(Не)Выжившие: как в Омской области расстреливали и порабощали тысячи людей

В самом центре Омска, неподалеку от остановки «Главпочтамт», стоит один из важнейших памятников. Под белыми сводами из-под металла выбивается символический росток. Снизу — земля из 56 мест Омской области и других регионов, где свои же расстреливали ни в чем не повинных людей. В годы сталинских репрессий крестьяне, интеллигенция и духовенство, люди самых разных социальных статусов, профессий и возрастов, жившие в стране немцы, латыши и представители прочих национальностей погибали от голода, холода, каторжных работ или от пули, пущенной в голову по решению политических преступников. Среди тех, кого реабилитировали в советские годы, были и сотрудники НКВД, от которых избавлялись следом за теми, чьи жизни были поломаны их трудами.

Перечень мест, где держали узников, на территории Омской области в 30-е, 40-е и 50-е годы постоянно менялся. Первой волной репрессий накрыло деревенских жителей, которых ссылали на непригодные для жизни северные территории (в частности в спецпоселение Кулай в Тарском районе). Чуть позже люди стали попадать в исправительно-трудовые колонии (ИТК) и лагеря (ИТЛ), где использовали их бесплатный труд. В 1938 году к омскому НКВД относились:

• ИТК-1 на ст. Московка была сельскохозяйственной;

• ИТК-2, на которой производили мебель;

• ИТК-3 в селе Екатериновка Тарского района (лесозаготовка);

• ИТК-4 в Заводоуковске (сейчас это Тюменская область, там заготавливали лес и занимались деревообработкой);

• ИТК-5 в Омске (металлообработка);

• ИТК-6 (деревообработка) и ИТК-7 в Тюмени и Тобольске (входивших в состав Омской области);

• ИТК-8 в Ачаире (поселок Речной), где занимались сельскохозяйственными работами;

• ИТК-9 в Омске (сельскохозяйственная).

В годы войны исправительно-трудовых колоний в Омске стало больше. Строительством промышленных предприятий и других объектов занимались осужденные, попавшие в Омскстрой и ОмЛАГ.

Тех, кому выносили более суровый приговор, попросту убивали. По информации председателя омского отделения всероссийского общества «Мемориал»* Тамары Мордкович (не путайте с другими обществами «Мемориал», которые были признаны иноагентами), в Омске людей расстреливали на Шепелевском кладбище по улице Гусарова (территория Агрегатного завода), на пустыре в конце улицы 20 лет РККА (как признался один из водителей, заключенных свозили на скотомогильник в районе 3-го Разъезда и засыпали известью; сейчас там находятся склады и производственные помещения автохозяйства), в степи в 150–170 метрах от улицы Герцена (территория в районе 33-й Северной, уже застроена).

Памятный крест стоит на улице 22-го Партсъезда, в районе территории компании «Оммет», где в 1980-е строители обнаружили холмы с захоронениями. Приехавшие археологи и сотрудники КГБ установили, что это останки на месте массовых расстрелов, происходивших в 1937–1938 годах. Почти все черепа были с пулевыми ранениями в затылочной части. Крест на этом месте установили в 2012 году по инициативе гендиректора НПО «Мир» Александра Беляева. Останки людей находили на кирпичном заводе — в начале 1950-х «политические», которых свезли из разных концлагерей СССР, начинали его строительство.

О жертвах сталинских репрессий написана не одна книга. В них — имена никому неизвестных крестьян и фамилии всемирно знаменитых людей. О скольких не сказано? За общими фразами о раскулачивании и Большом терроре стоят миллионы исковерканных и оборванных жизней.

1930-й. Кулай

«Людей выгрузили прямо на снег. День был морозный. Люди плачут, конвоиры кричат. У меня этот ужас до сих пор перед глазами стоит. Мы накормили лошадей, чтобы вернуться в деревню ночевать. А высланные, разыскав топоры, стали рубить ветки елей и пихты и строить шалаши, предварительно раскопав снег до земли. Ночевали на дворе при кострах. Это были настоящие пытки», — такие воспоминания Василия Зайцева публиковали в тарской газете «Ленинский путь».

В 16 лет его заставили везти из Тары крестьян «за болото». Шли первые годы страшного раскулачивания. У деревенских жителей насильственно забирали всё нажитое в колхозы (многое просто разграблялось), сажали на телеги и высылали в необжитые края, «за болото». На севере Тарского района есть одно из этих жутких мест со старыми крестами среди топи — Кулай.

