До новых встреч в эфире: огромное интервью с анестезиологом о приметах, наркотиках и потере памяти

Один циник сказал: «Анестезиология — это полусонное наблюдение за полубессознательным, как его полуубивает полудурок». Мы решили выяснить, так ли это на самом деле и как на подобные высказывания реагируют специалисты, которым они посвящены. Анестезиолог-реаниматолог КМХЦ Алексей Евсеев не только развенчал несколько знаменитых мифов об анестетиках и наркозе, но и поделился впечатлениями от своей работы «из закулисья». О наркотических галлюцинациях, политических спорах во время операций, пациентах-преступниках и многом другом — в нашем интервью.

— Многие люди считают, что работа анестезиолога выглядит следующим образом: вы делаете укол — человек засыпает. Вы снова делаете укол — человек просыпается. Неужели только в этом и заключаются ваши обязанности?

— Нет. На самом деле анестезиолог — это довольно сложная и обширная специальность, которая объединяет сразу две, поэтому в Российской Федерации наша профессия звучит как «анестезиолог-реаниматолог». Кого-то может удивить такая формулировка, но во время операции анестезиолог занимается защитой организма от операционного стресса. Сделать это можно разными способами. Это может быть достигнуто как внутривенным введением препаратов, так и блокированием проведения болевой импульсации, начиная от самых кончиков нервов, которые заканчиваются в коже, так и по всей длине нервных стволов, на конечностях, ближе к позвоночнику, так и в области позвоночника (где проходит спинной мозг). Кроме того, в обязанности анестезиолога входит лишить пациента страха и, таким образом, помочь хирургу сделать операцию, то есть обеспечить возможность для её проведения. Ведь многие операции сейчас возможны именно благодаря тому, что хирург безбоязненно может наносить огромные повреждения телу человека. Без опасности, грубо говоря, убить его.

Поэтому анестезиолог — это не тот человек, который выключателем щёлкнул — и человек заснул. Потом куда-то ушёл, погулял, вернулся. Снова выключателем щёлкнул — и пациент проснулся. Мы так не работаем. Мы присутствуем во время процесса, мониторируем состояние пациента, изменения в его организме. Поддерживаем его сон.

— Люди, никогда не лежавшие на операционном столе, плохо понимают, что на самом деле представляет из себя наркоз. Существует мнение, что наркоз — это искусственная кома. Согласны с этим?

— Для начала нужно разобраться, откуда вообще пошло такое сравнение. Как я уже сказал, для того чтобы обеспечить проведение операции, помимо всего прочего нужно лишить пациента страха. Страха пациент лишается за счёт введения препаратов, которые позволяют ему успокоиться и уснуть. Бывает общая анестезия, бывает, как её называют, местная, она же регионарная. Общая анестезия подразумевает полное выключение нервной системы — пациент спит очень глубоко. Настолько глубоко, насколько это возможно в принципе. И после пробуждения человек ничего не помнит. Именно по этим признакам многие пациенты — особенно пациентки — часто спрашивают: «Наркоз — это же искусственная кома?!» На самом деле, это очень громкие слова. Наркоз и кома — разные вещи. Наркоз — это искусственно вызванный сон, а не патологическое состояние, которое вызвано тяжёлой болезнью и угнетением нервной системы. Во время наркоза никаких (кроме отсутствия реакций на внешние раздражители) признаков комы нет. Просто, как я уже сказал, сон получается глубокий.

— Правда, что во время операции пациент может проснуться и почувствовать, как его оперируют?

