Бывший вице-губернатор области: «Вместе с оттоком населения мы утрачиваем культурный потенциал»

Бывший вице-губернатор Омской области Владимир Компанейщиков считался одним из основателей новой концепции омской культуры, приходил на рок-концерты в футболке с изображением «Че Бурашки» и следил за внутренней политикой в регионе. После увольнения Компанейщиков занялся развитием креативной экономики и дал NGS55.RU первое за полгода большое интервью. Мы приводим выдержки из нашей беседы.

О работе в правительстве и уходе из власти

— Уход из правительства Буркова был вашим собственным решением?

— Это было не моё решение — поскольку есть определенный чиновный этикет. Это было ожидаемое решение со стороны Буркова — если говорить бюрократическим языком, я встретил это решение с чувством глубокого удовлетворения. Не хочу это обсуждать. Но я рад, что больше не имею отношения к власти.

— Когда вам стало ясно, что предстоит увольняться?

— Сразу же.

— Сразу же после смены губернатора?

— Да. Я знал и о смене губернатора сильно раньше, чем она произошла. Но я не хотел бы сильно погружаться в эту историю. Есть определенный этикет — про него часто забывают люди, которые занимаются бизнесом, или люди, которые побывали в чиновных коридорах: не обсуждается внутренняя кухня. Это неэтично. Поэтому прошло — и я не жалею, что пять лет провел во власти. В чем-то я глубоко разобрался, что-то лучше для себя понял. Это хороший опыт, но при этом я рад, что ушел.

— В чем-то разочаровались?

— Знаете, у меня не было иллюзий. Другое дело, что уровень глубоких знаний об этой системе не добавляет радости и оптимизма. Не мною сказано: многие знания умножают скорбь.

— Вы можете буквально в трёх словах охарактеризовать ваших руководителей — Германа Грефа, Виктора Назарова, Александра Буркова?

— Есть очень хороший принцип, который мне нелегко дался, потому что я когда-то думал и действовал по-другому: не заходить в оценочные суждения в отношении других людей. Не потому что можешь их обидеть или наоборот. Проблема в том, что заходя в оценочные суждения — говоря: «Этот — такой-то, этот — такой-то», ты очень огрубляешь собственную коммуникацию с этим человеком, огрубляешь собственную картину мира. Люди разные, и один и тот же человек в разных ситуациях может повести себя кардинально различным образом. Есть действия, которые я оцениваю — какие-то мне нравятся, какие-то мне кажутся неверными — но я при этом понимаю, что мои оценки субъективны и в целом интересны только в том случае, если именно этот человек их спросит.

— Вы говорите о том, что возможно ваши высказывания о человеке нарушат вашу будущую коммуникацию с ним?

— Не на отношения. На то, как я буду действовать. Тут всё сложнее. Мы очень часто забываем, что слово имеет значение по отношению к самому себе. Когда ты что-то говоришь, ты формируешь к самому себе некую установку. И потом, как собачка Павлова, когда загорается лампочка, начинаешь выделять слюну. А это может быть неуместно в конкретной ситуации.

О соцсетях и оригинальных футболках

— Эволюцию вашего отношения к власти можно проследить по вашему Фейсбуку.

— У меня всегда был плюс-минус такой Фейсбук, как и сейчас. Я по-прежнему не допускаю хлёстких оценок. «Лицекнига» — это же такая штука, за которой не факт, что именно моё лицо. Точно так же, как за вашим «Фейсбуком», я понимаю, что иногда есть игра, сарказм, ирония. Поэтому судить по странице в соцсети о том, что на самом деле думает человек, или представлять его политическую позицию, было бы опрометчиво. Я никогда не пользовался «Фейсбуком» как рупором для выражения собственной позиции, для меня это, скорее, среда коммуникации и, в первую очередь, получения информации, нежели рассказы о чем-то.

— Ваша медийная открытость может быть по-разному истолкована. Вот, например, ваша любовь к футболкам с авторскими принтами. Сейчас вы пришли на интервью в футболке с принтом Пушкина и отрывком его стихотворения «Товарищ, верь…» Все мы со школы помним, чем там стихотворение у Александра Сергеевича заканчивалось и чему было посвящено...

— У этой футболки как раз более сложное содержание. Есть такой замечательный проект — «Наивно? Очень!». Это организация, которая помогает людям с особенностями мышления социализироваться. Вот они делают футболки, кружки с рисунками этих ребят, а вырученные деньги тратят на помощь им. Этот рисунок, например, сделал замечательный молодой человек с некоторыми особенностями. Для меня покупка такой футболки — это способ поддержать их.

— Я бы хотел вспомнить о футболке с принтом Дамира Муратова, в которой вы пришли на концерт «Сплина», и о которой потом писали все СМИ — мол, вы призываете к сепаратизму…

— Ну, писали не все. Отдельные «альтернативно одаренные». Есть замечательный мой знакомый художник Дамир Муратов. Есть замечательная история человека из Омска, который перешагнул эту «омскость» и стал человеком мира. Блин, ну это же круто, когда ты можешь прийти на публичное мероприятие и подчеркнуть, что ты-то мелкий чиновник, но знаешь такого великого человека!