Первым этапом туда выслали 8891 человека. Приехавшая спустя несколько месяцев комиссия обнаружила живыми 1607 душ. 208 человек от ссылки освободили госорганы. В документах комиссия отметила, что еще чуть более 7000 человек бежали. Но так ли это было? Люди массово гибли от голода и холода. Бежать тоже пытались, но удавалось это далеко не всем — много душ поглотило болото, кого-то хватала и расстреливала охрана. Умирали люди и от болезней. За июнь 1930-го заболеваемость достигла 85%. Питались лошадиной кожей и хлебом, смешанным с корой и травой. У кормящих матерей пропадало молоко, но коров не было и дети пухли от голода. Можно найти и свидетельства о том, как прямо на снегу за одну ночь замерзали женщины со своими детьми — первыми погибали те, кого высылали без мужиков. Умирали и по дороге на Кулай.

«Я сам видел эти трупы. То женщина с ребенком к какому-нибудь дереву приткнутая, то мужик — лицом в землю. Видать, как шли, так и оставались. Хоронить некому было, да и зачем? Ведь эти люди считались классовыми врагами, хуже которых и на свете не было», — публикует рассказ Павла Кумынева Елизавета Двороковская в книге «Крестьянская Голгофа».

Мужчину тоже привлекли к доставке кулаков, это были исхудавшие, почерневшие от горя люди всех возрастов, начиная от младенцев и заканчивая стариками. Пригрозили — если откажется, отправят отца. Пришлось ехать. От ближайшей к месту высылки деревни добирались по Васюганским болотам и оврагам на Кулай две недели.

«Мне никогда не забыть голод, — продолжает Павел Кумынев. — Нам в дорогу давали пайку хлеба, да такую, чтобы ноги не протянуть. Вы думаете, лезла она в глотку при виде умирающих — делились последним. Доходило до того, что ели издохших коней. Поначалу-то как объясняли? Мол, вы спецпереселенцы, приедете на место, всё для вас будет. А привезли людей в чистый ельник. Привезли и бросили — живи, как знаешь. Мне приходилось дважды сопровождать обоз — летом и зимой. Так вот, помню, зимой привезли людей и ссадили на снег. Женщина одна слезами обливается: "Заберите, люди, ребенка моего, увезите назад. Всё равно оба помрем"».

Некоторым приходилось рыть землянки руками — крестьянам выдавали один топор на 3–4 семьи.

Елизавета Двороковская изучила дела Кулайской и Тарской комендатур. Среди документов — доносы на лучших представителей деревни: трудолюбивых, хозяйственных людей, которые нажили небольшое имущество. Сослать могли за пару лошадей да пару коров. Дел по-настоящему зажиточных крестьян ей обнаружить не удалось.

Высылали людей показательно, и другие мгновенно сдавали нажитое в колхозы. Но помнит история и восстание, которое устроили крестьяне Муромцевского района в марте 1930 года. О нем в своих книгах пишет омский историк Вениамин Самосудов. Около 40 мужчин пошли из деревни Тармаклы в Кондратьево, чтобы освободить раскулаченных крестьян, которых там собирали для отправки «за болото». В другие села послали агитаторов для организации выступления и участия в восстании. Оно в итоге охватило 28 населенных пунктов и до 1500 человек. Районные власти кое-как справились с паникой (они уже хотели бежать из Муромцево) и собрали отряды коммунистов и милиции. В итоге в боях убили 31 крестьянина, из 1010 арестованных освободили 568. Еще 442 человека предстали перед Особой тройкой по Сибкраю. 62 человека расстреляли, 308 сослали в концлагеря на сроки от 3 до 10 лет (некоторых из них расстреляют на новом витке репрессий — в 1937-м), других осудили условно.

Видя, что происходит, люди покидали деревни: в поселке Солоновка Павлоградского района убежали 80 из 130 семей. Большинство из них были середняками, но пропали даже бедняки и комсомольцы.

После первых страшных месяцев на Кулае трудами спецпереселенцев появились бараки. Люди начали корчевать лес и делать посадки. На Кулай стали привозить не только крестьян, но и, например, семьи священников. Так после расстрела протоиерея Василия Инфантьева в 1930 году на Кулай попадают его супруга и дети, где, по информации сайта «Виртуальный музей ГУЛАГа», они и умерли. Настоятеля Богородице-Братской церкви в Омске обвинили в антисоветской деятельности. По воспоминаниям жителя Омска Болдырева, отец которого дружил с Инфантьевым, после известия о расстреле священника в городских церквях служили панихиды.