— Это очень, очень частый страх у пациентов. Они так боятся, что проснутся и почувствуют, как их режут. Нет, это неправда! Такого быть не может! Во-первых, существуют, конечно, такие операции, при которых пациент действительно просыпается прямо во время процесса. Но он делает это не самостоятельно — его будят насильно. Есть схема sleep — awake — sleep, или awake — sleep — awake. Будят, смотрят, чтобы пациент хорошо говорил, если на мозге операция. Просят его пошевелить ногами, руками, если на спинном мозге. Но чаще всего пациенты абсолютно никогда не запоминают этот момент. А во время обычных операций, особенно когда используются современные препараты и современный мониторинг, пациент не сможет проснуться сам без контроля анестезиолога никогда. Профессиональное оборудование следит за сердечным ритмом, за наполнением крови кислородом, за сокращением мышц. За степенью анестезии и глубиной сна, за газовым составом вдыхаемого воздуха и так далее. Я на мониторе вижу подробный анализ. Всегда проверяю, имеет ли смесь правильный состав. Если вдруг что-то начинает меняться и пациент может проснуться, естественно, мы это всё сразу подкорректируем. Даже если представить, что пациент проснулся и начал чувствовать, как его режут, он начнёт испытывать боль. Мы это увидим и примем меры. Как увидим? У него сразу участится сердцебиение, повысится артериальное давление, расширится зрачок. Если человеку больно, сразу же вводится препарат, и человеку становится не больно. В ход идут миорелаксанты — препараты, которые расслабляют мускулатуру. Конечно, в теории пациент может проснуться, но это если ему попался совершенно непрофессиональный анестезиолог, который дозы подобрал неправильно.

— А может ли быть такое, что пациент уснул, но после наркоза так и не проснулся?

— Тоже ещё один жуткий миф из мира анестезии! Нет, такого быть не может! Все препараты для наркоза короткодействующие, и их действия обратимы. Пациент как уснул, точно так же и проснётся.

— Сказка, что после наркоза пациенты чувствуют себя как никогда довольными и отдохнувшими?

— Вот это правда. Человек проваливается в глубокий сон, и ему сны могут не сниться. Он полностью расслаблен и отдыхает. Если же во время операции и снятся какие-то сны, то, чаще всего, они приятные. Кошмары не снятся никогда.

Оказывается, многие, когда спят, видят, как будто они где-то на отдыхе! Часто снятся родные, близкие, какие-то приятные вещи. Очень часто можно услышать: «Я так выспалась! Так хорошо!». После операции у многих и правда появляются позитивные эмоции.

— Но для того чтобы сон был спокойным и хорошим, нужно, чтобы тело человека чувствовало себя комфортно. Разве на операционном столе пациент не остывает?

— Верно, есть такой момент. Когда человек спит, у него процессы в организме немного замедляются, а у него, помимо этого, ещё и рана, и ему вливаются растворы. К тому же всё это дело вентилируется — в операционной хорошая вентиляция. И в результате пациент остывает на один-два градуса. Была температура 36,6, становится 35. Это очень вредно для организма, и поэтому мы используем тёплые растворы, грелки, подогреваемые матрасы. Сейчас есть современное операционное бельё, которое из такого нетканого материала с микроперфорацией. К нему подключается специальный фен, стерильным воздухом наполняет бельё изнутри, и оно тёплым воздухом пациента со всех сторон обдувает. Я проводил своё небольшое исследование, в такое бельё залезал, чтобы попробовать. Остался доволен, очень приятно! Ощущение, как будто ты в какой-то тёплой ванне. Неудивительно, что многие люди при таких процедурах расслабляются и душой, и телом отдыхают. Хоть их в этот момент и оперируют!

— Для того чтобы ввести пациента в настолько глубокий сон, нужны сильнодействующие препараты. Это правда, что анестезиологи используют наркотические анестетики?

— Начнём с того, что законодательное и медицинское понятия наркотика отличаются. В РФ есть список препаратов, которые подлежат количественному учёту и ограниченному применению. Сюда входят различные современные вещества типа всяческих синтетических «китайских солей» и более старые препараты: героин, кокаин, марихуана и прочие. Эти вещества в медицине не применяются. Но есть сильнодействующие и наркотические вещества, которые используются в медицине, например, морфин. Он один из самых распространённых, к тому же предшественник всех остальных опиоидных энергетиков. Также в медицине, в анестезиологии, одно время широко использовались кетамин. Кетамин позволял проводить моноанестезию практически только с его использованием. Он и обезболивал, и вызывал сон и релаксацию мышц. Но, к сожалению, он также вызывал яркие галлюцинации, поэтому его использование сильно пугало врачей и пациентов. Со временем нашли способ с этим справиться — сейчас используется целая комбинация препаратов. Так что современная медицина научилась справляться с негативными последствиями многих веществ.

