«Дорогих часов и украшений я не ношу. Загородной недвижимости нет»: большое интервью Виктора Шкуренко о бизнесе, реакции на передачу Соловьева и крематориях

Имя владельца сети продуктовых дискаунтеров «Низкоцен» и нескольких дистрибьюторских компаний, совладельца других торговых сетей и сети кофеен Skuratov Coffee Виктора Шкуренко хорошо известно не только в Омске, но и за пределами нашего региона. Корреспондент NGS55.RU Ирина Буркина поговорила с ним о бизнесе, теориях заговора и литературе, а также выяснила, кого Виктор Шкуренко готов поддержать на предстоящих президентских выборах.

— Виктор Васильевич, как у вас идут дела в новых реалиях? Санкции как-то отразились на вашем бизнесе? Есть проблемы с поставками?

— Нет, санкции на нас не повлияли. С точки зрения бизнеса никаких драматических событий, которые заставили бы нас кардинально менять стратегию, за этот год не произошло. Мы занимаемся продуктами питания, а люди во все времена, будь то экономический подъем или, наоборот, кризис, будут что-то есть. Уход западных брендов с российского рынка — постепенный процесс, к тому же несложно найти им замену. Ожидания пытавшегося оценить ситуацию хора аналитиков были намного хуже, чем реальность: в целом российская экономика справилась с санкционным ударом. Безусловно, санкции влияют на нее отрицательно, но все предполагали, что экономика упадет на 15–20%, а падение оказалось лишь трехпроцентным.

— На днях мы узнали о закрытии сети магазинов «Карусель». Президент X5 Group объяснила это тем, что российский потребитель за последние годы приобрел «осознанность выбора» и многие покупатели стали приобретать товары онлайн.

— В этом нет ничего удивительного. «Карусель» сокращала свои операции еще до пандемии коронавируса и задолго до начала СВО. Почему так происходит? Дело в том, что крупные форматы торговли сейчас испытывают кризис. Растут дискаунтеры и магазины у дома. Этот тренд наметился еще до начала пандемии коронавируса.

— Как ритейл подстраивается под новые условия?

— Изначально, когда в России начали развиваться торговые сети, акцент был сделан на крупный формат — гипермаркеты. В этом вопросе Россия ушла далеко вперед, а магазины сегмента у дома и дискаунтеры догоняли. Сейчас идет естественный процесс: в стране появилось достаточное количество магазинов у дома и дискаунтеров, и они стали забирать выручку у гипермаркетов. Но для X5 Group это не критично, у них доля в торговле крупного формата была очень маленькой. Наверняка это их стратегическое решение.

— «Низкоцен» уже двинулся на Урал, давно занимает позиции в Сибири. В каких еще направлениях планируете экспансию? Претендует ли «Низкоцен» на статус федеральной сети?

— Мы уже давно вышли на Сибирский и частично на Уральский федеральный округ. Но сейчас темпы развития «Низкоценов» низкие, практически сведены к нулю. Мы чаще открываем магазины сети «Дарим вкус» — маленькие дискаунтеры. Открыли уже в Новосибирской и Тюменской области такие магазинчики. Сейчас растут небольшие форматы.

— А эта тенденция для Сибири и Урала характерна или в других регионах то же самое?

— Есть Москва и всё остальное. Да, есть еще юг, например Чечня, где действуют свои законы: там по понятным причинам нет сетевой торговли. То есть в России есть два уникальных региона — Москва и Чечня. Не только в экономике, но и в политике. А так в целом нет разницы между Екатеринбургом и Улан-Удэ, если посмотреть на всё издалека. Если приблизиться, можно рассмотреть нюансы.

— А магазины сети Eurospar в Омске еще планируете открывать?

— Да, планирую, но не в каком-то надрывном темпе. Появится интересная локация — будем открывать. Не появится — не будем. Нет какой-то прописанной стратегии на ближайшие пять лет. Но выручка сети Eurospar растет. Покупатель постепенно привыкает, и это нас радует.

— А как у вас дела с бизнесом в Казахстане?

— Взрывного роста там нет. Мы на старте много инвестировали, но последние полтора года в Казахстан уже не вкладываем — бизнес растет за счет того денежного потока, который генерируется казахскими магазинами самостоятельно. Активная стадия инвестирования в это направление закончена. Сейчас операционной прибыли хватает, чтобы открывать в Казахстане по 7–10 магазинов в год.

