«Вам же всё равно, как вас убили. Одинаково обидно»: полицейский о морали, педофилах и оружии

Корреспондент НГС.ОМСК узнал у сотрудника отдела уголовного розыска, какие дела больше всего шокируют, какое оружие находят у омичей и как повлияли новые виды наркотиков на преступность.

Ежегодно полицейские раскрывают сотни преступлений. Десятки из них настолько шокирующие, что появляются целые серии новостей. Убийство трёхмесячного мальчика, сироты из-за квартиры и многие другие дела раскрываются при участии оперативников — сотрудников управления уголовного розыска.

Насколько сложна работа полицейских и может ли раскрыть убийство один человек, мы спросили у заместителя начальника отдела организации раскрытия резонансных преступлений против личности Руслана Моисеева.

— Вы когда-нибудь раскрывали преступление в одиночку?

— Если потерпевший после ограбления может рассказать обстоятельства, то потерпевший после убийства уже ничего не расскажет. О преступлении рассказывают окружающая обстановка, свидетели, повреждения, следы, включая биологические.

Мы по одному не работаем. Не бывает такого, как показывают в американских фильмах: один детектив расследует дело. Каждым делом занимается очень много людей. Каждый выполняет свою роль. Такого не бывает, чтобы Вася один поехал задерживать убийцу. Если его там убьют при попытке заработать медаль, то кто будет отвечать?

Человеку, который кого-то убивает, ему не просто наплевать на чужую судьбу. Ему наплевать на свою в первую очередь. Он просто живёт от стакана до стакана, и ему ничего в этой жизни не надо, перспектив нет. Он не боится наказания. Вот скажите, что вас останавливает?

— Моральные принципы в первую очередь…

— (перебивая) Да ну, конечно. А если бы вы знали, что вам ничего за это не будет?

— Вряд ли.

— Никогда бы вас ничего не остановило тогда. Вы бы очень быстро при желании переступили через свою мораль. Вас всех пугает только предстоящая ответственность. Это не только колония. Это осуждение общества, социальные последствия вроде отказа в выдаче кредитов и прочее.

Морально-этические принципы вообще относительная штука. Убийства со стороны этих принципов могут быть оправданы. Вот, например, отец убил педофила, который надругался над его дочерью. Со стороны закона он неправ, но общество будет одобрять его поступок, то есть с моральной точки зрения считать, что отец молодец и поступил правильно.

Принципами можно оправдать любой поступок, но общество выбирает власть, которая издаёт законы, в них указано, что нельзя делать на территории государства, а мы эти законы исполняем. Законы меняются вместе с мнением общества. Вот раньше валютные операции были незаконны. Теперь их можно совершать. Была уголовная статья «Мужеложство», а сейчас это распространено и не является преступлением.

— Про педофила вы вспомнили из реальной практики?

— Нет, у нас в Омске такого не было, чтобы родственники кого-то убивали. В других регионах бывало. Педофилы вообще такие преступники… Я считаю, что они психически больные люди, хотя с точки зрения психиатрии они дееспособные. Они освобождаются из колонии, они знают, что уже в нашем поле зрения, знают, что это плохо и наказание неминуемо, но всё равно продолжают это делать. Мы некоторых педофилов по три раза сажаем. Жалко родителей и детей, которые потом с психологической травмой всю жизнь.

— Вас когда-нибудь что-нибудь шокировало?

— (пожимает плечами) Нет. Ну а что может шокировать? Головы у трупа нет? Ну нет и нет. Всякое бывает.

Вообще трупы детей, конечно, неприятно видеть. Но шока нет. Если будешь каждый раз так реагировать, много не наработаешь. Мы же на преступление едем не шокироваться. Наоборот, надо подходить детально к делу. Вот помните, отец недавно ребёнка убил? При вскрытии выяснилось, что у [3-месячного] мальчика были старые сросшиеся переломы. То есть он с самого рождения до смерти сильно страдал.

— Сейчас убийств стало гораздо меньше. В 2000-е годы было по 400 дел за год по 105-й статье (убийство). В последние несколько лет — 120–150.

Хотя убийство убийству рознь. Есть такие, что иногда чуть ли не жалко преступников становится.

— Например?

— Например, муж доставал свою семью. Бил жену долго, детей бил. Она всё терпела-терпела, боялась, и в один момент женщина берёт кухонный нож — и всё… Муж, как кухонный дебошир, своё отвоевал — уехал в морг. Жена привлекается к ответственности, и велика вероятность, что она отправится в колонию. Возникает вопрос по детям. Для них мама лучший человек на Земле, а теперь они будут жить отдельно. То есть страдает не один человек, а сразу несколько.

— Новые виды наркотиков, которые сейчас распространены, добавили работы?

— Дают о себе знать. Раньше, когда были обычные наркотики вроде «ханки», наркоманы воровали. Сейчас иногда стали убивать. Причём абсолютно не обоснованно, без мотива. Они употребляют наркотик и находятся в какой-то параллельной реальности. Делают поступки, которые не могут потом объяснить. Вот года два назад мужчина обкурился и на глазах детей маму убил, другой ребёнка из окна выкинул.

— Интернет не мешает работе?

— Бывает, но и помогает тоже. Мы же тоже смотрим соцсети. Вот произошло резонансное убийство, все обсуждают. 99% комментариев — мусор, личные мнения «да я бы сам убил», но кто-то может и дельное сказать. Видел что-то или слышал.

Допустим, перестрелка у «Химика» была. В комментариях многие писали: я видел то-то, столько-то машин, столько-то людей. Общая картина складывалась, помогло.

— Часто изымаете оружие у горожан?

— Бывает. Ружья, обрезы, гранаты…

— А гранаты откуда?

— Отголоски 90-х годов. Кто-то с горячих точек привёз и хранит на память или для самообороны. Ещё сейчас учёт оружия в армии очень строгий. В 90-е, после развала СССР, с этим было всё очень плохо. Причём не столько на территории России, сколько в союзных республиках. Войсковые части уводили, а вот склады не всегда вывозили. Не так, чтобы сейчас Чикаго у нас тут был, но хватает.

Сейчас собираются причислить пневматику к оружию. Запретить свободное ношение. Учитывая, какие повреждения она наносит, это логично. Вам же всё равно, как вас убили — ножом, из боевого пистолета или пневматикой в глаз. Одинаково обидно.

— От работы не устаёте?

— Да ну, нисколько. У нас же работа такая же, как у вас. Мы же не в засадах всё время сидим. Каждый день общаемся с новыми людьми, что-то новое происходит. Нет офисного болота.

— Бывало, что освободившиеся преступники узнают на улице?

— Знают-знают. Нормально общаемся. Такого, чтобы за убийство отсидел и снова попался на убийстве, такого на моей практике не было. Бывало, что потом проходит как свидетель по какому-нибудь делу. Причём они нас лучше помнят, чем мы их. На улице встречаешь: «О, а я вас помню — вы меня сажали».

­— Обиды не таят?

— А какие к нам могут быть претензии? Они свою часть «работы» выполнили, мы — свою. Злопамятных не встречал. Ну а что на меня или коллег злиться? Я ему нож в руку вкладывал? Да и с другой стороны, не будет меня — будет другой. Я всего лишь часть системы.