— Что насчёт кокаина? Этот препарат внёс один из наибольших вкладов в развитие анестезиологии. Но он является наркотиком и вызывает тревогу у многих пациентов.

— Сейчас его в анестезии не используют. Но до недавнего времени, до начала 20-х годов XX века, в медицине его использовали активно. Видели, да, в кино показывают, что наркобарон мешочек с кокаином протыкает ножом и пробует вещество языком? В этом состоит проверка качества кокаина — от него немеет язык. Врачи в своё время обнаружили, что, если ввести кокаин около нервных окончаний, то передача по нервному окончанию прекратится и онемеет либо область, куда ввели, либо конечность, если вводить в нервы, которые снабжают конечность. Ну и так далее. А потом обнаружили, что он как раз таки вызывает психическую зависимость. Кроме того, он был препаратом маломощным и при этом ещё и обладал множеством побочных эффектов. Прежде всего, системной токсичностью — был ядовитый в больших дозах. Его стали развивать, и появился новокаин. Он стал менее токсичным и позволял вводить себя в больших количествах, и это опять же продвинуло медицину очень далеко. То есть, ещё раз, кокаин — это был настоящий наркотик. Его использовать перестали. И сейчас используются его далёкие потомки, такие как ропивакаин, бупивакаин. Они в сотни раз мощнее, предсказуемее и безопаснее.

— А если человеку приходится пережить несколько операций, тем более за короткий срок?

— Пациенты действительно часто спрашивают: «Вот вы же будете использовать опиат, наркотики! Вдруг мы станем наркоманами?». Нет, не станете. Даже после нескольких операций. Этого не может случиться, потому что в анестезиологии в стандартных условиях используются настолько небольшие дозировки препаратов и настолько короткий период времени их действия, что они совершенно не вызывают никакой — ни психической, ни физической — зависимости. Даже в этом случае у него не возникнет привыкания и он не станет наркоманом. Потому что физическая зависимость не может возникнуть из-за короткого воздействия. Плюс препарат практически заканчивает своё действие ещё до того, как пациент окончательно проснулся. А психическая зависимость возникает тогда, когда пациенту приятно, когда он получает удовольствие. Здесь человек удовольствие от препарата не получает, потому что он очень глубоко спит. Если же человек проходит операцию в сознании, он всё равно в силу своего состояния испытывает исключительно обезболивающий эффект.

— Миф, что пациенту можно сделать пробу наркоза для того, чтобы проверить, как отреагирует на препарат его организм?

— Да, это миф. Проб в современной анестезии нет. Потому что при так называемых пробах если и возникнет какая-та реакция на препарат, то она возникнет с точно также же силой, как и во время самой операции. Например, может внезапно развиться анафилактический шок.

— И что тогда делать?

— Спасать! Поэтому, чтобы избежать лишних происшествий и трудностей, мы всегда препараты подбираем, исходя из общего осмотра и истории болезней человека.

— Один из самых популярных вопросов, которые мучают пациентов, касается вреда анестезии. Наркоз действительно сильно вредит здоровью человека или нет?

— Да, пациенты часто спрашивают: «Вредит ли анестезия?». При любом медицинском вмешательстве существуют риски. И чем сложнее анестезия, чем сложнее заболевание, при котором проводится операция, тем рисков, соответственно, больше. Но ещё раз повторюсь, что наркоз и любая анестезия — это, в первую очередь, защита пациента. И анестезиолог — это первый друг и защитник.