— А в Казахстане сложно вести бизнес?

— Проблем там у нас не возникало. Неоспоримый плюс Казахстана по сравнению с Россией заключается в более низких налогах. Особенно радует размер НДС: у нас он составляет 20%, а там — 12%.

В России — неопределенность, спецоперация, а Казахстан — развивающаяся страна без неожиданных сюрпризов. Если говорить об иностранных инвестициях, то у нас с этим сейчас полная неразбериха, куча запретов, из-за которых у инвесторов нет никакого желания вкладываться в Россию. А Казахстане всё свободно: пожалуйста, приезжай и вкладывай. К тому же казахстанцы очень трепетно относятся к инвесторам. Для них «инвестор» — это практически сакральное слово, а мы его почти забываем. У нас сейчас другая повестка на телеэкранах и на устах политиков. А ведь для развития экономики необходимо, чтобы она была открыта для инвестиций.

— С чего бы вы начали, если бы открывали свой первый бизнес в 2023 году? Вообще, сейчас подходящее время для старта?

— Мне часто задают этот вопрос, и я до сих пор не нашел на него универсального ответа. Во-первых, мне уже 50 лет, и я не могу воспринимать рынок глазами молодых. Я считаю, что начинать заниматься бизнесом в России нужно в 20–30 лет. И надо выбирать те отрасли, в которых не разбирается старшее поколение. Наверное, сейчас это должно быть что-то связанное с цифровыми технологиями. Открывая сегодня кафе или продовольственный магазин, вы не заработаете достаточно денег, чтобы можно было развиваться дальше. Нужны сверхоригинальная идея и сверхзамотивированная команда. А если говорить о каких-то консервативных отраслях, то понадобится колоссальное везение, чтобы проложить себе дорогу к успеху. Не надо мне этот вопрос задавать, потому что я на него нормальный ответ дать не смогу. Мне бы со своим разобраться и удержать то, что у меня есть.

— А вам предлагают инвестировать в какие-то стартапы?

— Да, предлагают. Но мне пока нравится только опыт с кофейнями Skuratov (в 2017 году Виктор Шкуренко стал обладателем 35% доли в ООО «Скуратов Кофе Омск». — Прим. ред.). Мы с Виктором Скуратовым познакомились, когда я делал с ним интервью для своей рубрики «Переход наличности» на «Новом Омске». Он был первым моим гостем. Это практически была любовь с первого взгляда — мы сразу друг другу понравились. Потом мы встречались около семи раз и обговаривали условия дальнейшего сотрудничества. Виктор в этом плане крепкий орешек: что хотел, то и получил.

— Он как раз из тех, кто с двадцати лет занимается бизнесом…

— Да. Он создал две уникальные вещи — великолепную команду и ориентированный на сервис бизнес. Я не могу работать в бизнесе, который ориентирован на сервис: меня интересует масштаб, цена…

— Какие проекты из тех, в которые вы вложились за последние годы, стали наиболее прибыльными, а какие — наименее?

— Самый успешный — это, конечно, «Низкоцен». Первый магазин мы открыли 14 лет тому назад. Еще раньше, в 2000 году. мы с моим бизнес-партнером Дмитрием Шадриным запустили «Наш магазин» — с этим проектом мы вышли на рынок ритейла, а в 1996 году создали дистрибуционный бизнес по оптовой продаже продуктов питания. Всё остальное не настолько масштабно. К тому же с каждым годом в розничной торговле всё сложнее и сложнее найти то, что сразу выстрелит. Неудачных проектов тоже было немало — это сеть магазинов натуральных продуктов «Крестьянский двор». Стратегической ошибкой стала и покупка дистрибьюторской компании, работающей в Ханты-Мансийском автономном округе.

— А почему?

— Ну потому что в дистрибуции критически важно создать компанию, которая оперирует на всей территории субъекта федерации. Это такой частный непонятный для читателя случай. Я просто хочу сказать, что я тоже делаю ошибки.

И если брать в совокупности, то неудач в последнее время у меня больше, чем удач, но благодаря бизнесам, которые существуют уже несколько лет, и прибыли, которую они генерируют, я могу часть денег тратить на эксперименты. Вот кофейни Skuratov — безусловно удачное вложение.

