«Главная их проблема — объем работы»: интервью с ректором омского педуниверситета о боли всех учителей и об оттоке выпускников

Наталья Макарова — ректор омского педуниверситета. С апреля этого года она возглавляет вуз, который готовит учителей школ и кадры для всей системы образования в регионе. Когда-то Наталья Станиславовна и сама проработала учителем пять лет в обычной омской школе. Она учила истории средние классы и даже была классным руководителем, но ушла. И совсем не из-за низкой зарплаты.

К началу этого учебного года Омская область подошла с дефицитом учителей-предметников, и на фоне этой новости мы решили откровенно поговорить с Натальей Макаровой о ситуации в системе образования. В большом интервью NGS55.RU ректор ОмГПУ рассказала, что «болит» у современных учителей и у родителей школьников. А еще — о том, как сильно изменились студенты педуниверситета и какие способы придумывает вуз, чтобы дефицита учителей в регионе не было.

— Наталья Станиславовна, почему в юности вы выбрали стать учителем?

— Я с детства этого хотела. Меня привлекало и общение с людьми, да и сама я люблю учиться. Ну и потом свой любимый предмет, историю, я сделала предметом своего преподавания. У меня не было вопроса, кем стать. Может быть, только журналисткой в классе 7–8-м хотелось быть, а так у меня вариантов не было. Мне очень повезло с учителями. Я понимала, что в этой профессии нужно быть счастливым и самореализованным до конца. Я видела, как счастливы мои учителя тем, чем они занимаются.

— Что больше заряжало: передавать опыт, знания или другое?

— Вы знаете, не так много есть профессий на земле, где в общении с людьми можно быстро увидеть результат своего труда. Когда я видела, как, например, ребенку сложно дать характеристику исторической личности. Потом я показала, как это сделать. Он пошел вперед, и у него получилось. Как они учатся аргументировать и когда у них появляется азарт от того, что получилось. Больше всего нравится видеть результаты пролонгированно. Как вырастают, к чему приходят. Я начинала работать с восьмиклассниками и выпустила их в 11-м классе. И это две большие разницы: чему они научились, к чему пришли. Помню, как они сами смеялись над своими первыми работами.

— То есть когда ученик спустя несколько лет говорит: «Вау, я это могу!»

— Не у каждого было «вау», у каждого свое. Вот если хотя бы перед классом перестал стесняться выступать, это достижение. Даже рост в течение одного урока вдохновляет.

— Знаете, бывает, весь класс сидит незаинтересованный. Обидно. И вдруг видишь: один ученик смотрит на тебя горящими глазами. У вас были такие «звездочки»?

— Уже больше двадцати лет прошло, да и, мне кажется, нечестно было бы кого-то выделять.

— Были тяжелые периоды, выгорание?

— Знаете, я просто не успела до этого периода дойти. Я начинала работать в школе, будучи студенткой четвертого курса, тогда учились пять лет. Это был 8-й и 9-й класс, а потом я была классным руководителем. Менялась деятельность, нагрузка. Я работала в то время, когда еще не было электронных журналов и такого количества бумаг и отчетов. Не было, представьте, ВПР, ЕГЭ. И мой опыт сейчас уже не сильно релевантный. Из школы я ушла в 2002 году.

— Даже судя по вашему рассказу видно, как сильно изменилась школа. ВПР, ЕГЭ…

—...Профильное обучение, воспитательная работа, цифровизация, техническое перевооружение. Конечно, школа изменилась. Мне кажется, главное осталось — отношения учителя и учащихся, миссия. Создание условий для развития личности и для ее самореализации. Если учителя это видят как свой главный приоритет, то это здорово. С одной стороны, учителям стало работать сложнее. Интенсивность очень высокая, нагрузка очень высокая. Даже взаимодействие с родителями другое. Если раньше родительские собрания проводились четыре раза в учебный год, когда острые ситуации происходили, по вызову. Сейчас это ежедневное общение с родителями. И чем младше дети, тем более тревожные родители, которые переспрашивают задания. Эти все родительские чаты… Учителю нужно по-другому распределять свое время и нагрузку. Но за счет цифровизации какие-то рутинные операции проще проходят.

Я помню, как-то раз мне захотелось наказать 11-й класс, и я сделала 24 карточки с вопросами. Но я это писала всё своей рукой. Для того чтобы сделать каждому индивидуальное задание и чтобы они конкретные вещи выучили. И тогда были устные экзамены, а мне хотелось, чтобы они выглядели достойно на них. Сейчас эти задания может компьютер генерировать, плюс можно автоматизированные проверки включать. Есть огромные библиотеки информационного контента. Учитель может разнообразить свой урок электронными материалами. Можно и самому время потратить на презентации или взять готовые. И еще сейчас есть онлайн-обучение для педагогов. И это качественные программы, по отзывам учителей. А раньше такого не было, нужно было отрываться от школы, ходить на курсы и семинары. Их было в разы меньше.