Мы используем такое оборудование как ларингоскоп. Он используется для того, чтобы получить доступ к дыхательным путям и ввести дыхательную трубочку. То есть мы открываем пациенту рот и вводим туда эту штуку. Нажимаем определённым образом на язык, и у нас перед глазами появляются голосовые связки. Но часто бывает так, что в ходе операции либо трубку ввести, либо вывести дыхательные пути становится невозможно. Либо, если это какая-та неотложная ситуация, рот полон крови, слизи, каких-то выделений, и нужно его освободить. А мы помним, что в ротовой полости помимо всего прочего находятся ещё и зубы. Но когда во время неотложной ситуации во главу угла ставится спасение жизни пациента, про зубы уже никто не думает. Поэтому порой получается так, что при очень выраженном усилии, когда мы спасаем пациента, можно неудачно опереться частью ларингоскопа на зубы и повредить их, отломить. Такое бывает. Крайне редко, но бывает. Мы потом извиняемся, объясняем, что выломанный зуб — это меньшее из зол. Пациенты реагируют по-разному. Чаще всего, как говорит Владимир Владимирович Путин, относятся с пониманием. Хотя, конечно, всегда находятся люди, которые потом начинают судиться или требовать оплаты за лечение зубов. Вот у нас сейчас в реанимации лежит бабушка, и у неё один из немногих оставшихся зубов очень-очень сильно шатается, держится буквально на десне. А на том зубе золотая коронка советских времён. Не покрытая золотом, а целиком из золота. И эта бабуля никаким образом не даёт нам к этому зубу прикоснуться. Так его бережёт. А мы сидим и понимаем, что рано или поздно он у неё выпадет. Возможно, при нашем содействии.

— Действительно ли наркоз отнимает пять лет жизни?

— О, это знаменитый анекдот! Как раз недавно видел его в каком-то паблике! Пациент спрашивает: «А правда, что от наркоза отнимаются несколько лет жизни и передаются врачу?» Врач отвечает: «Надо же, 150 лет работаю, первый раз об этом слышу!». На самом деле, конечно, нет. Анестезия не укорачивает жизнь. Наоборот, можно сказать, продлевает её. Потому что без анестезии нельзя было бы сделать операцию, а операция, как и всё лечение, направлена на то, чтобы человека вылечить и улучшить его качество и продолжительность жизни. Поэтому, конечно же, нет. Это стопроцентный миф, популярная байка.

— А что на счёт того, что анестетики плохо сказываются на работе почек и печени. Правда или ложь?

— Если изначально печень была здорова и дозы препаратов подобраны правильно, то никогда никаких проблем с печенью у пациента не возникнет. Есть ряд заболеваний печени, при которых определённые препараты использовать либо нельзя, либо нужно использовать их с осторожностью. Когда уже печень повреждена — гепатит, цирроз, воспалительные, гнойные заболевания, — тогда конечно же, мы думаем о том, какую схему наркоза выбрать. Но здесь ситуация точно такая же, как и с заболеваниями других органов: лёгких, например, головного мозга. Если нет никаких осложняющих моментов, то печень спокойно переварит препараты, которые в ней метаболизируются. Вообще часто препараты минуют печень и выводятся только почками, а печень вообще не принимает участие в извлечении препарата из организма.

— То есть устойчивое мнение, что от наркоза страдают почки, верно?

— Нет. Это тоже миф. Теоретически почки могут пострадать, но в том случае, если произошла какая-та критическая ситуация и очень сильно снизилось артериальное давление. Но как раз во избежание таких ситуаций давление всегда контролируется. Ведь почки (наряду с головным мозгом, сердцем и печенью) — это один из самых жизненно важных органов. И почки страдают всегда практически самыми первыми, когда что-то происходит. Поэтому про почки мы думаем всегда.

— Многих пугает анестезия в спину...

— Да, многие пациенты считают, что она обязательно нанесёт очень серьёзный вред здоровью! Но на самом деле это тоже байка! Проблема в том, что сейчас у нас есть Google с «Яндексом».

Их пугает, что длинная страшная игла вводится между позвонков, препарат вводится в спиномозговое пространство. И люди боятся, что в это время повредится позвоночник. Но в том месте, куда вводится иголочка, уже спинного мозга нет. Есть только корешки. И процесс абсолютно обратимый, никаких структур иголочка не повреждает. Ни кости, ни диски. Чаще всего этого, кстати, боятся те пациенты, у которых уже есть заболевания позвоночника, остеохондроз или грыжа диска. Говорят: «Вы мне там что-нибудь повредите, у меня ещё сильнее начнёт болеть!» Нет и ещё раз нет! Не повредим, и болеть не будет!