Со временем на Кулае образовался совхоз, который даже приводили в пример другим — высланные выполняли план по заготовке леса и сбору клюквы. Появились школа и небольшое производство. Несмотря на это, в 1947 году совхоз решили расформировать. Кулай, включавший в себя 21 поселение, исчез за несколько месяцев.

«Это было зимой, и тут же вскоре пришел приказ освободить Кулай. Выезжай как хочешь. Представляете, что такое? Зерно засыпано, всё приготовлено на зиму. Всё бросили. И всё — как согнали, так и выгнали. Что можно на одних санях увезти? Картошку не вывезешь. Государственный хлеб остался. Но оставались добровольцы, его зимой потом вывозили», — рассказывала одна из бывших репрессированных Мария Доля в фильме «Сибирская Голгофа», снятом ГТРК «Омск». Она приехала на Кулай шестимесячным младенцем, а уехала 19-летней девушкой.

Людям сказали ехать куда глаза глядят. Их старые дома к тому времени уже разломали. Многие спецпереселенцы обосновались в ближайших селах — Васисс и Петровка. Спустя десятилетия началось освоение Крапивинского нефтяного месторождения. Рабочие наткнулись на массовые захоронения. В 2002 году на месте, где стояла кулайская комендатура, установили 8-метровый крест с терновым венцом и надписью: «Дань потомков вере и памяти жертв Кулая».

Это лишь краткая история одного из мест высылок. На территории современной Омской области ссылали также в Знаменский и Тевризский районы, попадали омичи и в страшный Нарымский край (северная часть Томской области) — там выживали немногие. Впрочем, и в нашу кулайскую ссылку со временем стали попадать люди из разных регионов страны.

По разным подсчетам от раскулачивания в 30-е годы в стране пострадали от 5 до 10 миллионов человек. Редактор книги памяти жертв политических репрессий «Забвению не подлежит» Татьяна Четверикова рассказывала, что в Омской области в архивах хранится 22 тысячи дел раскулаченных, причем они посвящены не отдельным людям, а семьям, в те годы нередко насчитывавшим по 10 детей.

1937-й. Расстрелять

«Милой и славной Анне Антоновне в память дня нашей первой встречи 10.03.26 г. Гр. Музыка», — подписана старая фотокарточка, на которой изображен будущий технорук лесхоза Тюкалинского района Григорий Музыка. Фотографию получила невеста мужчины. В 1926 году он находился на срочной службе в РККА, где организовал полковой хор и не раз выступал с ним на сцене. Также он занимался ликвидацией неграмотности среди красноармейцев. Спустя 11 лет мужчину арестуют и обвинят в причастности к контрреволюционной офицерской группе Тюкалинского района.

Григорий Музыка — один из тех, кто был убит в Омске в первый год Большого террора. Такого приговора 36-летний мужчина явно не ожидал — в письме близким из тюрьмы он давал понять, что его, вероятно, отправят в ссылку, а значит, жене нужно продать избу и готовиться к переезду на новое место. Из-за отсутствия в его действиях состава преступления Музыку реабилитируют только через 20 лет после приговора. Найти место захоронения мужчины семья не сможет — в 1990 году Управление КГБ по Омской области сообщит, что оно не указано, при этом отмечено, что «захоронения в 1937 году проводились в основном в конце улицы 20 лет РККА».

После крестьян новая волна репрессий обрушилась на другие слои общества. В 1937 году газеты пестрели требованиями расправиться с врагами народа и заговорщиками. Подобное послание Сталину разместил омский городской партийный актив. Как пишет ученый Вениамин Самосудов, многие из членов актива не знали, что они тоже враги народа и в том же году будут расстреляны.

Приговоры стали выносить тройки, состоявшие из начальника НКВД области, секретаря обкома партии и председателя облисполкома. Тройка была невероятно продуктивной, оправдательных решений не выносила, а больше половины внесенных в списки распоряжалась расстрелять. Посудите сами: в Омске первое заседание тройки прошло 5 августа, и до конца года ее члены подписали 50 протоколов. Обвиняемыми по ним проходили более 17 тысяч человек, из них на расстрел отправили более 11 тысяч. Для понимания: в первый же месяц работы Особой тройки по Омской области представители власти приговаривают к смерти в приблизительном пересчете на современное время жильцов двух девятиэтажек, во второй — почти пяти с половиной, в третий — почти семи. Политическая 58-я статья Уголовного кодекса (контрреволюционная деятельность) звучала как приговор. По информации редактора книги памяти жертв политических репрессий «Забвению не подлежит» Татьяны Четвериковой, только по ней в Омской области осудили 32 тысячи человек.

