В чужом теле: история омского трансгендера

Корреспондент НГС пообщался с жителем Омска, который через суд доказал, что является мужчиной.

В кофейню на улице Интернациональная входит молодой человек лет двадцати. Он заказывает кофе и садится рядом. Роман (все имена изменены. — Прим. ред.) по внешнему виду и манере общения — обычный парень. Встретив его на улице, посторонний даже не догадается о том, что до недавнего времени в его документах стояло женское имя Катя. Корреспондент НГС.ОМСК пообщался с одним из омских трансгендеров и узнал, приняли ли его родители и знакомые смену пола и сталкивался ли он с агрессией окружающих.

Девочкам — куклы, мальчикам — машинки

— Вы всегда чувствовали себя человеком другого пола?

— Вы думаете, ребёнок встаёт и говорит: «Я не такой»? Нет, не всегда. Все эти гендерные установки — они достаточно стереотипны: розовый цвет — девочки, голубой — мальчики. Куклы — девочки, машинки — мальчики. Девочки готовят, а мальчики играют в казаки-разбойники. Когда ты не вписываешься в эти варианты, то ты понимаешь — с тобой что-то не так. Но это не значит, что с тобой что-то не так. И мальчики могут играть в куклы, а девочкам может нравиться голубой цвет. Всё это условно. Установки, которым ты якобы должен соответствовать. Я играл и в машинки, и в куклы, но это не определяло меня. Хотя я понимал, что не особо подхожу под критерии девочки. Мне не нравилось, когда меня называли девочкой, просил называть по имени. Общался в детстве в основном с мальчиками, но это никогда не было для меня проблемой. Ребёнку сложно осознать, опираясь на установки извне, кем себя ощущать. Существует огромное давление со стороны общества, которое отличается от своего собственного самоопределения. Я просто понял, что не соответствую, и всё. В 15 лет я узнал, что в принципе это (трансгендерность. — Прим. ред.) возможно, но у меня не было какого-то плана действий, я не знал, что делать. Просто меня это эмоционально угнетало.

— В этот момент вы поняли, что такое транссексуализм?

— У меня с английским всегда было хорошо. В какой-то момент, лет в 17, изучая по запросам в Google, я обнаружил, что в классификации ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения. — Прим. ред.) есть такие люди, как трансгендеры. То есть те, чьё самоопределение не совпадает с полом, данным при рождении. Также узнал, что в России можно сменить документы и пройти гормональную терапию, о чём я не мечтал в принципе. На тот момент этим всё и закончилось. Я тогда думал, что вот учёба пройдёт, будет поспокойнее и что с этим можно жить. Тем более думал, что скажет мама, что скажет папа, что скажут родственники и люди в принципе. Боязнь себя во многом меня застопорила. Я настолько это застопорил в себе, что долго ещё с этим прожил.

— Но покоя всё-таки это не дало?

— Я стал одеваться унисекс, коротко подстригся. Стал, как это в английском, — «томбой» (от английского tomboy — стиль поведения девушки-сорванца с характером мальчика. — Прим. ред.). Были, конечно, и ссоры в семье. Например, почему я не могу вести себя «как все девочки»: заниматься тем-то, ходить туда-то, носить «нормальную» одежду. В 20 лет я опять начал заниматься вопросом трансгендерности. В моём окружении было достаточно людей, которые помогли мне принять себя. Я понял, что есть люди, которым не важно, как я выгляжу, как ко мне обращаться. Почувствовав это безопасное пространство, я открылся друзьям.

— Как они отреагировали?

— Я удивился, но буквально за месяц все перестроились и начали называть меня новым мужским именем. Я им объяснял, что я трансгендерный мужчина, и просил называть меня правильно. Они сказали: «Окей». Недавно я спросил у них, каково это было, когда познакомился с одним человеком, девушкой, а потом он оказался другим. Они ответили, что с тех пор прошёл год и они уже не помнят, как я раньше выглядел. Все образы просто перестроились. Будто все сразу познакомились с Романом.