Об имидже Омска и культурном потенциале

— Вы, да и не только вы, обвиняли журналистов в том, что они создают негативный имидж Омску.

— Я не обвинял журналистов. Они даже не «кривое зеркало». Проблема не в журналистах, а в самом Омске. Как город устроен — как система — никто толком не разбирал. Была попытка начать это разбирать со стороны «Платформы», но мне кажется, что этот дискурс не был поддержан никем, кроме меня и пары чиновников. Но ответ на вопрос, что такое Омск и почему за 300 лет он остался «никаким», остается открытым. У меня есть гипотеза, что когда наш провинциальный город начал крайне интенсивно развиваться в XX веке, получил «с нуля» мощное производство, соответствующие учебные заведения, он, город, быстро вздулся — этот «пузырь» культивировал Манякин, и мне кажется вполне осознанно — Полежаев. Но как только схлопнулась вот эта «надутость», мы опять остались городом-миллионником, который по своим внутренним качествам больше похож на город с населением в 300–400 тысяч — провинциальный, но с амбициями столичности. Ментальным, культурным конфликтом никто не управлял. Я и за собой замечал вот эту «омскость» — и её очень тяжело из себя вытравливать.

— А зачем вытравливать? Это разве не локальная идентичность?

— А затем, что у этой «омскости» нет пока позитивной коннотации. А подкреплять негативую собственным опытом я не хочу.

— Расскажите, чем вы занимаетесь сейчас? Пишут, что вы учредили Агентство поддержки креативных индустрий. В двух словах, что такое креативные индустрии?

— Работа в правительстве, как ни странно, имела свои положительные стороны. В частности, мне удалось познакомиться с Алексеем Кудриным, который в тот момент занимался вопросами изучения креативной экономики. Мы с ним были в кафе у Вити Скуратова, он с большим интересом увидел, что в Омске есть какие-то вещи вполне столичного уровня. Вот там у нас состоялся разговор на тему креативных индустрий — я в этом ничего не понимал тогда — ну, красивое словосочетание. Витя мне подогнал книжку Ричарда Флориды [«Креативный класс»], я её почитал, честно скажу, некоторые вещи меня фрустрировали. Но в целом я в эту историю зашел и именно после этого увидел, что в Омске, например, совершенно офигительная, мирового уровня школа дизайна костюма. В библиотеке Сбербанка есть книжка «Экономика впечатлений» [авторы — Б. Джозеф Пайн II и Джеймс X. Гилмор] — и я понял: ведь даже я, когда занимался ипотечными кредитами, продавал позитивные впечатления, а не ипотеку!

В одной из своих книг Вячеслав Глазычев писал, что судьбу города определяет культурный потенциал. Он понимает слово «культура» значительно шире, чем девушки из народного хора и симфонический оркестр. Не экономика — она может быть в разных состояниях, не количество населения — судьбу города определяет культурный потенциал! В этом смысле мне тревожно смотреть на Омск — мне думается, именно в этом главная проблема: вместе с оттоком населения мы утрачиваем именно культурный потенциал, даже не интеллектуальный. Говорить на этом фоне о каком бы то ни было развитии города — даже не смешно.

Но то, о чем писал Глазычев, — это достаточно дельные вещи, которые можно было бы претворить в жизнь, если бы у кого-то хватило воли и… не буду говорить, чего еще…

— У кого-то — это у кого?

— У тех, кто за это должен отвечать. Люди очень часто делают ошибку, отождествляя власть города и городские системы. Конечно, власть города на многое влияет — но не на всё. Не всё зависит от команды мэра или фигуры мэра. Гораздо сложнее и интереснее выстраивать системы внутри города. Но ими сейчас никто не занимается.

О новой работе и незашоренных чиновниках

— Чем занимаетесь сейчас вы и ваше агентство?

— Не дерзаю отвечать за развитие всех креативных индустрий в стране, но есть ряд проектов, которые мне кажутся крайне креативными. Если удастся их от этапа стартапов и прототипов довести до практического применения, могут оказаться… эмм... межпланетного масштаба. Но эти возможности возникают у меня, потому что я большую часть времени нахожусь не в Омске, а в других городах, и у меня возникает нетворкинг с талантливыми творческими людьми — мы придумываем что-то новое на стыках разных компетенций.

— То есть Омск для вас сейчас — это просто некая локация, «домашняя база»?

— Нет, мне кажется, здесь есть некоторые проекты, которые я могу если не сам осуществить, то хотя бы смогу быть сопричастным. Я не хочу заниматься политикой, мне неинтересна власть как таковая — я про неё всё понимаю. Но с этим городом у меня много связано. Я довольно много пытался вложить в этот город, чтобы он ожил — не всё получилось, может, потому что сам дурак. Но жалко тех людей, которые оказались никому не нужны — многие уже поуезжали, они оказались никому не нужны. Я просто считаю своим долгом делать что-то для них. Давайте все, каждый — будем делать то, что мы можем, для того города, в котором мы живём.