«Заговорщиков» в 37-м активно искали повсюду, в том числе и на Омской железной дороге. Был арестован ее начальник Александр Фуфрянский, назначенный годом ранее. Его расстреляют не сразу — Военная коллегия Верховного Суда РСФСР вынесет приговор в 1941-м. Но назвать это везением вряд ли возможно.

Александр Фуфрянский родился в семье железнодорожника, работал помощником паровозного машиниста, постепенно поднимался по карьерной лестнице. В 1917-м активно участвовал в установлении советской власти на Украине, откуда он родом. В годы Гражданской войны — в рядах Красной армии. В 1920-м ликвидировал забастовку в Полтаве. Но все эти заслуги не помогли.

Под следствием Фуфрянский находился в Москве. Под давлением признался, что был вовлечен в троцкистскую деятельность в 1935-м, правда, позже отказался от этих показаний. Его вернули в Омск. В начале 1940-го проходил суд над Фуфрянским и «омской троцкистской группировкой», которой он якобы руководил. Но улик было недостаточно, пришлось назначить дорасследование. Фуфрянского и других обвиняемых отправили в Москву. Около года его держали в Бутырке и Лефортово, но в итоге расстреляли. Железнодорожника реабилитировали в 1956-м году за отсутствием состава преступления.

Арестовывали разных людей: дряхлых стариков и юнцов, простых учителей и руководителей. В 1939 году Елизавета Быкова отправила письмо на имя наркома внутренних дел СССР Берии, чтобы узнать, что произошло с ее больным 76-летним супругом, схваченным два года назад по делу офицерско-повстанческой организации. В последней, кстати, «состоял» и 89-летний Николай Кобцев. Перед тройкой предстали 70 человек, расстреляли 68.

Спустя десятилетия родственники осужденных пытались узнать их судьбы, ведь ждали и надеялись. Но и в этом сотрудники госорганов были непреклонны.

Супруга учителя физики омской школы № 10 Ивана Ханова, который успел послужить и в старой армии, и в армии Колчака, в 1956 году писала прокурору СССР: «Каждые пять лет я запрашивала в Москве о своем муже и получала ответ, что жив и осужден на 10 лет без права переписки с пребыванием в дальних лагерях. Прошло 15 лет, ответ тот же, теперь скоро будет 20 лет, желаю узнать, жив ли он? Почему 10 лет растянулись на 20 лет, в чем его вина? <…> Бесследно ушел человек, о котором я ни на секунду не забывала в течение шедших лет; осталась 39 лет, теперь скоро 60, жизнь ушла, и прошу Вас, пошлите хотя похоронную и посмертное оправдание, которое и мне пока нужно, чтобы, уходя в могилу, не услышать больше: "Жена взятого по линии НКВД"». Полгода спустя ей ответят, что муж реабилитирован посмертно, а о том, что его расстреляли через месяц после ареста, в сентябре 1937 года, она так и не узнает.

Пытались люди обращаться и к первому лицу страны. Естественно, безрезультатно. На сайте виртуального музея ГУЛАГа опубликован конверт анонимного письма Сталину, датированный мартом 1940 года. Сотрудники НКВД выяснили имя отправителя — это был заместитель старшего бухгалтера хлебопекарни № 5 Омска, 22-летний Николай Кучковский. Писал он и председателю Президиума Верховного Совета СССР Михаилу Калинину. Кучковский был арестован в июне 1941-го и обвинен по 58-й статье. В декабре того же года его расстреляли. Реабилитирован омич будет только через полвека после отправки послания.

1938-й. Избавиться от своих же

«Дорогая Эльза Карловна! Чекисты Омского Управления сердечно поздравляют Вас с 49-й годовщиной ВЧК-КГБ и шлют самые наилучшие пожелания. Доброго Вам здоровья и счастья в личной жизни», — такое послание за подписью начальника омского УКГБ получила в 1966 году Эльза Салынь.

Вспомнился ли ей 1938 год, когда счастья в личной жизни ее лишили? Эльза Карловна — жена начальника УНКВД по Омской области Эдуарда Салыня, занимавшего этот пост с января 1935-го до августа 1937 года. Сюда супруги с сыном приехали из Крыма, где Эдуард был полномочным представителем ОГПУ.

«Как раз в это время раскулачивали богатых татар и выселяли их. В горах появились банды, которые приходилось ликвидировать», — писала о работе супруга Эльза Карловна.