— Получается, самая главная проблема педагогов сейчас, по сравнению с другими поколениями, — перегруз?

— Да. Это и чаты, и объем работы. В среднем учитель работает у нас в городе на две ставки. Мы не будем скрывать, педагогов не хватает. У них нет времени на все те прекрасные возможности, о которых я говорила. Связанные с повышением квалификации, с собственным развитием. За счет чатов можно сделать другое качество общения с родителями. Наоборот, это на пользу делалось. Но в условиях такой перегрузки я не думаю, что педагоги в восторге. Это ими рассматривается как дополнительная работа.

— Даже если педагог хочет везде успеть, то это занимает его личное время. Копится раздражение…

— Чтобы учителю нормально работать, ему и нужно то, что вы называете личным временем. Знаете, есть выражение в книжке у Сухомлинского: «Сердце отдаю детям». Я считаю, чтобы было, что отдавать, нужно время, чтобы наполняться. И поэтому любому учителю нужно время, чтобы порассуждать, как его деятельность происходит, в тишине побыть наедине с самим собой. Почитать что-то, посмотреть, с кем-то пообщаться в неформальной обстановке.

Расскажу вот о чём. В качестве эксперимента как-то раз взяли две группы педагогов, чтобы повысить их уровень профессионального развития. Одной группе читали лекции по педтехнологиям, проводили мастер-классы, марафоны, приглашали педагогов из вузов. А другую группу просто возили по театрам и музеям. Как вы думаете, у кого были зачетные уроки более качественные?

— У тех, кто больше отдыхал.

— (Смеется.) Ну отдыхал — нельзя сказать, это духовная работа. Им не сериалы показывали. Это сложно организованный досуг. Это и школьников касается. Говорят же про гаджеты, что есть проблема у современных детей. Нужно быть готовым с этим работать. А второй профессиональный вызов — учитель должен быть интересным. Гаджеты создают ситуацию, когда ребенок не готов к сложноорганизованным формам досуга. Включил что-то и смотрит в экран.

— Дети меняются, и студенты в том числе. Какие к вам приходят студенты сейчас?

— Скажу точно, что к нам приходят люди, нацеленные на взаимодействие с другими людьми. У них есть уважение к человеку, любовь к детям. И такие обобщения, что целое поколение поменялось… Если спросить наших преподавателей, одни бы сказали: «Да, студенты лучше предыдущих, они учились по новым ФГОСам, и они знают, что такое проектная деятельность». Студотряд? Я! На лыжную базу? Я! ГТО? Я!

А если других преподавателей спросить, они скажут: «Да они стали плохо учиться, эти ЕГЭшные дети, зомбированные, без творческого мышления». Это было и 20 лет назад, и сейчас. Поэтому я бы не обобщала. Специалисты говорят, что современные студенты не готовы нести ответственность, что они более инфантильные, не очень хорошо распределяют свое время. Но при этом в наше время единицы студентов работали, а сейчас практически все.

— Видите ли вы эту инфантильность у студентов? Мол, куда мама сказала, туда и пойду учиться.

— Да, конечно, есть такое. Говорят, что современные молодые люди выбирают не профессию, а образ жизни. И тут многое зависит от той школы, в которой они учились. Хорошо, если у них были примеры, где учителя рады своему выбору, на которых хочется быть похожими. Такие люди всегда с молодежью, в походах, в исследованиях, — это привлекает. А если это уставший от жизни учитель и только и жалуется, что ему отчеты заполнять надо, то это не будет привлекательно. Все наши усилия будут сведены на нет, если у студента была такая ситуация в школе.

— Университет может сделать что-то, чтобы студенты загорелись профессией?

— Да, у нас есть проект. Учителю в школе не всегда хватает времени на каждого выпускника, и поэтому студенты вместе с методистами разрабатывают программы индивидуального сопровождения. Это волонтерство. Плюс гранты, форумные кампании. На самом деле работа огромная ведется. Студентов страхуют таким образом перед тем, как они выходят на работу. Плюс практика. Из 300 зачетных единиц 60 единиц — это практика. Это фактически год из пяти лет обучения. Конечно, это в общей сумме.

— Растет число тех, кого удается замотивировать?

