«Приехал человек, который с ними общается как с людьми»: омский психолог вызвалась бесплатно работать в колонии

«От сумы и от тюрьмы не зарекайся» — эта старинная пословица была и есть в обиходе человека. Но несмотря на то, что в сложную ситуацию может попасть каждый человек, осужденный автоматически становится изгоем. Сначала долгие годы в колонии, потом тяжелейшая реабилитация для общества, чтобы перестать быть человеком второго сорта. Но некоторые верят, что заключенный может вернуться к нормальной жизни и обрести счастье — простое человеческое.

Корреспондент NGS55.RU Ирина Чернышева пообщалась с практикующим психологом, специалистом в области системной семейной терапии и трансактным аналитиком Натальей Целевич. Наталья рассказала, почему бесплатно пошла работать с заключенными в качестве приглашенного специалиста и как молодую красивую женщину встретили в омской исправительной колонии № 6.

— Как ты вообще попала в колонию?

— Совершенно случайно. У нас, психологов, есть общие чаты, откуда я узнала, что можно поехать в колонию и провести тренинг для заключенных. А мне всегда интересны подобные вещи, поэтому я вызвалась. Оказывается, все отказывались. Во-первых, туда боятся ехать. Во-вторых, за это ничего не платят.

— Ты точно осознавала, куда едешь?

— Совсем нет. Я думала, что поеду в колонию-поселение, и решила, что там будут воры и мошенники. И только на проходной спросила, за что здесь сидят. А мне ответили, что за тяжкие и особо тяжкие преступления — убийства, изнасилования, наркотики. Мне так поплохело, лучше бы я не спрашивала. Нас оставили в комнате с заключенными и молодым штатным психологом. Мне дали тревожную кнопку. Поначалу я пыталась скрыть трясущиеся руки.

— Ты молодая красивая девушка. Вряд ли это не зацепит заключенного.

— Конечно, наверняка этот момент присутствовал — с девушкой пообщаться. Я пришла, кто-то встретил нормально, кто-то прятал глаза, а большинство сидели с ухмылками и с ярко выраженной демонстрацией мужской силы, говорящей: «Вот я тут сижу и сейчас я тебя засмущаю. И буду наблюдать за тобой». Для них это игра — занять такую позицию. Человек приходит, и ему неловко и страшно, а они своим поведением будто говорят: «Ты же меня так воспринимаешь, что я зек, конченый, вот я таким и буду». Я ожидала этого. И здесь нужно просто продолжать открыто общаться с человеком. А когда ты просишь их сказать свое мнение, маска сразу слетает, прищур уходит, поза меняется. В ходе нашего разговора они раскрывались. Сначала им было очень трудно. А когда они расслабились, то уже начали говорить откровенные вещи.

— А как проходил отбор тех, кто пришел на твой тренинг из заключенных?

— Кинули клич, кто пришел и успел занять место, тот и остался. И в конце ребята спросили, почему я к ним приехала. Я так растерялась. А почему я не должна была приехать? А они с таким искренним изумлением спросили, и я подумала — классно, они не заметили, что я боюсь. Но это было для меня очень показательно, насколько это их трогает. К ним приехал человек, который с ними общается как с людьми, а не, например, зачитывает про вред наркотиков. Они делятся скупо, но делятся. Это меня убеждает, что нужно этих людей принимать, помогать им.

— Тебе ведь дали запрос на тему? С чем ты должна приехать в колонию.

— Да, первый раз я провела тренинг по теме, которую меня попросили, — разрешение конфликтов. Например, заключенный хочет посмотреть телевизор, а мест перед экраном всего три. Или нужно выучить стихотворение к празднику, а заключенный отказывается. Сначала мы разбирали ситуацию со стороны сотрудника колонии, а потом со стороны заключенного. Что касается работы с сотрудниками, я затрагивала не только проблему разрешения конфликтов, но и вопрос профдеформации. Когда сотрудник начинает воспринимать заключенного как объект, а не как человека. Мне было важно это выяснить. Профдеформация случается в любой профессии. Ее можно избежать, если человек будет заниматься собой, саморазвиваться. Нельзя закрываться в коробку, жить по принципу «дом-работа», иначе тот же сотрудник колонии ничем не будет отличаться от заключенного. Он ведь тоже функционируют по графику системы.

— Какие вопросы они тебе задавали?

— «Зачем вы приехали?», «Зачем вам это надо?», «Ездите ли вы во все колонии?» Один мальчик спрашивал, приеду ли я снова и когда. Ему нужно было понять, успеет ли он попасть на нашу встречу, так как скоро освобождается. Парень радовался, что скоро выйдет, но ему важно успеть о чем-то поговорить.

— На своих встречах вы обсуждали их семьи?

— Только в контексте сценария, как семья влияет на нашу жизнь. О семьях заключенных мы не говорили. Такие вещи могут быть очень травматичны. Например, к кому-то на свидание не приезжают, а у другого жена постоянно «в гостях». И вот я два часа с ними проведу, они мне это расскажут, я уйду — и кому-то станет хуже, чем было. Мы не говорили ни про жен, ни про детей. Про родителей только абстрактно. Было такое, что в ходе разговора один человек анализировал и от него прозвучало: «У меня было всё, машина, девушка, но я захотел большего». И видно, что человек провалился в это осознание. Поменялся тон голоса, выражение лица, и наступило сожаление. Остальные закивали понимающе. Другой парень, совсем молодой, лет 18–20, с чистейшими глазами сказал, что да, слишком сильно он доверял не тем, кому стоило. То есть уже в любом случае эти люди какие-то уроки усваивают. Определенный процент, выйдя на свободу, сможет это использовать.

— Чем-то тебя удивили эти ребята?