До этого уроженец Латвии успел поработать в Москве под руководством Дзержинского. В своих записях Эльза Салынь вспоминает о переводе в Пограничную охрану Ленинградской области и упоминает белогвардейцев, которые «никак не могли успокоиться и засылали шпионов и диверсантов». За поимку террористов Салыня наградили орденом Красного Знамени. В публикации доктора исторических наук Михаила Бударина говорится о том, что в Омской области и Салынь, и его заместитель Сергей Здоровцев брали на себя ответственность и уменьшали количество людей, которых предписывалось отправить в тюрьмы и лагеря. Кстати, Здоровцев тоже был арестован, но в июне 1939-го освобожден.

По воспоминаниям присутствовавших в июле 1937 года на совещании у наркома Ежова, Салынь посмел не согласиться с директивой НКВД, которая заблаговременно устанавливала количество людей, которых должны арестовать во время массовых репрессий. Он заявил, что в Омской области «не имеется подобного количества врагов народа и троцкистов. <...> Считаю совершенно недопустимым заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу». Уже 10 августа Салыня задержали прямо в гостинице как участника латышской фашистской организации. Сначала он пытался бороться — писал жалобы, но под пытками признал всё. На суде виновным он себя не признал и от показаний отказался.

Через год после ареста Эдуарда Салыня расстреляли (его реабилитируют спустя 20 лет). Эльзу Карловну отправили в лагеря, а сын-подросток тем временем умер в детском доме. Однако женщина вернулась, работала в сфере коммунального хозяйства и получала грамоты за свой труд.

О том, как выбивали показания из арестованных, написал в своем заявлении от 27 мая 1939 года бывший помощник начальника Управления НКВД по Омской области Яков Нелиппа. Во время четырехмесячного конвейера (то есть непрерывного допроса) на нем отрабатывали различные пытки (в перечне 20 пунктов): «Умерщвление и воскрешение» (удары в сердце, легкие, по голове), били электричеством, скручивали голову, били в виски, в мочевой пузырь, замораживали в мокрой рубашке, заставляли стоять на ногах по команде «смирно» 20–30 часов и пр. (выдержки из документа можно прочитать в книге Самосудова).

Такая практика был поставлена на поток. Более того, чекисты с Лубянки даже ездили к коллегам в другие города с мастер-классами. Как сообщал работник омского УНКВД Ракита, ранее трудившийся в Киеве, туда приезжал заместитель главы НКВД Ежова Бельский с командой чекистов, чтобы научить коллег избивать арестованных. Когда в 1938 году Ракита оказался в Омске, он понял, что опыт Лубянки широко применяют и здесь.

В первый день 1938 года «Омская правда» рапортовала: «Веселее и радостнее живется советскому народу». Власти брали курс на «исправление перегибов».

«Задача по "ликвидации…", поставленная в 1937 году, была выполнена. Теперь сталинское руководство хотело отвести от себя ответственность за массовый террор. Как и при коллективизации, в необоснованных репрессиях виновными оказались местные головотяпы», — пишет историк Самосудов.

Тем не менее в 1938-м избавлялись и от вчерашних сотрудников НКВД, и от многих других людей. По протоколам Особой тройки по Омской области в 1938 году из 8190 обвиняемых расстреляли 4893. Таким образом, за два года Большого террора омская тройка приговорила к расстрелу без малого 16 тысяч человек.

1941-й. Война

Туполев и Королев в Омске

«Нет, меня не били, только подолгу держали на стойке, а ведь мне тяжело, я грузный. Стоишь, а следователь бубнит свое: «Пиши, ***, кому ты продал чертежи?! Сколько тебе заплатили? Пиши, не стесняйся, твои дружки Архангельский, Сухой, Петляков, Мясищев давно раскололись и продали тебя. Один ты упорствуешь, колись, самому легче будет». Знаешь, такой тупой, ограниченный маньяк, долдонит свое, а я стою, ноги болят, глаза закрываются, спать хочется, стою и думаю: "Кажется, всю жизнь только и делал, что строил для них самолеты, нет, не для них, для своей страны. Конечно, были просчеты, не всё удавалось, но ведь не со зла". <...> Стоишь и думаешь: "Прости им, ибо не ведают, что творят"», — вспоминал авиаконструктор Андрей Туполев.

