лечению и обследованию.

14:00. Снова заглядываю к пациентам. У одной из женщин низкая сатурация — 80%. Она не хочет надевать кислородную маску. Делаю это за нее сам. Когда отхожу, снова снимает. Не хочет лежать на животе в прон-позиции. Почему? Ведь улучшится сатурация, задние и нижние объемы легких подключатся к дыханию. Объясняю. Буквально разжевываю. Не помогает. Постоянно контролировать одного человека я не могу. Ждут другие пациенты. Честно, слегка раздражает: столько сил вкладываешь в аргументы, но они не работают. Понимаю, что она не виновата. Ругаю себя за это мимолетное чувство. Она болеет, и мне нужно найти к ней подход. Это не ее проблема, а моя.

16:00. Иду к грязному шлюзу. Утрамбовываю комбинезон в банки для одноразовых костюмов. После красной зоны тщательно и долго обрабатываю руки — с сумасшедшим энтузиазмом. Лицо чуть ли не умываю антисептиком. Не хочу заразиться. Мой рабочий день окончен.

Восьмая неделя в ковидном госпитале: родственники обычные, благодарные и депрессивные

08:00. Просматриваю анализы. Выписываю на листок то, что хочу обсудить с пациентами. У двоих человек высокий уровень глюкозы. Но они не говорили о том, что у них диабет. Возможно, он повысился на фоне гормонов, которые они получают в процессе лечения.

10:00. Спускаюсь в красную зону. К медицинскому костюму и антисептикам теперь отношусь проще. Выполняю все необходимые требования, но без перебора. С собой — пульсоксиметр и тонометр. Медсестры говорят, что жалоб ночью не было. Слава богу. По результатам МСКТ у 43-летней пациентки прирост поражения легких — с 60 до 68 процентов. При этом клиника улучшилась: спала температура, одышка уменьшилась. Динамика позитивная, и чувствует она себя более-менее хорошо. Говорю ей про результаты томографии. Она глубоко вздыхает, опускает глаза: «Как же так?» Расстроилась. Присаживаюсь к ней и беру за руку. Успокаиваю, что всё хорошо и она идет на поправку. Объясняю, что болезнь не прогрессирует: процент поражения вырос, потому что она поступила в острую фазу заболевания, в самом разгаре болезни, но это поправимо, бояться не стоит. Психологическая поддержка, безусловно, оказывает лечебное действие. Человек, который не чувствует ее, хуже выздоравливает, а когда видит заботу и понимает, что он не один, сразу появляются силы. Он быстрее восстанавливается. Часто говорю пациентам: «Знаете, вы нас очень радуете тем, что поправляетесь!» Больной расцветает. И вообще больше не кажется, что он больной, настолько он счастливый и радостный в эту минуту, что даже на сердце становится тепло.

На соседней кровати ситуация хуже. У пожилой женщины одышка спадает медленно. Второй мазок пришел положительный, но ей всё равно. Просится домой — ее муж собирается на операцию. Хочет побыть с ним в момент, когда он будет готовиться. Но выпустить мы ее не можем. Только через отказ от лечения, что нежелательно.

Иду к следующей пациентке. Их у меня, кстати, всего человек десять. Взрослые врачи, работающие в женских палатах, называют их «своими девчонками». Я так не говорю: они меня как минимум вдвое старше. Артериальная гипертензия, сахарный диабет и ожирение. Это три кита, часто ведущие к смерти. 66-летней пенсионерке повезло. Она поступила с выраженной одышкой, но в течение недели восстановилась. Если честно, то для меня это удивительно. Ожидал намного худшей динамики. Назначенная терапия помогла ей расцвести.

Все мои пациентки не привиты. На вопрос, почему не поставили укол, у каждой находятся свои причины, но они схожи: «сглупила», «лень было», «не захотела». За всё время работы здесь видел только двоих привитых. Один мужчина — с «ЭпиВакКороной», другой — с «КовиВаком». У обоих заболевание протекало со средней тяжестью. Оба выписались через неделю.

11:00. Корректирую анализы в ординаторской.

12:00. Возвращаюсь в чистую зону. Принимаю звонки от родственников. Придумал для себя классификацию.

Первая группа — «обычные». В нее входят родные пациентов, которые спрашивают: «Как дела? Что привезти? Какие лекарства нужны?» Напоминают о том, что если что-то нужно купить, то деньги всегда будут.

Вторая группа — «благодарные». На любой мой ответ — неважно, каким он будет, насколько развёрнутым, душевным или нет — они рассыпаются в благодарностях. За всё, даже где это не нужно, они говорят спасибо.

Третий тип — «депрессивные». Их вопрос сразу начинается со слов «Ну что, моя мама еще жива?» или «Как вы думаете, она выживет?». По факту их родственница может уже бегать по отделению. Но они считают, что если она попала с ковидом в больницу, то обязательно должна быть при смерти.