— Вы занимаетесь в агентстве вопросом коммуникаций?

— Не только. Тут и вопросы выстраивания определенных изменений самого себя. Пять лет чиновничества не могли не отразиться на мне — приходится достаточно серьёзно менять свои мозги, подстраивать их под новые задачи. Это сложно, ведь шаблоны мышления, гады, очень живучие.

— А могут вообще быть незашоренные чиновники, целое региональное правительство, состоящее из людей, которые не будут чиновниками по мышлению, но, скорее, предпринимателей по духу?

— Конечно. При определенных условиях. Я видел такие системы.

— В России?

— И в России отчасти. Больше за рубежом. Я видел системы, настроенные по достаточно правильным управленческим лекалам, клиентоориентированным по отношению к гражданам, которых эта власть обслуживает. Почему мы-то не можем? Можем, если захотим.

— Условия, которые должны для этого сложиться, это политические условия? Мы вот говорили в начале беседы об «обратной связи».

— Не только. Подождите. Ну вот опять: «царь плохой — народ хороший», «царь хороший — бояре плохие». Начните с себя! Хочешь что-то поменять — начни что-то делать с собой. Вот, «власть меня не слышит» — так ведь коммуникация всегда двусторонняя.

— А у вас нет ощущения, что власть работает по каким-то очень странным KPI, которые не имеют ничего общего с реальностью?

— В современном менеджменте понятие KPI — «ключевые показатели эффективности» — давно не актуально. И те системы управления эффективностью, которые используют самые передовые корпорации, давно уже на них не основаны. Я сам рисовал эти KPI когда-то, сам по ним работал — это всё история как в анекдоте: «Приборы?» — «Восемь!» — «Что восемь?» — «А что приборы?». Сейчас развивается тема натурального менеджмента, scrum. Мы понимаем, что правят не циферки. Я — человек, у меня есть психология, у меня мозги определенным образом устроены. Если в первую очередь выстраивать систему коммуникаций между сотрудниками, клиентами, исполнителями, заказчиками, а не систему управления снизу вверх, то получишь ожидаемый эффект. Уже про leadership перестали говорить, уже «бирюзовые организации» в моде. Придумать можно всё, что угодно — методик и систем управления до черта и больше. Но всё это имеет смысл обсуждать только в одном единственном случае: если ты понимаешь, к какой цели ты идёшь. Если ты можешь внятно сформулировать цель, ты найдешь под неё средства. Проблема с формулировкой цели есть не только в бизнесе, но и во власти. Коммунизм никто больше не строит — какую цель выбрать? За всё хорошее против всего плохого? Не работает.

О развитии города и Северной Корее

— Назовите три, пять, семь, один критерий, по которому и вы как эксперт, и мы как журналисты, и горожане смогут судить о том, что да, город развивается в верном направлении.

— Есть такой «индекс счастья»…

— Да, и в Северной Корее он бы зашкаливал.

— Просто потому, что после ответа на вопрос вам бы разрешили опустить руки и отойти от стенки. Я думаю, нет никаких универсальных показателей. В определенной ситуации, в определенной системе, в определенных условиях есть нечто, что позволяет наиболее точно описывать движение к цели. Если вы бегун, то вы меряете себя в секундах, а если прыгун в высоту — то в метрах. Важную, эмоциональную, проникающую цель я не берусь сформулировать. Мы живем во время, когда все глобальные утопии разрушены, глобальных историй нет. Поэтому идёт бесконечное пережёвывание симулякров, которые по определению пустые. В случае Омска я бы измерял количеством людей...

— Банально — количеством населения?

— Не совсем. Количеством людей, которые ходят в Концертный зал, на опен-эйры, количеством людей, которые получили музыкальное образование, количеством людей, которые всерьез увлекаются танцами. Когда вот этого всего в городе становится всё больше-больше-больше — вот это будет для меня показатель того, что Омск оживает.

Я еду к чёрту на кулички в Москве, ожидаю увидеть окраину мегаполиса, а там очередное креативное пространство «Хлебозавод» — которых целенаправленно наплодили в столице, чтобы создать среду для людей, которые будут формировать будущее этого города. Вот такие пространства — это некие маркеры развития города.

Должны появляться не только массовые «Симфопарки», но и нишевые, «бутиковые» истории, рассчитанные на очень узкую, специальную аудиторию — это тоже выход за провинциальность.

Я очень переживаю за омскую культуру.

Хотелось бы, чтобы те, кто это сферой в Омске сейчас управляет, понимали, что там нет и не может быть очевидной прибыли, а есть проблемы, с которыми надо разбираться. К сожалению, российская культура — это вещь дотационная. Это в США 5% ВВП формируются креативными индустриями. У нас это история целиком и полностью спонсорская. Вот оно в чем отличие элит от кланов — элиты про будущее думают, а кланы — как день простоять, да ночь продержаться.