Главного инженера Главного управления авиационной промышленности задержали в 1937 году в Москве. Был на Лубянке и в Бутырской тюрьме. Его обвинили во вредительстве и шпионаже, подержали на «конвейере» (когда несколько суток подряд следователи менялись и вели допрос), а потом пообещали, что если не признается, жену отправят в лагеря, а сына и дочь раскидают по разным детским домам. Туполев всё подписал. В мае 1940 года Туполева приговорили к 15 годам исправительно-трудовых лагерей. При создании Центрального конструкторского бюро — 29 НКВД его привлекают к работе.

С началом Великой Отечественной войны в Омск эвакуируют крупные заводы, а также ЦКБ-29 или «туполевскую шарагу», на которой работали заключенные-«вредители»: ученые, инженеры, конструкторы.

«На фоне типовых обвинений следователей того времени "дело Туполева" отнюдь не было верхом идиотизма. В его "шараге" творил науку заключенный А. Некрасов, ученый с мировым именем, выдающийся механик, член-корреспондент Академии наук СССР, будущий лауреат Сталинской премии. Так вот ему чекисты с Лубянки инкриминировали среди прочих вредительств продажу части Поволжья американскому миллиардеру. Читая сегодня подобные обвинения, поражаешься не столько больной фантазией следователей, сколько тому, что всему этому безоговорочно верили вышестоящие, облаченные государственной ответственностью», — пишет автор-составитель издания «Служу Отечеству. История пенитенциарной системы Омской области» Борис Шулинин.

Другой выдающейся личностью в «шараге» Туполева был Сергей Королев. В Омск конструктор и будущий основоположник практической космонавтики попал уже после того, как едва не умер на золотоносном прииске Мальдяк, в одном из крупнейших лагерей системы ГУЛАГ в Магаданской области.

«Поначалу нас свезли в местную очень грязную и вонючую тюрьму с невероятно свирепыми надзирателями, а через несколько дней разместили в здании школы, переоборудовать которую не успели: ни зоны, ни забора, ни даже решеток на окнах, — вспоминал о приезде в Омск конструктор. — Такая была толчея и неразбериха, что не то чтобы убежать, можно было просто спокойно уйти среди белого дня. Но постепенно всё рассосалось и утряслось».

Около 20 московских конструкторов работали в здании Иртышского пароходства на проспекте Маркса, 3. Жили они на 2-й Транспортной, 24. На работу ездили в общественном транспорте под конвоем. Остальные работали на заводе. И вольные, и заключенные трудились по 16–18 часов в сутки.

«Человек 20 вскоре освободили. Им отвели жилье в районе улицы 20 лет РККА. Туполеву определили квартиру на проспекте Маркса», — рассказывал в своей передаче на ГТРК «Иртыш» автор и режиссер Леон Флаум.

В годы ВОВ авиационный завод № 166 (сегодня это ПО «Полет») выпустил около 80 самолетов Ту-2, более 3 тысяч истребителей Як-7 и Як-9, завод имени Баранова — более 15 тысяч моторов для фронтовой авиации.

«В этом подвиге омичей большая доля самоотверженного труда заключенных ОмЛАГа, которые на голом месте возводили корпуса, монтировали станки вместе с рабочими этих предприятий. Их руками начинал возводиться омский танковый завод, который произвел в годы войны более 6900 танков Т-34. Заключенные начинали строить Омский радиозавод, завод "Электроприбор"», — пишет Борис Шулинин.

ОмЛАГ действовал в 1941–1943 годы. Изначально он занимался эвакуацией в Омск промышленных предприятий и расширением авиационного завода. В лагере содержалось до 7000 заключенных. Помимо объектов завода они строили дороги, аэродром, жилые дома, занимались лесозаготовками, работали на кирпичном заводе и в карьерах.

В августе 1943 года на базе гаражей ликвидированного ОмЛАГа создали ИТК-6. В течение месяца гаражи переоборудовали под цеха, где сразу начали выпускать спецтары под мины. Другие колонии в это время тоже выполняли заказы Министерства обороны: изготавливали военное снаряжение, гранаты, мины и другую продукцию.

В годы войны количество омских исправительно-трудовых учреждений увеличилось: ИТК-1 — станция Московка, ИТК-2 — п. Саргатское, ИТК-3 — Тара, ИТК-4, 5, 6, 7, 9, 11, 13 — Омск, ИТК-8 — с. Ачаир, ИТК-14 — с. Тевриз.