— То, что волосы после наркоза выпадают, я так понимаю, тоже неправда?

— Это тоже один из очень популярных мифов, я периодически такое слышу. На самом деле волосы у человека выпадают постоянно. А после наркоза и после операции волосы могут начать интенсивнее выпадать из-за того, что произошли изменения в организме. Пациент перенёс операцию, очень сильный стресс, эмоциональное напряжение. После или во время операции принимал каике-то фармакологические препараты. Кроме того, в послеоперационном периоде пациент просто может начать обращать на это внимание. Но как таковую алопецию ни один препарат для наркоза не вызывает. Это доказано. Если бы какой-то из препаратов вызывал облысение, он бы уже был изъят из обращения и не использовался.

— Некоторые боятся, что после наркоза у них расшатаются нервы и повредится психика. Может ли такое случиться?

— Повреждения нервной системы и правда случается, но это касается не всех пациентов. Если говорить честно, это называется «когнитивное послеоперационное расстройство». Оно появляется только тогда, когда изначально нервная система была не в порядке. Здесь под удар попадают пожилые люди и пациенты, которые хронически употребляют наркотики, алкоголь. Пациенты с атеросклерозом головного мозга, с постинсультными изменениями, либо с хроническими неврологическими заболеваниями. Дело в том, что во время наркоза происходит операция и, соответственно, кровопотеря, повреждение тканей. А наш организм всегда реагирует на повреждения эндокринными процессами. Из тканей, из желёз внутренней секреции выбрасывается много веществ, которые выполняют как защитную, так и повреждающую функцию. Головной мозг — это очень сложный и хрупкий орган. Он хорошо кровоснабжается, и любое мало-мальское повреждение (уменьшение количества кислорода, крови, поступающей к нему) влечёт за собой как обратимые, так и необратимые повреждения. И бывает так, что очень больные люди действительно после анестезии, после крупного оперативного вмешательства немного повреждаются рассудком. У них страдает нервная система, и это проявляется психоэмоциональными расстройствами. Пациент может перестать общаться, адекватно реагировать на окружающую среду, потерять связь с реальностью, с ним нарушается контакт. Бывает так, что в послеоперационном периоде пациенту начинает казаться, что он находится в другом месте, или, что ему хотят навредить. Что сейчас его будут травить, привязывать, делать с ним что-то плохое. Это всё купируется седативными препаратами, чтобы унять возбуждение, привлекается невропатолог. Чтобы пациент не смог навредить ни себе, ни окружающим. И чаще всего это явление быстро проходит. Это воспринимается, как одна из стадий лечения тяжёлой болезни. Но, ещё раз говорю, если во время операции не было никаких неожиданностей, никаких осложнений, таких явлений не возникает.

— Получается, страх галлюцинаций обоснован? Они действительно возникают как следствие наркоза?

— Раньше, примерно в конце девяностых, это явление было более распространённым. Раньше оперировались в неотложной гинекологии, и медиками использовался коктейль, который и правда вызывал галлюцинации. Как потом рассказывали пациентки, им часто снилось, что их насилуют инопланетяне. Сны были похожи между собой, и начинались они, как рассказывали женщины, с того, что им снилось, как они летят по длинному коридору. Причём чем эмоциональнее была пациентка, тем ярче у неё были сны. Так у этого наркозного коктейля появилось название — «коридорный наркоз». Сейчас препараты модернизировались, и мы знаем, как таких эффектов избегать. Но иногда, как я уже сказал, от индивидуальных реакций организма, из-за осложнений, могут возникать временные галлюцинации.

Бывает такое, что подобные угрозы поступают уже после операции, когда пациент начинает проспаться от наркоза, приходить в себя. Он внезапно начинает рваться к тебе или, наоборот, пытается куда-то уйти, убежать. Естественно, мы стараемся быстро это исправить. Убежать от анестезиолога сложно!

— А правда ли, что от наркоза ухудшается память?