Рождённый мальчиком

— Вы недавно сменили в ЗАГСе актовую запись. То есть теперь по документам вы официально родились мальчиком?

— Документы в России меняются на основании диагноза «транссексуализм». В новой редакции МКБ-11 «транссексуализм» заменили на «гендерную дисфорию».

— Диагноз от психиатра серьёзно может осложнить жизнь?

— С ним не ставят на учёт. Это не мешает мне учиться, работать и просто жить. Это не «билет из психушки», не расстройство. Транссексуальность — это дискомфорт. Большой дискомфорт от того, что ты находишься не в своём теле. Чтобы этот дискомфорт прошёл, нужно совершить в моём случае ряд шагов — смена паспортного пола, гормональная терапия… Последнее — это по желанию. Кто-то и без этого выглядит соответствующе. Мне она требуется для того, чтобы тело, так сказать, маскулинизировалось — происходила ломка голоса, проявлялись более грубые черты лица…

— Голос у вас мужской.

— Да, потому что я на гормональной терапии уже полгода. Гормональная терапия — это пожизненный приём препаратов, тестостерона. У биологических мужчин он вырабатывается сам по себе. У биологических женщин, естественно, вырабатывается не в таком количестве, и мне приходится вводить его искусственно.

— Врачи как к этому относятся?

— С этим очень сложно. Немногие врачи готовы вести такого пациента. Я был в нескольких государственных учреждениях, и везде мне отказали. Да и в частных тоже часто отказывают. Они не знают, как вести себя в подобных случаях, — многие врачи боятся, многие не понимают, что это такое. С этим ничего не поделаешь.

Серьёзную помощь я получил от психологов российской ЛГБТ-сети. Они мне помогли справиться с той ситуацией, когда я боялся прийти на психиатрическую комиссию, чтобы получить справку. Эта бумага от сексолога, психиатра и психолога говорит о том, что у меня нет психических расстройств, я здоров, и подтверждает диагноз «транссексуализм». С ней потом можно менять документы, получить гормональную терапию и хирургию.

— Вам тоже операция предстоит?

— Не знаю. Посмотрим. Я ещё не решил. Не все делают операцию. Это затратно и не всегда нужно в принципе, так как всё зависит от желания человека.

Пленник стереотипов

— Бюрократическая машина у нас вообще способна понять транссексуализм?

— Раньше Минздрав РФ должен был сделать справку, с которой ты потом можешь прийти в ЗАГС и сказать: «Вот, поменяйте мне актовую запись». ЗАГС по своему желанию этого тоже не может сделать. Я слышал, что в некоторых регионах было такое, что, видя справку из больницы, направление на гормональную терапию, ЗАГСы меняли запись, но сейчас это невозможно. Для этого со справкой от комиссии я должен идти в суд. Последний выносит уже решение, изменить запись или нет. На этом этапе, собственно, вся основная бюрократическая суета закончена. Более 20 лет в России нет исправного механизма, по которому можно поменять имя, и это серьёзная ошибка Минздрава. Дальше с бумагой от ЗАГСа меняешь паспорт, получаешь СНИЛС, а потом другие документы.

— В ЗАГСе с таким сталкивались?

— В ЗАГСе на самом деле это не первое такое дело. Сам по себе ЗАГС — маленькая структура. Я думаю, когда кто-то первым пришёл с таким вопросом, потом это рассказали всем сотрудникам. В моём ЗАГСе за последние полгода это был не первый случай и сразу с пониманием, даже дружелюбно сказали, что справки для смены актовой записи всё ещё нет и придётся делать всё через суд. Я просто взял талончик, протянул его в окошко, сразу вызвал начальника ЗАГСа и ему объяснил ситуацию. Я знал, что мне откажут, но мне и нужен был отказ, чтобы идти в суд. Все ругаются на ЗАГС, но надо понимать, что у них свой документооборот.