— Не всегда студенты доходят до школы. Склонность появляется, но не всегда выпускники идут именно в общеобразовательные учреждения. Это репетиторство, негосударственные образовательные учреждения и образовательные центры, детские комнаты. Молодые люди более мобильные, чем опытные учителя. Но трудоустраиваются после ОмГПУ хорошо. Просто еще не все трудоустраиваются в нашем регионе. К сожалению, 27% из трудоустроенных в системе образования уезжают в другие регионы. Их заработная плата на 43% выше, чем у тех, кто работает в Омской области.

— Это потому что сейчас студенты стали намного более мобильными, это же хорошее качество?

— Но при этом нам нужно стараться, чтобы шли и в наши школы. Если некому будет преподавать физику и математику, то через 3, 5, 7 лет некому будет сдавать ЕГЭ на высоком уровне. Мы заинтересованы в том, чтобы лучшие наши выпускники работали в омских школах.

Проблема еще в родителях, в умонастроениях людей. Я была на профильной педагогической смене для школьников, которые обучаются в профильных психолого-педагогических классах. Ко мне не один раз подходили студенты педколледжа и спрашивали: «Как мне убедить маму, чтобы я поступил в педагогический?» И тут еще и в СМИ подчеркивается то, что низкая зарплата у учителей, нет престижности. Поэтому тут и журналистам стоит задуматься, что они транслируют негатив.

— За себя могу сказать, что в одной из статей я рассказывала, что проблема дефицита не в низких зарплатах, а в огромных объемах бумажной работы. Это мнение учителей.

— Безусловно, это проблема. И сейчас на это обратили внимание Рособрнадзор и Минпросвещения РФ. Они утвердили перечень документов, которые учителю нужно заполнять. Но это не исправляется по щелчку пальцев. Тут нужно изменить систему управления. С другой стороны, школа — это государственная структура, и без бумаг не обойтись.

— В Минпросвещения предлагают дать возможность людям со средним образованием быть учителями-предметниками. Как вы к этому относитесь?

— Очень сложный вопрос. Это не придумка сегодняшнего дня, это уже было. Я помню, сама после 9-го класса порывалась пойти в педколледж, хотела поступать на русский язык и литературу. Но там мне не понравилось, и я осталась в своем 64-м лицее. Да и родители не особо поддержали меня в этом. От этого в свое время отказались по серьезной причине. Дело в том, что у всей системы образования есть цель: войти в топ-10 стран по качеству школьного образования. Это задача нацпроекта «Образование» к 2024 году. И поэтому никак нельзя снижать качество предметной подготовки. А это могут дать преподаватели университета в первую очередь. Это кандидаты и доктора наук.

Почему об этом заговорили? Объективно, студенты педколледжа трудоустраиваются активнее. И в условиях кадрового дефицита, наверное, эта мера могла бы его снизить. Если бы вы меня спросили: «Совсем без учителя или учитель-предметник со средним образованием?», я бы выбрала второе.

— Больше всего беспокоятся родители: «Ну как это, ведь это некачественное образование».

— Здесь нужно очень хорошо подумать. Может, до 8-го класса им позволить преподавать? Какие предметы? И прогноз посчитать: сколько будет сохраняться кадровый голод? Мы сейчас на взлете. Сейчас в школу пошли дети, когда стимулировалась рождаемость. А будут ли кадры так востребованы в будущем? Сама я ушла из школы, потому что не видела особых перспектив. Я помню лицо директора департамента образования по телевизору. Он сказал: «В этом году мы не сможем трудоустроить ни одного выпускника педагогического вуза». Моя школа не смогла набрать первый класс, была демографическая яма.

— Была еще одна инициатива: ввести по некоторым предметам зачеты вместо оценок. Как вы считаете, стоит того? Говорят, снизится нагрузка на учителей.

— Задача школы — формирование базовой культуры личности. Мне кажется неправильным одни предметы считать более значимыми, а другие — менее значимыми. Если у нас нет ЕГЭ по физкультуре, я не готова принижать значение этих предметов. У оценки есть важный мотивационный момент. Если мы хотим показать прогресс, то зачет-незачет недостаточно. Я бы не поддерживала эту инициативу. Я бы на месте педагогов, которые ведут эти предметы, обиделась. Это надо учителей спросить. Их предметы и так по остаточному принципу в школах.

— А как думаете, как профессия педагога поменяется в будущем?