— Не у всех — снова у пенсионеров и тоже людей с хроническими заболеваниями. У таких пациентов память действительно может пошатнуться. Но если операцию перенёс здоровый человек без сопутствующих патологий, то анестезия никогда не вызовет у него никаких повреждений памяти.

— Стоит ли бояться того, что из-за наркоза некоторые воспоминания могут бесследно исчезнуть? Или это распространённый миф?

— Нет, есть такое понятие как «ретроградная амнезия». Это состояние, когда теряются воспоминания о прошедшем ближайшем моменте. Эта память, увы, не возвращается. То есть вы просто раз и навсегда забыли какой-то момент, который в реальности был. Вы про него уже никогда не вспомните. Но хорошая новость в том, что обычно это те несколько часов, которые пациент находился в операционной. Люди часто такое рассказывают: «Ко мне пришла медсестра, сделала мне укол в палате, и тут я проснулся снова в палате, но уже весь перебинтованный». То есть момент ввоза, привоза, нахождения в операционной они вообще не запоминают. Причём это распространяется не только на общую анестезию, когда человек в принципе спит, но и на седацию, когда пациент в полудрёме, пробуждается и даже общается с тобой. Меня так удивляет, когда с человеком во время операции сидел, за руку его держал, разговаривал с ним. Потом на следующий день к нему приходишь, чтобы узнать о его самочувствии, а он спрашивает: «А вы вообще были на операции?!». К сожалению, анестезиолог — это такой специалист, про которого люди чаще всего забывают. Можно сказать, мы сами стираем им память. Но зато когда дело доходит до обвинений и разбирательств, так про нас сразу же все вспоминают!

— Так это правда, что при регионарной анестезии человек не чувствует боли и остаётся бойким настолько, что способен разговаривать с докторами?

— Выполняется седация, человек впадает в полудрём. Да, он может разговаривать, но сознание туманится. Поэтому очень часто боятся выболтать какие-нибудь секреты.

— А такое происходит?

— Такое может произойти, так что, это, скорее правда, чем миф. Но, опять же, и здесь есть свои нюансы. Если пациент оперируется в сознании, то выболтать свои секреты он может только по собственной инициативе. Если же пациент находится под седацией, то чаще всего ему выполняется какой-нибудь из методов защиты дыхательных путей, чтобы пациент мог нормально дышать. Либо вводится трубочка, либо устанавливается специальная маска-воздуховод, которая прижимает язык, чтобы пациент дышал. Поэтому, даже если пациент захочет нам какой-то секрет рассказать, у него рот закрыт, дыхательные пути открыты, сказать он ничего не сможет.

— То есть, хирурги и анестезиологи, оперируя преступников, не становятся хранителями их секретов?

— Ну, в моём опыте ещё такого не было! Хотя, преступники к нам периодически попадают! Причём, это всегда такая забавная картина. Привозят человека, и с ним приезжает целый взвод охраны (полиция либо УФСИН). Они всегда такие суровые, в форме и с пулемётами, с автоматами. И какого-нибудь щупленького дедушку, прикованного к кровати, всего в татуировках, как правило, приводят. Человек лежит в реанимации, или готовят его к операции, и они всегда присутствуют, периодически меняются. И всегда делают всё с таким видом, как он будто он сейчас в мгновение ока подскочит, побежит и начнёт всех резать-убивать! Вот буквально недавно был какой-то человек, который из 70 лет почти 60 провёл за решёткой. Он мне своих секретов тоже не рассказал.

— Но это правда, что под анестезией человек своё поведение не контролирует, и может начать нести откровенную чушь?

— Это — да. Иногда удивляет, откуда в человеке такое берётся. Безобидного вида человек начинает вдруг громко материться, угрожать, нести какие-то пахабные вещи. Одни начинают петь. Один дядька, помню, прям хорошо так пел... Многие молятся, особенно религиозные люди, мусульмане. Кто-то стихи читает. Кто-то пытается втянуть медиков в обсуждение. Недавно у нас был случай. Врачи у нас в отделении уже преклонного возраста, к 80-и годам есть и дяденьки, и тётеньки. И была пациентка, которая умудрилась втянуть хирурга в политическую полемику. То ли про Крым, то ли про забастовки она говорила, не помню. И анестезиолога-женщину это так за душу взяло, что они на протяжении всей операции очень бурно обсуждали политическую ситуацию! Хирурги даже нервничать начали, чтобы доктор не отвлёкся и не ушёл в разговор с головой. Но всё прошло хорошо. Вот так у нас прошла операция с политическими дебатами в операционной. Каждый врач — тоже человек со своими тараканами!