Перед нами часто стоит сложная задача. Я считаю, что родственникам всегда нужно описывать ситуацию как есть, чтобы они не питали иллюзий. Сегодня в основном были звонки из группы «обычные». Вспомнил, как однажды звонила дочь 84-летней бабушки, которую мы перевели в реанимацию. Она с такой надеждой интересовалась о том, поправляется ли ее мама. А я понимал, что с учетом ее возраста, наличия диабета и гипертензии шансы на положительное развитие событий не такие уж и высокие. Я пытаюсь подобрать слова и слышу, как она тихо начинает плакать, а потом переходит на шепот. Пытается мне сказать, чтобы я сделал хоть что-нибудь. А я прекрасно понимаю, что сверх того, что мы делаем, сделать уже не могу. Несколько секунд она молчит. Я тоже молчу. Потом она говорит спасибо и кладет трубку. Грустная история.

14:00. Заполняю базу данных по заболевшим коронавирусом. Снова иду в красную зону дежурить. На месте всегда должен быть доктор на случай, если что-то произойдет. Например, аллергическая реакция или вспышка бронхиальной астмы.

16:00 Сегодня ухожу домой вовремя и с легкой душой. Многие идут на поправку. Последние два дня было сравнительно легче работать. Выписалось несколько человек. Сегодня относительно легкий день: я и мои поправляющиеся пациенты — молодцы. Бывают такие, о которых думаешь дома. Ложишься спать, а они у тебя в голове. Волей-неволей привязываешься к ним, переживаешь, особенно за тяжелых. Сегодня усну хорошо. Правда, еще нужно делать задания по учебе. Уже ничего не хочется, но придется себя заставлять.

Девятая неделя в ковидном госпитале: ругаю себя

08:00. Просматриваю истории болезни и предыдущие анализы. У всех моих пациентов всё в порядке. Кроме одной. Ночью она жаловалась на одышку. Помечаю в журнале. Смотрю динамику и сатурацию — 99%. По факту должна чувствовать себя хорошо. Помечаю, какие обследования ей добавить.

09:00. Наряжаюсь для красной зоны. Костюмчик тот же. В первую очередь подхожу к пациентке с ночными жалобами. Ей 65 лет. Медсестры передают ее слова: она задыхается и ей тяжело дышать. Убеждаю ее, что всё хорошо, укладываю в прон-позицию, но лежать она отказывается. Полчаса уходит на разговоры. Периодически отхожу и подхожу к ней. Ее кровь насыщена кислородом. Она сама себя накручивает, разгоняет. Периодически срывается на слезы, потом резко успокаивается. Иногда кричит: ругается на медсестер и других пациентов — у кого-то шумит аппарат, подающий кислород, у кого-то — концентратор, кто-то слишком громко разговаривает по телефону. Это ее раздражает. Она хочет, чтобы медсестры находились рядом ежеминутно. Возможно, нам придется приглашать психиатра на консультацию. Ковид иногда воздействует на нервную систему.

Ее соседка быстро восстановилась. Ходит. Но у нее положительный мазок. Считает, что выздоровела, но выписать мы ее не можем. Готовим к переводу в другую больницу, но она, естественно, не хочет. Сдружилась с другими пациентками. Ее аргумент — если вдруг станет плохо, они окажут ей поддержку.

У следующей женщины тоже положительный мазок. И она отказывается на перевод для долечивания. Хочет только домой. Планирует написать отказ. Объясняю, что дома может стать резко хуже, а места в ковидных больницах ограничены. Постараюсь отговорить, потому что всё это может плохо для нее обернуться.

На пятом этаже реанимация. Неделю назад туда перевели одну из моих пациенток. Позавчера ее перевели с неинвазивной вентиляции легких на увлажненный кислород. Это хорошо, поскольку она уже не нуждается в поддержке дыхания извне. Она до сих пор расстроена, что дома не убрано. До последнего не обращалась за медицинской помощью, потому что ждала в гости детей из другого города. Очень долго терпела симптомы, а когда ее забрали по скорой, переживала, что дома грязно. В реанимации, а всё равно переживает за такую мелочь…

В целом на душе радостно, что в этот раз нам повезло — все поправляются. Тяжелых почти нет. Правда, расстроила женщина, которая жалуется на одышку при сатурации 99. Негодую. Снова говорю себе, что нельзя злиться на больного человека. Понимаю, она не виновата, что чувствует себя так, и делает это не специально. Мысленно ругаю себя за то, что сержусь. Знаю, что это неправильно.

13:00. Звонила дочь женщины из реанимации. Она обрадовалась, что ее маму перевели на кислород.

16:30. Задерживаюсь на работе. Другому врачу нужно было срочно отлучиться из отделения в реанимацию. Контролировал, чтобы медсестры правильно ввели препарат пациентам. Пусть и не моим.

17:00. Выхожу домой. Не хочется заниматься домашними делами. Пару часов нужно отдохнуть. Устал.