— Но это тоже эксперимент?

— Безусловно. Но этим экспериментом я доволен. Хотя был критический момент по прошествии двух-трех лет. К тому времени мы вложили в этот проект очень много денег, а он всё никак не выходил на точку безубыточности. И я переживал. Но потом выручка начала расти, и сейчас по операционной прибыли все кофейни успешны. Я даже не ожидал, что они будут настолько успешны. Что касается наших бизнесов, связанных с производством, а у нас они тоже есть, так они приносят совсем небольшие деньги, и по щелчку я их развить не могу. Я не Латария (председатель совета директоров ГК «Руском», владелец «Сибколбас». — Прим. ред.), которого можно назвать стопроцентным производственником, я — торговец. Еще пример — центр отдыха «Расслабоноff», который мы продали, и я счастлив. Почему? Да потому что на него нужны силы: ремонт сделать, обновить что-то. А я уже привык мыслить и действовать другими масштабами. Предприниматель, который много лет занимается бизнесом и постоянно его масштабирует, уже не может приехать, к примеру, в свой магазин и сказать, мол у вас тут плинтус не подкрашен. Я мыслю глобально. В компании могут принимать много тактических решений без моего участия. Я могу быть максимально включенным в какой-то текущий конкретный проект, поэтому не знать, что происходит в деталях в другом.

— Вы наметили для себя какие-то новые направления на ближайшие годы?

— Я постоянно думаю об этом, перемалываю эти идеи внутри себя, но вот чтобы прямо решиться — пока нет.

— Ну у вас репутация довольно рискованного предпринимателя...

— Есть два фактора, которые я учитываю, принимаясь за новое дело. Это вероятность экономического успеха и наличие у меня сил и времени на новый проект. Недавно в рамках моего проекта «Не телефонный разговор» приезжала режиссер Любовь Аркус — меня два дня не было на работе. Хотя эти встречи не связаны с бизнесом, они тоже забирают внимание. А если это будет новый бизнес-проект, то тем более придется чем-то жертвовать. Поэтому я стараюсь принимать взвешенные решения, прежде чем куда-то вкладываться.

— Кстати, недавно мы узнали, что вы вложились в строительство крематория в Ростове. Долго взвешивали это решение?

— Крематорий — это не мой проект, а моего партнера по бизнесу Дениса Костылева — генерального директора дистрибьюторской компании «РегионПиво», в которой у меня тоже есть доля. Это его детище, а я совладелец. «Регион Пиво», не «ТД Шкуренко», инвестирует в строительство крематория.

— Крематорий в Ростове уже работает?

— Да, его уже запустили, но пока этот проект не оправдал наших ожиданий. Этот крематорий уже второй по счету в Ростове, поэтому всё закономерно — в дело вступила конкуренция. Но зашли мы туда без «лохматой лапы», просто вложили деньги.

— Демпинговать не пытались?

— Конечно, мы пытались снижать цены. Сейчас там берут около десяти тысяч рублей за кремацию. Но этот бизнес устроен так, что мы не работаем с клиентами напрямую: с людьми контактирует похоронное агентство, и потом они платят нам.

— А с похоронщиками сложно было налаживать контакт? Это же юг со своими законами… И бизнес сам по себе суровый.

— Нет, какой-то мафии там не было. Но давление на нас оказывалось колоссальнейшее. Пришлось выдержать порядка десяти прокурорских проверок, но мы справились.

— А почему именно Ростов? Получается, вы зашли туда, вообще не зная о реалиях региона?

— Да, но нам предложили там подходящий участок по разумной цене.

— В Омске пока так и не построено ни одного крематория, хотя шли разговоры о строительстве сразу двух — в Морозовке и возле Ясной Поляны. Вы рассказывали, что один из этих участков вам предлагали купить, но вас не устроила цена — 60 миллионов рублей. Можете подробнее рассказать об этом?

— Это рядом с микрорайоном Ясная Поляна. Сформировать участок под строительство крематория непросто — нужны определенные усилия властей. И вот власти подготовили участок с таким видом разрешенного использования, его выиграла екатеринбургская компания, но ничего не построила. Уже можно сделать выводы. В итоге его выставляют на продажу и за такую цену, за которую я его не куплю принципиально. Я готов им заплатить за эту юридическую работу, но не 60 миллионов. Мы каждую копейку зарабатываем своим трудом, а есть фантазеры, которые надеются быстро поднять кучу денег на таких схемах. Я таких предпринимателей принципиально не поддерживаю. Это не соответствует моим ценностям.