— Разве подобное поведение пациента не отвлекает?

— Это может сильно отвлекать. Особенно не то, чтобы отвлекает, а раздражает, когда начинают говорить под руку и задавать вопросы касательно операции. Но все вопросы, которые пациент может задать, ничего, кроме раздражения операционной бригады вызвать не могут. Потому что всё, что нужно будет знать, пациенту расскажут до или после операции, а не во время. Поэтому я часто люблю пациентам, которые ещё находятся в сознании, надевать наушники и включать музыку, которую они любят. Это сразу решает две проблемы. Во-первых, человек отвлекается от окружающей обстановки и успокаивается. Он находится с закрытыми ушами и не слышит ничего, что происходит вокруг. Вдруг санитарка уронила тазик, а ему покажется, что это его по ноге ударили, и он испугается. А во-вторых, он концентрируется на музыке и не задаёт раздражающих вопросов, что вообще считается плохой приметой.

— У анестезиологов тоже есть свои приметы?

— Да, и самая популярная плохая примета, это когда пациент начинает спрашивать, сколько будет длиться операция! Это вообще вопрос такой, на который заранее ответить довольно сложно. Иногда бывает так, что операция, которая должна была длиться двадцать минут, растягивается. Потому что абсолютно одинаковых пациентов нет, все разные. Мы же не штампованные детали. Ещё один нехороший вопрос: «Какие препараты вы мне сейчас будете вводить?» Или: «А кто будет меня оперировать?» Хотя об этом, вообще-то, заранее известно. А ещё очень часто пожилые тучные пациентки говорят: «У меня вен нет!» «Вот у меня вен нет, вы сейчас будете ковыряться!» Во-первых, анестезиолог — человек, который выполняет одну и ту же манипуляцию каждый день по много раз. Он уверен в своих силах. А во-вторых, мы же знаем, что вены есть! Только они скрыты под толщей жира. Ещё раздражает, когда начинают учить: «У меня вот здесь вот вена, и вон там вот вена хорошая! Колите туда!» В такие моменты хочется ответить: «Молчи, женщина! Я сам найду!»

— Верно, что у анестезиологов особое отношение к рыжим людям?

— Есть такое. Считается, что с рыжими людьми могут быть проблемы и в анестезиологии, и хирургии. Часто во время операции, когда что-то идёт не так, звучит фраза: «Ну конечно! Он же рыжий!» Просто у рыжих есть особенности, например, непереносимость некоторых препаратов. Бывают аллергические реакции. Это связано с тем, что рыжий — это рецессивный ген, недоминирующий признак. И чаще всего, когда этот признак вылазит наружу, у человека есть ещё несколько рецессивных генов, которые не проявляются фенотипом, то есть, внешне, но при этом они есть. Поэтому у рыжего пациента могут быть какие-то особенности. Именно у них чаще всего могут какие-то неожиданности во время операции вылезти. Ещё, кстати, считается, что если на операционный стол попадает медработник, то тоже жди каких-нибудь неприятностей! И на этапе анестезии, и на этапе операции. У нас через пару дней, кстати, будет такая комбо-пациентка: она медработник, и, к тому же, рыжая. Но мы не боимся!

— Но анестезиологи, вроде как, верой в чудеса не отличаются?

— Не совсем. Видите ли, есть в нашей работе такой момент, как чересчур «активные» пациенты. Это те, кто ещё до операции успел написать с десяток жалоб. Естественно, никто из анестезиологов никогда не будет намеренно наносить вред таким пациентам, но почему-то у них тоже всегда всё идёт наперкосяк, как у медиков и у рыжих. Так и есть. Буквально на днях я узнал, что у пациентки, с которой у меня несколько лет назад были обширные проблемы и разбирательства, — с ней тогда ещё ряд медицинских неприятностей случился, настоящая череда неудач, — также «отличилась». Вот в таких моментах даже анестезиологи верят в толику сверхъестественного и говорят: «Бог шельму метит. Этот пациент вредным был».