— Суть профессии, ее стержень, останется — это помогать ребенку в саморазвитии и самореализации, как у нас в науке говорят, «выращивать человеческое в человеке», становиться лучшей версией себя. И ключевая деятельность останется — педагогическое общение. А вот технологии могут меняться. Думаю, как и везде, рутинные операции будут переданы машинам. Уже сейчас проверку репродуктивных заданий (ответ на них легко найти в учебнике. — Прим. ред.), тестов, создание из набора вопросов и задач уникальных вариантов, учет успеваемости реально автоматизировать. В недалеком будущем на основе сбора цифрового следа (письменные работы и тесты конкретного человека. — Прим. ред.) машины смогут рекомендовать каждому ученику индивидуальные задания для отработки умений или дополнительные материалы для изучения. Это уже есть, просто пока не в массовой практике. Еще я думаю, что при таком уровне развития онлайн-образования, в том числе для взрослых, профессия будет дифференцироваться — будут педагоги, условно создатели учебного контента, модераторы онлайн-платформ и те, кто непосредственно работают с учениками. Я, например, очень люблю именно придумывать уроки, интересные задания. Проводить одно и то же по много раз с разными классами уже не так интересно. А кто-то, наоборот, меньше любит подготовку, чем сам урок.

— А нагрузка на учителей из-за цифровизации не увеличится?

— Как раз наоборот. Индивидуализацию мы в России пытаемся с XVII века воплотить. Ведь не хочется ученику ждать, когда все остальные еще пишут. Вот и сейчас появляется у каждого ребенка свой гаджет. Он по QR-коду перешел и получил свое индивидуальное задание. Ему на основе теста искусственный интеллект сгенерировал задачу. Поэтому, я почему и говорю, будут педагогические инженеры. Это не учитель будет делать. У нас методисты уже работают над программами для детей с ОВЗ и над цифровизацией образования. Основная наша задача — укрепление авторитета университета. А еще нам нужно понимать, чем сейчас живет омское образование.

— Как преподаватели вузов узнают, какие проблемы в школах?

— Они общаются с учителями. И через повышение квалификации, и через организацию семинаров для учителей. Они выступают экспертами в школьных работах, проводят стратегические сессии с учителями. Выполняют экспертную функцию в школах. Методисты ОмГПУ разбирают со студентами и с предметниками те ошибки, которые совершают школьники на ВПР и на региональных диагностических работах. Если школьники не умеют решать одно задание по географии, то наши студенты должны точно хорошо это решать, чтобы потом научить.

Например, выпускники прошлых лет говорили, что они не готовы к работе с детьми с ОВЗ. У нас изменились образовательные программы из-за этого, появилась отдельная дисциплина, и ее ведет кафедра дефектологического образования. Студенты на 6 часов выходят в школу, где есть дети с ОВЗ. Да, далеко не каждый наш студент может сказать: «Я готов работать с детьми с аутизмом». Но, по крайней мере, они знают общий алгоритм, они знают, к кому обратиться, и они не растеряются. И тут еще от студентов много зависит.

Студенты еще говорят, что быстро выгорают, устают. У нас есть на кафедре практической психологии проект, где мы проводим занятия по профилактике выгорания и рассказываем, что они могут сделать, как увидеть первые признаки. Можно подойти к психологу и бесплатно поговорить.

— А сам вуз каким вы видите в будущем?

— Хочется, чтобы кое-что привели в порядок в остальных корпусах. Отремонтировали общежития, чтобы фасад был не такой облезлый, как сейчас. Это боль многих университетов, мы это знаем и признаем. Хочется, чтобы оставалось главное — чтобы в нашем университете хотелось учить и учиться.

— Как бы вы изменили систему образования, если бы могли?

— Мы, кстати, этот вопрос задаем школьникам. (Смеется.) Там очень классные инициативы: классы сделать по 20 человек, каникулы через каждый месяц на три дня, учителей меньше нагружать, уроки с 10 утра проводить. Я тоже под этим подписываюсь. Вообще изменений в последнее время очень много: и воспитательная работа, и новые ФГОСы, учебники и программы. Техническое перевооружение, кванториумы открываются. Я бы ввела мораторий на изменения и на пять лет остановила бы изменения, чтобы понаблюдать, какие эффекты от этого получили. Просто сейчас мы возрождаем национальную систему образования, чтобы она стала опорой нации. Конечно, точечные перемены пускай будут, но глобальных уже много. Ощущение, будто ты летишь на самолете, который одновременно строишь. Есть и риск от этого. О результатах вообще можно говорить, когда закончен образовательный цикл, то есть 11 лет.

— Мне кажется, для учителей эти перемены — большой стресс.

— В системе образования всегда есть стресс. Но она очень консервативна, и это ее защищает. Ведь на бумаге много что меняется, а как в реальности?