Попасть в колонию легко мог и конструктор. Так, работавший с Туполевым, а затем Мясищевым Петр Оттен поконфликтовал с администрацией КБ, то есть работниками НКВД, и его перевели в ОП-2 (сейчас это ИК-9 на улице 20 лет РККА), а потом в ИК-6 в конце улицы 10 лет Октября, где он оставался до 1948 года. Его сыну Эдуарду, о котором сняли фильм на ГТРК «Иртыш», тоже пришлось непросто — 17 лет он носил звание сына врага народа. В годы войны за опоздание на работу на омский завод Эдуарда отдали под суд и осудили на 6 лет лишения свободы. Только вмешательство заместителя Туполева Александра Архангельского спасло молодого человека. Он провел в заключении полгода, работая в 7-й колонии, а также в колонии № 9 на Сибзаводе, и выпуская снаряды к зенитным орудиям.

Переселение немцев

Крупной категорией репрессированных в Омскую область были немцы, которых в 1941-м отправляли по железной дороге с Поволжья. Дальше путь держали на баржах на север региона. Так кто-то оказался в Колосовском, кто-то — в Седельниковском районах.

— Поселили по 4–5 семей в одну избу, — вспоминает дочь немца Александра Бастрона Элла о том, как ее семья попала в Седельниковский район. — Отношение к нам было разное. Кто-то называл фашистами, но мы-то родились и жили в России. Многие, наоборот, оказывали помощь.

Историю деда публиковал в газете «Четверг» главный редактор седельниковской газеты «Сибирский труженик» Алексей Бастрон. Как и многие другие, Александр Бастрон вскоре после переселения попал в трудармию, в небольшой поселок горняков на севере Урала. Там советские немцы трудились в Богословлаге НКВД. Люди с кирками в руках работали на рудниках, строили временные электростанции, ТЭЦ, плотины, водохранилища. От голода, холода и тяжелых нагрузок, без медпомощи здесь гибли тысячи. В трудармии Александру Бастрону пришлось пробыть с 1942 по 1947 год. Чудом он выжил, хотя вернулся домой истощенным и больным. Умер репрессированный всего в 54 года.

1942-й. Лагерь на месте монастыря

Эта листовка стоила 16-летнему Льву Нюхалову 7 лет жизни. Именно на столько восьмиклассника из Тары осудили за подпольную антисоветскую деятельность. Лев и пятеро его друзей 16–18 лет сделали 11 листовок антиправительственного содержания и в ночь на 1 мая 1942-го успели расклеить 9 из них по городу, после чего их задержал милиционер. В декабре по 58-й статье всех приговорили к разным срокам лишения свободы. Нюхалова осудили на 7 лет исправительно-трудовых работ. Руководителем «контрреволюционной» группы признали 17-летнего студента сельхозтехникума Тимошенко, который получил самый большой срок — 10 лет исправительно-трудовых работ. Еще один юноша был осужден на 7 лет, двое — на 6 лет, один — на 3 года. Кстати, отец Льва Нюхалова, бухгалтер Алексей Андреевич, тоже обвинялся по 58-й статье, но еще в 1936 году. Дело против него пришлось прекратить из-за недостатка улик, однако семью выслали из Омска в Тару.

После приговора Лев попал в ИТК-8. С 1937 по 1953 годы сельскохозяйственная колония находилась на 47-м километре Черлакского тракта. Сегодня омичам хорошо известно это место. Здесь в 90-е годы был создан Ачаирский монастырь (еще до революции на этом месте размещалась Богородице-Михаило-Архангельская женская обитель).

Ежегодно в лагере числилось около 900 человек. Помимо сельскохозяйственных работ заключенные должны были трудиться в цехах: гончарном, швейном и других. Люди погибали от ужасного питания и холода — жили они в почти не отапливаемых бараках в одну доску, спали на морозе под тонкими одеялами. Вместе с уголовниками содержали политических заключенных, осужденных врачей, ученых, священников, казаков, взрослых и подростков.

По некоторым данным, здесь погибло около 200 тысяч человек. В параллельные ряды неглубоких траншей сбрасывали умерших с деревянными бирками на руках и ногах. Кладбищ было несколько. Одно из массовых захоронений обнаружили на улице Школьной современного поселка Речного. На части территории построили жилые дома, еще одна часть ушла под здание забойного цеха бывшего зверосовхоза. Местные жители постоянно находили на огородах человеческие останки. На бывшем кладбище установили памятный крест, а позже перезахоронили там останки, обнаруженные в 2010–2011-м на территории поселка. В 2012 году на месте массового захоронения поставили памятник.

Большой крест возвышается и у источника на территории Ачаирского монастыря. В крипте Успенского собора находится так называемая Сибирская Голгофа — храм, в котором также хранятся останки жертв ГУЛАГа. Их находили на месте безымянных захоронений, обнаруживали при строительстве монастыря, также их выносило водой на берег Иртыша.