— В интернете много медицинских приколов, которые изображают хирурга в активном действии, а вот анестезиолога, наоборот, в бездействии. Его рисуют либо читающим газету, либо, по современным канонам, играющим в телефон. Анестезиологи и правда так коротают время на операции? Пациентам стоит начинать паниковать?

— Мы с вами уже обсуждали, что анестезиологи активно следят за мониторами, за показателями пациента. Проверяют, как реагирует организм на хирургическое вмешательство. Но на самом деле, мы и правда делаем это довольно спокойно. Можем отвлечься, в телефон поиграть. Что-нибудь почитать. Но когда мы работаем именно в таком ритме, хирурги спокойны, ведь это значит, что у анестезиолога всё под контролем. А вот когда анестезиолог начинает внезапно суетиться и активно действовать, хирурги начинают сильно нервничать! Это значит, что что-то идёт не так!

— Из нашего разговора следует, что анестезиолог — всё-таки довольно нервная специальность. Как вы справляетесь со стрессом?

— Да, в работе анестезиолога много стресса. Врач — это вообще очень нервная специальность. А хирург, анестезиолог и травматолог — ещё более нервные специальности. Так вот, кто-то пьёт алкоголь, кто-то занимается активными хобби, спортом. У нас в отделении есть несколько врачей, которые активно увлекаются футболом, другие — рыбаки и охотники. Некоторые, я знаю, клеят модельки кораблей, самолётов или танков. Кто-вырезает по дереву и ухаживает за садом-огородом. Лично у меня есть несколько ружей, я люблю ездить на природу и стрелять по тарелочкам. Зверьё не убиваю. Только различные мишени и тарелочки. И ещё одно моё хобби — шитьё. Я шью из кожи мелкие вещи: кошелёчки, чехольчики, несколько сумок даже сшил. А потом раздариваю знакомым. Эти хобби появились у меня уже после того, как я начал работать анестезиологом. Причём, появились друг за другом. Один наш доктор стал стареть, зрение стало портиться, и он решил своё ружьё продать. Я подумал: «Почему бы не попробовать?» Купил у него ружьё и захотел в благодарность что-нибудь своими руками ему смастерить. То ли ремень, то ли чехол из кожи. И внезапно меня затянуло. Помогает сбросить стресс очень сильно. Особенно когда какой-то длинный шов иголками обрабатываешь, так успокаиваешься!

— В наши дни тоже заставляют стирать лак с ногтей перед операцией? Для современных девушек, предпочитающих гель-лак, это, наверное, становится большой проблемой.

— Да, по большей части, так и есть. Это тоже правда. Но смотрите. Дело в том, что анестезиологу нужен доступ к ногтевой пластинке, потому что это один из самых первых способов мониторинга. Видите, у меня розовый ноготь? А когда я на него надавливаю, он белеет. А потом снова становится розовым. Видно? Это происходит благодаря тому, что здесь очень близко находятся мелкие кровеносные сосуды. И это один из признаков хорошего кровоснабжения периферического. Когда это пятно, которое появляется после нажатия на ноготь, задерживается надолго, или ноготь сам по себе вдруг начинает иметь бледный или синеватый цвет, это говорит о том, что кровоснабжение страдает — пора принять меры. Во-вторых, на ноготь нужно надеть специальный датчик, который будет просвечивать сквозь ногтевую пластинку и определять содержание кислорода в крови — пульсоксиметр. Это один из самых важных аспектов мониторинга. Поэтому, да, чаще всего просят лак с ногтей снимать. Но стоит сказать, что техника не стоит на месте. Современные производители комплектуют приборы такими датчиками, которые надеваются не на ноготь, а чуть дальше. И я, когда пациентки приходят с только что сделанным маникюром, не всегда заставляю их спиливать этот лак или снимать. А то девушкам это лишние психологические страдания.