— Когда я пришла во второй раз и начала им рассказывать, что такое трансактный анализ, молодой паренек сразу сказал: «Я знаю. Это ребенок, взрослый, родитель». А другой заключенный спросил: «Михаил Литвак писал об этом же?» Это было приятное удивление. Мало кто знает такие нюансы, и это нормально и естественно. Но стереотип, что в колонии сидят только никчемные люди, на которых можно ставить крест, совершенно себя не оправдал. Я абсолютно уверена, что нам надо уходить от этого стереотипа.

— Ты сказала, что в колонии есть штатный психолог.

— Да, и у них есть устав, по которому они проводят диагностику, разрешают конфликты. Но в любом случае это не сравнится со специалистами, которые приходят извне. А для самих заключенных это такое событие. Ведь целыми днями они видят одни и те же лица, и вдруг приходит кто-то другой, для них это праздник. В следующий приход я опоздала, они сидели и ждали целый час, чтобы не потерять место. На второй раз тема была моя, не по запросу. Я подумала, что бы им было полезно, и решила провести тренинг по жизненным сценариям, почему мы выбираем тот или иной путь. Я подумала, что такой разговор заставит их задуматься на тему, как они попали сюда. И что необходимо сделать, чтобы это не повторилось. Это была моя сверхзадача.

— Это ведь известная история, что многие возвращаются в колонию. Почему это происходит?

— Тут несколько факторов. Один из основных сценариев — это, конечно, привычная модель поведения. Наступить на одни и те же грабли — украл, выпил, в тюрьму. Такой неосознанный подсознательный сценарий. И, конечно, возвращение к зоне комфорта.

— То есть для некоторых рецидивистов следующее преступление может быть не ради преступления, а чтобы вернуться в привычные условия колонии? Неосознанно, конечно.

— Да, но это, конечно, малый процент. Такая же ситуация у деток из системы. Воспитанники детских домов еще до совершеннолетия часто попадают в криминал и в итоге — в другую систему, теперь уже исправительного характера.

— Насколько травматично для психики попасть в систему? В любую систему. Вот ты распоряжался своим временем, а тут график и ограничения.

— Это травматично для всех. Но есть срок привыкания, и мы от него никуда не денемся. Человек — такое животное, которое привыкает ко всему. Но всё равно всё зависит от нашего темперамента, характера, нервной системы. Низкая нормативность поведения — это тяжко. В этом и заключается наказание в колониях. Людей ставят в жесткие рамки, чтобы они могли потом в рамках существовать в социуме и стать безопасным для общества.

— Как адаптироваться к колонии человеку, который впервые попал в исправительное учреждение?

— Именно про адаптацию мы говорили с заключенными, когда вышли на личные истории и каждый заговорил о себе. И один молодой парень говорит: «Я не хочу каждый день видеть зеков и жить среди них». То есть он себя не причисляет к их числу. В нем протест. Как адаптироваться? В любом случае играет роль, пусть это звучит высокопарно, крепость духа. Если в тебе есть стержень, то ты найдешь, чем заниматься. Найди то, что доступно тебе сейчас, что тебе подвластно, и делай. В любом случае в этой системе каждый занимает свою роль. Кто-то находит себя в творчестве, кто-то заведует клубом.

— Сейчас задам сложный вопрос. Как ты думаешь, что сложнее: попасть в колонию и адаптироваться или выйти на свободу и адаптироваться?

— Мне тяжело на эту тему рассуждать. Мы не знаем изнанку, не знаем все эти вещи про изнасилования, про издевательства друг над другом, есть ли это и в какой мере. Да и то, и то сложно. Но в колонии у тебя уже нет выбора, у тебя есть рамки, и ты потихоньку впишешься каким-то образом.

— С одной стороны, они попадают в колонию, и все, грубо говоря, в одной лодке, несмотря на иерархию. А выходя на свободу, они становятся изгоями, одиночками.

— Да, когда ты сел, это ужасно. Но адаптация пройдет по всем законам адаптации. Мы все знаем период привыкания в три недели. А когда ты выходишь, ты предоставлен сам себе. Ты вышел из системы, где всё по расписанию, к которому привык. И теперь тебе нужно кормить себя, нести за себя ответственность, и тебя еще воспринимают как человека второго сорта. Поэтому люди и возвращаются в колонию, им так проще, они уже не представляют, как жить по-другому.

— Кому сложнее — тем, кто попал в колонию во взрослом возрасте, или тем, кто пришел туда молодым?

— Я думаю, такими рамками судить не стоит. С одной стороны, в молодом возрасте ты более гибкий, ты можешь приспособиться. С другой стороны — насколько у тебя, молодого, окрепшая психика. В зрелом возрасте всё зависит от интеллекта и склада ума. Субъективно — мне кажется, взрослому человеку сложнее. Ты — сложившийся человек и вдруг попадаешь в тюрьму. Важно продолжать надеяться, строить планы на жизнь и мечтать. Мечтать о чем угодно, пусть кому-то эта мечта покажется глупой.

— Ответь, зачем тебе это нужно? Ехать в колонию, проводить тренинги, еще и бесплатно.

— Мне это очень интересно. Я не могу в профессии просто быть. Когда ты просто исполняешь функцию, наступает пустота, ты не чувствуешь смысла. И это страшно. С этим я не могу мириться. И сейчас в этой профессии я реально поняла, что невозможно получить удовлетворения, если я не чувствую какой-то миссии. Пусть это будет бесплатно, пусть это будет в ужасных условиях, но это питает. Хоть убей, глядя на этих ребят, я понимаю, что всё не зря. Я вижу, что для них это важно, что они размышляют, что они мечтают. Человеческое отношение целебно, я уверена в этом.