Льву Нюхалову удалось выжить. В 1956-м ему отменили приговор за отсутствием состава преступления. Нюхалов стал актером и педагогом-режиссером Минусинского драматического театра.

1950-е. Сын Ахматовой и омский нефтезавод

1950-е годы, городок Нефтяников. 10-летний Володя стоит перед колючей проволокой, за которой ходят надзиратели с ружьями и собаками. Мальчик стреляет в них из рогатки, видит кулак и хохочет. Это детские воспоминания мужа председателя омского «Мемориала» Тамары Мордкович. Когда-то сегодняшний городок Нефтяников был застроен длинными бараками, в которых жили заключенные. Они трудились на строительстве омского нефтезавода, ТЭЦ и других крупных объектов. Одним из тех, кого в 1953 году перебросили в составе заключенных Камышлага (Кемеровская область) в Омск для строительства нефтезавода, был сын поэтов Анны Ахматовой и Николая Гумилёва — историк Лев Гумилёв.

В Омск Гумилёв попал уже измученным лагерной системой, рано постаревшим, больным человеком. Первый срок он получил в 1938 году за «участие в антисоветской группировке» и был отправлен в Норильский лагерь. В 1944 году Гумилёв добровольцем ушел на фронт, участвовал в штурме Берлина. В 1949-м — второй арест, а позже очередной жуткий приговор — 10 лет ИТЛ.

«Обвинения следователей были чудовищны своей нелепостью, — вспоминал Лев Гумилёв. — То уличали в подготовке покушения на Жданова с подачи матери, то требовали признаться в том, что мать, Анна Андреевна Ахматова, сотрудничает с английской разведкой. Старались пытками выбить признания и подписать заранее подготовленный следователем обвинительный приговор. Так как я ни в чем не хотел признаваться, то избиения продолжались восемь ночей».

Ученого отправили в Казахстан, Кемеровскую область, затем — в Омск.

Бывший узник Камышлага Виктор Балабанов рассказывал, что бригада землекопов, в которой состоял Гумилёв, видя его подорванное здоровье, старалась оставлять его дневальным.

«Иногда заключенные с других бараков спрашивали у Гумилёва: "А чего ваш дневальный доходяга такой?" Мы отвечали: "Ты не смотри на это. Он грамотный! Он — писатель!" О том, что его мать и отец — поэты, никто и не знал, а сам он это и не афишировал», — передают рассказ Виктора Балабанова в книге «Маршруты памяти во времени и пространстве».

У Гумилёва были самодельные блокноты, которые ученый прятал в матрас. Позднее ему разрешили делать записи. По некоторым данным, ученый носил с собой листки с текстами будущих книг в заплечном коробе, который смастерил сам.

Только в мае 1956 года его дело пересмотрели и ученого отпустили на свободу. Гумилёв был реабилитирован.

Послесловие, в котором не должно быть слов

Главе омского «Мемориала» Тамаре Мордкович удалось выяснить, что сейчас на территории нашего региона живут 145 человек, лично подвергшихся политическим репрессиям, еще более 10 тысяч человек — потомки пострадавших.

Даже спустя годы многие предпочитают молчать о страшных испытаниях, которые им выпали. Изучая события тех лет по книгам, до глубины души поражаешься творившемуся абсурду. Сложно представить, как люди сохраняли трезвый ум, будучи участниками событий.

Узнать массу историй пострадавших омичей можно (и нужно) из таких многотомных изданий как «Крестьянская Голгофа» и «Забвению не подлежит» (а также одноименного выпуска, подготовленного ко второй региональной научно-практической конференции, посвященной памяти жертв политических репрессий), из книг омского историка Вениамина Самосудова «Большой террор в Омском Прииртышье» (1937–1939 гг.)» и «Судьбы людские» (в соавторстве с Л. В. Рачек), из путеводителя «Маршруты памяти во времени и пространстве», на сайтах «Виртуальный музей ГУЛАГа» и «Бессмертный барак», из серии фильмов «Сибирская Голгофа», снятых для ГТРК «Омск» автором Дарьей Мартыновой и режиссером Наилем Насретдиновым (они доступны на YouTube). Информация из всех этих источников легла в основу данной публикации. NGS55.RU также благодарит за помощь в подготовке материала председателя омского «Мемориала» Тамару Мордкович и Музей культурного центра Управления МВД России по Омской области.

Вечная память всем невинным жертвам…