История молодого омича Константина Савельева тянет на сценарий для фильма с открытым финалом. Начиналось всё обычно — 25-летний парень работал в крупной строительной компании, пахал без выходных и понемногу готовился к свадьбе. А потом почувствовал что-то не то в ноге, и его жизнь перевернулась. То, что происходит сейчас, Константин называет не иначе как «эдвенче». В переводе с английского — «приключение».

— В конце 2019-го заболела нога. Я, конечно, до последнего старался не обращать на это внимания. В начале января прошлого года девушка все-таки заставила сходить к травматологу. Я сходил — он отправил на МРТ. Я еще три дня поработал, потом на Рождество поехал в частную клинику, и там обнаружили опухоль. Я еще пошутил: «Что, к травматологу возвращаться не надо?» Никто почему-то не посмеялся: «Нет, теперь к онкологу», — рассказывает Константин.

Через три недели парень был уже в томском НИИ онкологии, где ему поставили точный диагноз — саркома Юинга. Это одна из самых агрессивных разновидностей злокачественных опухолей. Константин говорит, что сейчас в Омске с такой болезнью он один. Парень вернулся домой и получил первую химиотерапию.

Омич проходил химиотерапию, и после четвертого курса ему нужно было попасть на контроль в Томск. Но в этот момент страну охватила пандемия, а здравоохранение — неразбериха. Как рассказывает Константин, в томском НИИ онкологии пациентов не принимали на контроль, и парень ещё два месяца продолжал курсы в Омске. Даже выбить КТ с контрастом было трудно — по словам Константина, один томограф омского онкодиспансера отдали под ковид, а второго на пациентов учреждения едва хватало. Но самое неприятное заключалось в том, что даже после шести курсов лучше парню не становилось.

— В июне все-таки записался на прием в Томск, через неделю — в НИИ Герцена, — рассказывает Константин. — Из-за коронавируса прямые рейсы до Томска отменили, поэтому туда мне пришлось добираться с пересадкой через Новосибирск. У меня, как у инвалида первой группы, скидка 40 процентов на инвалидное купе. Но из-за того, что в стране была неразбериха, ездил на чём получится: где-то самолетом, где-то поездом, где-то пользовался сервисами попутных поездок. Возвращаясь из Томска, в приложении попутчиков забронировал места в машинах, чтобы добраться побыстрее. Один водитель благополучно увез меня в Новосибирск, а второй, который должен был привезти меня в Омск, перестал выходить на связь. Время — 17:00, я на новосибирском железнодорожном вокзале. Ближайший транспорт — поезд в 06:37.

На вокзале, усевшись на пол рядом с розеткой, омич уточнял порядок получения направления на позитронно-эмиссионную томографию, параллельно через Центр помощи больным саркомой связывался с ведущими специалистами по этой болезни в России... Приехав в Омск, он с поезда отправился в онкодиспансер, получил там направление и через несколько часов уже ехал на томографию в Екатеринбург.

— Я не хотел умирать и ездил из больницы в больницу. В одной мне рекомендовали ампутировать ногу. Я искал других специалистов — и поэтому до сих пор хожу. Под лежачий камень вода не течет. Я за этот год на дорогу и препараты потратил около трехсот тысяч рублей. Первыми ушли мои сбережения, потом пришлось воспользоваться помощью других людей. Мой начальник управления еще в самом начале выдал мне из своего кармана сто тысяч. Я не могу выразить, насколько благодарен таким людям. Моя пенсия — 15 тысяч, этого еле хватает на съемную квартиру и выживание, — говорит Константин.

В Москве парню удалось попасть в НИИ Герцена и пройти курс у профессора Хмелёвского — главного внештатного радиолога федерального Минздрава. А наблюдается Константин у ведущего специалиста по саркомам в России Александра Фиденко.

— К нему даже нет записи. Придешь, выжидаешь. Когда может, он принимает. Я его в первый раз хотел отблагодарить — он меня отругал и сказал, что больше не примет, если еще раз попробую так сделать. Сказал, что меня запомнил, — улыбается Константин.

За год омич сделал такой круг три раза. Добивался приемов вопреки противоковидным нормам, которые менялись несколько раз, и их не всегда понимали сами врачи. Два раза сам перенес пневмонию. Ночевал где попало в незнакомых городах. Отчаивался, а потом радовался каждой маленькой победе и в такие моменты чувствовал себя счастливым. Но затем оказывался перед очередным препятствием. А в ноябре Константин потерял отца.

— Вообще-то отчима, но он был мне как отец, — говорит парень. — У него были проблемы с ногами и сердцем. Мне очень больно об этом вспоминать. А еще сейчас у меня панический страх присоединиться к нему. Мне же 25 лет. Да, пятнадцать химий. Некоторые и по сорок проходят, у меня есть такие знакомые. Они с помощью благотворительных организаций находят лечение за рубежом. И я надеюсь, что вылечусь. Я верю, что вылечусь.