— В Якутске и Петропавловске-Камчатском тоже купили участки под строительство крематориев?

— Я не знаю всех деталей, этими проектами занимается Денис Костылев. Я вообще не хочу быть сетевым крематорщиком, честно говоря. Один раз поучаствовал в этом проекте, я сейчас говорю об истории с Ростовом, и больше не хочу. Могу лишь отметить, что в Петропавловске-Камчатском власть сформировала участок под нас — мы не покупали его у посредников. Там прямой контакт с властью сразу сложился. И нет, я говорю об этом не для того, чтобы покритиковать омскую власть: если хотят, то пусть приходят, я им дверь открою, но сам ползти в сторону мэрии или администрации области не буду. У меня бизнес по всей стране, и для меня омская власть — просто одни из… Вот почему власть всегда боится транснациональных компаний? Да потому что они обладают надгосударственным влиянием. Сложнее тем, у кого весь бизнес завязан здесь, они находятся в некоторой зависимости от местной власти. А я ни от кого не зависим. Ткнут меня здесь, я вынырну в другом месте. Брошу всё и уеду в другой регион со своими деньгами. С ними только так надо разговаривать — на равных.

— Если вернуться к теме давления, то как вы реагировали на критику Владимира Соловьева, когда он слишком пристально начал изучать вашу деятельность из-за вашей политической позиции?

— Спокойно. Нет, конечно, поначалу я переживал, даже сильно, потому что это само по себе неприятно. А потом свыкся.

— У вас не было опасений, что это какая-то спланированная акция?

— Не было. Я сейчас начинаю понимать, как всё это в России устроено. И я не верю в конспирологические версии о существовании какого-то святилища, дергающего пропагандистов за ниточки для реализации своих целей. Я больше верю в какой-то разумный хаос. Соловьев нашел новость о нашем корпоративе и рассказал о ней в своем эфире. Но я не верю в то, что ему позвонили из администрации президента и сказали, что ему нужно отреагировать на это событие именно так. В свое время я с любопытством изучал феномен телепроекта «Дом-2» и могу предположить, что в чём-то наша общественно-политическая жизнь на него похожа. Участники проекта жили своей реальной жизнью, которая часто бывала фантастичнее режиссерского замысла. Да, возможно, существует продюсер, который пытается ими манипулировать, но в основном они всё делают сами. Так и в обществе. И если признать, что нашим обществом можно управлять одной рукой, то это значит признать, что оно слишком простое, как в Северной Корее. А мы всё-таки не Северная Корея. А если вернуться к теме конспирологии, то в нее верят люди неумные. Особенно разгулялись конспирологи во время пандемии коронавируса…

— О да, помню: чипирование, Билл Гейтс, который якобы хочет всех нас убить, золотой миллиард…

— Чипирование через вакцину, да. Ну как люди в это верят? Я не понимаю. Ладно еще те, кто считает, что человек не произошел от обезьяны, тут еще как-то религию можно приплести. Но ведь есть люди, которые на полном серьезе считают, что земля плоская. Или что американцы никогда не были на Луне. Или что они сами взорвали башни-близнецы — ну это же невероятная глупость. Оставим конспирологию, меня сегодня больше волнует проблема роста национализма в России, а им, к сожалению, могут заболеть не только глупые, но и умные люди. И возраст значения не имеет, и материальное положение. Это такая заразная болезнь, которой может заболеть каждый, кто склонен к групповой идентичности. За себя я спокоен — я махровый индивидуалист, поэтому я не могу быть националистом по определению.

— В связи с приглашением на корпоратив Ивана Урганта на вас не оказывали давления? Вот, например, у омской группы «Грот» были проблемы из-за их политической позиции — неизвестные звонили в клубы, где проходили их концерты, и мероприятия отменялись.

— Нет, у нас такого не было. Земельный участок, на котором проходило наше мероприятие, принадлежит нам. Да и потом, мы же до последнего момента держали всё в секрете. А если бы было давление, то я бы рассказал об этом прессе.