— Врачи шли навстречу?

— У врачей большое множество стереотипов. Поскольку диагноз в МКБ находится в разделе «Психиатрия», то к человеку сразу начинают относиться настороженно. Многие в принципе не знают, что это. Если с психиатрами можно более-менее спокойно разговаривать, то врачи на местах в поликлиниках встречают тебя с большими глазами: «Что с тобой делать?». И ты сертифицированному эндокринологу рассказываешь про гормональную терапию. Но грубого отказа нигде не было. Говорили: «Не знаем, что лечить, как лечить». Боятся. Эндокринолог, не смотря на справку, отправляет к психиатру, тот обратно к эндокринологу, тот уже к сексологу. Так они друг к дружке и отправляют. Агрессии нет, но некоторая доля насмешки есть.

— Насчёт агрессии. Никто не оскорблял?

— Уже в вузе. Было и физическое насилие, и ещё чаще «буллинг» — травля. Угрозы писали в соцсетях, комментарии язвительные: «побойся бога», «ты был хорошей девочкой», «не срами родителей» и всё остальное. Они не понимают, если бы они сами вдруг завтра проснулись противоположного пола, то как бы они хотели вернуться в свой.

Вообще агрессия — это очень серьёзный фактор. Из-за неё много людей перестают доверять кому-то, уезжают из города, страны, не могут решиться, принять себя, сменить документы и даже кончают жизнь самоубийством.

«Ты мальчик или девочка?»

— Жизнь делится на до и после?

— Да, конечно. Я за некоторое время до перехода сознательно перестал общаться со многими людьми. Потом, правда, через полгода, когда у меня полностью сменилась внешность, я встретился с ними. Они мне сказали: «Как ты мог о нас так подумать, что мы тебя бросим?». Все нормально отнеслись. Что у меня, что у них сменились образы. Никто не говорит: «В то время, когда ты был Катей». Я для них всегда был парнем. Просто выглядел не так.

С начала гормональной терапии, когда голос стал ниже, черты лица изменились, бёдра стали уже, плечи шире, мне стало намного легче. Я больше ни разу не встречался с вопросом: «А ты мальчик или девочка?».

— Что вы отвечали раньше?

— Отвечал: «А какая, собственно, разница?».

— По жизни эта перемена доставляла проблемы?

—Мне всё ещё трудно, поскольку у меня пока старый паспорт. В тех же барах я мило улыбаюсь и закрываю слегка имя, когда его предъявляю. Ещё я часто летаю, и это доставляет огромные трудности. Паспортный контроль — достаточно нервирующая для меня процедура. Ладно, они видят фотографию, но они видят меня, слышат, что я использую в речи мужские окончания. У них происходит какой-то разрыв. Приходится минут по пять-десять объяснять ситуацию. На всякий случай я ношу с собой ещё и заграничный паспорт. В поездах тоже процедуры посадки долго длятся. Была ситуация, когда почти сняли с поезда.

— А в учёбе?

— На учёбе я тоже официально записан по паспортным данным, но люди либо понимающие, либо слишком заняты и не хотят вдаваться в подробности. Все преподаватели и однокурсники называют меня так, как для меня правильно.

— Родители как восприняли, что у них не дочь, а сын?

— В первую очередь было непонимание. Потом стало отрицание, торг. Знаете, как стадии принятия [неизбежного]. Сейчас они стараются не замечать. Вернулись к тому времени, когда ничего этого не было. Они продолжают со мной общаться, но не всегда называют меня тем именем, которым мне хочется. То есть если об этом не говорить, то этого как бы и нет. Психологическая защита сработала. Что будем делать, когда у меня борода вырастет, я не знаю. (Смеётся.) На самом деле мне повезло, что они меня не бросили, не стали агрессивно лечить, не стали обращаться ко всяким лекарям, знахаркам, как у многих бывает. Я взрослый человек и могу решать, как дальше будет проходить моя жизнь.