— Кстати, в этом году у вас будет корпоратив? Уже придумали концепцию?

— Это будет шоу в стиле «Приключения в стране Мульти-Пульти» — оммаж снятому с эфира новогоднему проекту Ивана Урганта. Будут сказочные герои из советских мультфильмов. Думаю, будет весело.

— А хедлайнер какой-то будет?

— Да, в этом году мы ничего скрывать не будем — хедлайнерами праздника будут «Камызяки» (Сборная Камызякского края по КВН. — Прим. ред.) всем составом. Возможно, еще какая-то музыкальная группа. Ну, думаю, понятно, почему я их выбрал.

— Скоро выборы президента. Готовы ли поддержать предвыборную кампанию, если среди кандидатов будет кто-то, кто вам симпатичен, как это было с Ксенией Собчак?

— Почему бы и нет? Если появится интересный мне кандидат, то поддержу. И неважно какой. Меня в свое время критиковали за решение поддержать кандидатуру Ксении Собчак, говорили, мол, как ты можешь, это же кандидат от власти. Я отвечал: «Неважно. Она проговаривает ценности, которые мне важны». Мне действительно неважно, промышленник это будет или клоун, мне достаточно, чтобы он публично поддерживал эти ценности. Была ли кандидатура Собчак на выборах проектом администрации президента, был ли Михаил Прохоров кремлевским кандидатом — мне всё равно, потому что я голосую за ценности. Ксения Анатольевна отработала эту роль уверенно и смело. Откровенно пропагандировала весь набор либеральных ценностей.

— Ваш новый проект «Не телефонный разговор», в рамках которого прошли две встречи, уже получил хороший отклик у молодежи. А какой была ваша мотивация, когда вы решили за него взяться? Какую цель ставили перед собой?

— Я хочу познакомить молодежь с деятелями культуры и искусства, которые придерживаются яркой гуманистической позиции. Цель этих встреч — не дать нашей молодежи забыть о том, что есть такая ценность, как гуманизм. Я не против чего-то выступаю, а за. За гуманизм. Кстати, Александр Сокуров и Любовь Аркус отозвались на предложение принять участие в этом проекте довольно быстро. Думаю, у них тоже была потребность пообщаться с молодежью. Молодая аудитория стала для них красной тряпкой в хорошем смысле этого слова. В июне ожидаем визита Дмитрия Муратова, единственного на данный момент в России живого нобелевского лауреата. К тому же он журналист, а это важно. А для меня журналистика — это тоже часть культуры. Кстати, еще один нобелевский лауреат, Михаил Горбачев, являлся совладельцем «Новой газеты», в которой главредствует Муратов. Возможно, поэтому «Новую газету» так долго терпели. Если предположить, что есть какая-то защитная протекция во власти, которая прикрывает независимую прессу, я только за. Конечно, чересчур правильные люди в таком случае скажут: «А у него есть связи с Кремлем!» Но мне всё равно. Главное — то, что он делает и что говорит.

— У вас не бывает разногласий с сотрудниками по поводу ваших политических взглядов?

— У нас в компании разные люди работают, и есть люди, у которых политические взгляды резко отличаются от моих. Мы иногда даже в столовой спорим. Но я никогда не задумывался им отомстить увольнением или снижением зарплаты. Я к этому спокойно отношусь. Возможно, мы иногда преувеличиваем серьезность этой борьбы за ценности. Люди поругаются, выпустят пар и успокоятся. Вообще, если бы люди читали литературу, а не смотрели телевизор, возможно, всё было бы иначе. Потому что вся литература, абсолютно вся, — гуманистическая.

— А к z-поэзии как относитесь? Есть же и среди них талантливые авторы…

— Это как Маяковский. Я его обожаю. Но он был политически ангажированным поэтом. Понимаете, он же был модернистом. И та власть первоначально заявляла о себе как о модернистской, и потом то, во что она превратилась, — другая история. При этом Маяковский не был каким-то прикорытником при советской власти — до революции он тоже был на их стороне и успел посидеть пару месяцев из-за своих взглядов в тюрьме при царском режиме. Хорошо, что, в отличие от советского периода, у нашей молодежи есть альтернативные источники информации. С одной стороны — телеэкран, с которого вещает Захар Прилепин, с другой — YouTube, где совсем другая повестка. И это нормально, что идет борьба за умы молодежи. Молодые люди должны сами выбирать, на чьей они стороне.

— Давайте поговорим о частном. К роскоши вы не стремитесь?

— А зачем? Дорогих часов и украшений я не ношу. Загородной недвижимости у меня нет. Я вообще считаю, что личная недвижимость (мы сейчас не говорим о коммерческой) только отягощает: за ней ведь надо следить. К тому же это очень важный воспитательный момент для детей. У меня двое сыновей, и я их воспитывал с такой установкой: если в семье есть деньги, то это еще ничего не значит, потому что это не ваши деньги.

Младшему сыну в этом плане повезло: он учился в частной английской школе, потом — в престижной школе в Нью-Йорке. Стоимость обучения составляла 80 тысяч долларов в год. Самое смешное, что когда сын вернулся в Россию, ему пришлось еще год учиться здесь, чтобы сдать ЕГЭ и поступить во ВГИК.

— Вы сразу одобрили его решение поступать на режиссерский факультет?

— Конечно. Более того, день, когда его зачислили в институт, стал самым счастливым в моей жизни за последние пять лет. Он поступил на бюджет. Сейчас живет в студенческой общаге. Поначалу снимали ему квартиру, он там два года пожил и перебрался в общагу — к друзьям.

— А в кого ваш сын вырос таким творческим?

— Наверное, есть в кого. Я всегда интересовался культурой и искусством, хотя это не очень свойственно людям бизнеса. Благодаря мне сын начал слушать The Doors и Queen, а дальше его музыкальные пристрастия формировались сами. К тому же я всегда много читал и тем самым подавал ему пример.

— А старший сын чем занимается?

— Он тоже предприниматель. У него небольшой бизнес — производство печенья, также продает оптом электронные сигареты. Я периодически приглашаю его к себе работать, но он не соглашается. Хочет сам.

— Вы сказали, что любите читать. А каких авторов?

— Очень люблю постмодернистов. У Пелевина и Сорокина прочитал всё, что можно. С охотой читаю зарубежных модернистов и постмодернистов, к примеру, Вирджинию Вульф, Джона Фаулза. Классику тоже люблю. Вообще я в литературе ищу смыслы и эстетику, а не развлечение. Последний, кого я прочитал из авторов, был Эмиль Золя, роман «Жерминаль». Давно не читал о классовой борьбе, а сейчас, видимо, пришло время. Честно признаться, классовой борьбы в России я опасаюсь. На меня накинулись после приглашения Урганта на корпоратив, мол, надо все активы забрать, всё распродать, а деньги отдать либо бедным, либо на спецоперацию. Надо к этому готовиться, но я надеюсь, до этого не дойдет (смеется).

— Это правда, что вы до сих пор выплачиваете ипотеку?

— Да, это правда. Я могу закрыть ипотеку в любой момент, просто не делаю этого, потому что не прикасаюсь к этим платежам. Этим занимается моя компания — финансовый отдел раз в месяц проводит платеж по ипотеке. Мы приобретали эту квартиру в 2007 году, на тот момент она была достаточно дорогой — стоила 18 миллионов рублей. Я тогда посчитал, что лучше взять ипотеку: зачем я буду столько денег из оборота вынимать? Ставка по ипотеке не выше ставки по кредитам для бизнеса.

— Какие места любите посещать в Омске? Есть ли у вас любимые блюда?

— В Омске я редко хожу в рестораны, мне не нравится такой вид досуга. Самое любимое развлечение — это чтение книг, а в ресторан я хожу, чтобы просто поесть. Раньше, в юности, нравилась ночная жизнь, когда выходишь из ночного клуба в пять утра на рассвете. Одним словом, романтика (смеется). Сейчас я предпочитаю шумным местам уединение. Из еды одно время любил чизбургеры из «Макдоналдса», потом распробовал в Таиланде суп «Том Кха», затем китайскую утку по-пекински. Окрошку люблю, когда у нас в столовой ее готовят, всегда ем с удовольствием. Шашлык сейчас делаю сам. Супруга всегда смеется надо мной, когда я стою над мангалом, говорит, что в такие моменты я выгляжу очень напряженным. Получается, приготовить шашлык для меня — это как принять судьбоносное управленческое решение, а в бизнесе я могу быть легким.