Куда увозят бомжей: репортаж из приюта, где бродягам помогают вернуться к нормальной жизни

Крохотное помещение с вывеской «Приёмное отделение» набито людьми. Входить не хочется. Сквозь стеклянную дверь меня внимательно изучают полтора десятка хмурых людей. Пауза становится неловкой, и я дёргаю за ручку. Спёртый запах немытых тел, копившийся здесь несколько часов, вырывается в морозную свежесть.

— Вам через проходную, она в конце здания, — старается быстрее закрыть окошко регистратуры администратор. Я быстро выскальзываю на улицу и иду в указанном направлении.

Так началось знакомство корреспондента NGS55.RU Вячеслава Дрезглова и фотографа Елены Латыповой с социальным приютом для бомжей.

На проходной, где запах, к счастью, был совсем другим, нас встретила заместитель директора «Центра социальной адаптации» Лариса Грызова. На моё удивление тому, что столько бездомных хотят попасть в приют, она рассказала, что большая часть бродяг, скопившихся в каморке приёмного отделения, не вновь прибывшие, а те, кто живёт здесь уже некоторое время.

— Они сейчас на улице, потому что на полустационарной форме обслуживания. Они переночевали, утром вышли, кто работает — уходят на работу, кому некуда идти — все здесь. К пяти часам они все зайдут в отделение, — пояснила женщина.

В приюте две формы размещения. Инвалиды и пенсионеры находятся здесь круглые сутки, а вот трудоспособные постояльцы днём должны покидать стены учреждения и в идеале идти на работу. У них есть два месяца бесплатного проживания, чтобы решить вопросы с документами, найти работу и встать на ноги. Однако, со слов Ларисы Николаевны, эффективно распоряжаются этим сроком менее трети, большинство же просто живёт здесь бесплатный период и возвращается к своей прежней жизни, даже когда им уже восстановили документы.

— Мы адаптируем людей, разговариваем с ними, сотрудничаем с центром занятости. Работу они хоть и ищут самостоятельно, но кто хочет — сразу находит. А кто не хочет, тот не работает, — рассказывает заместитель директора.

Внутри

Поднимаясь по ступеням и находясь под впечатлением от приёмной, я ожидал увидеть нечто подобное и в самом жилом корпусе. Но всё оказалось на удивление прилично. Чистые комнаты с немного небрежно заправленными кроватями напоминали пионерский лагерь, а поставленные треугольником подушки вызывали особую ностальгию по детству. Запах был, но еле уловимый, ровно такой, чтобы вернуть посетителей к реальности социального приюта для бездомных.

Неужели здесь ночуют те люди, с которыми я только что столкнулся внизу? Оказалось, что да, но с небольшой поправкой — уборкой здесь занимается персонал центра, а постояльцы имеют полное право оставлять после себя бардак и лишь по желанию помогают в поддержании порядка.

— У каждого, кто долго живёт, своя койка. Мы рассказываем, говорим, учим, что надо порядок соблюдать. Кто-то старается, кто-то нет, — объяснила Лариса Грызова.

В комнате отдыха три шкафа книг, шахматы и телевизор, который включают строго по часам.

Все телевизоры приюта пользуются особой популярностью у постояльцев.

В столовой новая плазма, которую ещё не подключили, идеальная чистота и иконы.

Но больше всего меня удивил человек с планшетом. Планшет в приюте для бездомных.

Оказалось, инвалиды и пенсионеры, у которых уже есть документы и подтверждённый в Пенсионном фонде доход, отчисляют центру 75% своих пенсий (вне зависимости от их размера), а оставшуюся четверть они могут тратить на что угодно. Если учесть, что в приюте трёхразовое питание и «сухой закон», скопить на какой-нибудь простенький гаджет можно за несколько месяцев.

— Они приобретают и телефоны, и планшеты, на что хватает. У них 25% от дохода остаётся, и они ещё подрабатывают, — пояснила Лариса Николаевна.

Кстати, именно из-за того, что здесь запрещено употребление алкоголя, большинство бродяг категорически отказываются приезжать сюда.

— Периодически мы устраиваем рейды, выезжаем по городу, смотрим, где люди. К нам они могут приехать только с их согласия. Насильно сюда мы никого не можем затянуть. Если они согласны, мы их привозим, если нет, то разговариваем с ними, узнаём, может, какая-то другая помощь нужна. С нами выезжает юрист, психолог, на месте разовую помощь оказываем. Иногда можем продуктами помочь, но это спонсорская помощь, к сожалению, она не всегда бывает, — рассказывает Лариса Грызова.

Обед для бродяг

Нашу экскурсию прервал телефонный звонок. Сообщили, что приехали волонтёры кормить бездомных. Мы тоже отправились на улицу, где уже расставляли всё необходимое. На часах около трёх, но несмотря на то, что завтрак закончился в семь утра, очередь за горячей едой образовываться не спешила. И первые бродяги подходили к столу с питанием даже с какой-то неуверенностью.

— Я тут уже два года, паспорт вовремя не поменяла. А сейчас запросы идут и никак не могут разобраться. И пенсии поэтому нет. Каждый день тут ночую, а в семь часов нас выгоняют. У меня документов нет, я бесплатно живу, — рассказала подошедшая одной из первых женщина.

Как позже пояснила заместитель директора центра, если у человека проблемы с документами, то его не выгоняют спустя два месяца, а оставляют в приюте на весь срок их восстановления. Долго восстанавливают документы в основном жителям бывших советских республик, которые вовремя не поменяли паспорт СССР.

— Мы с братом паспорта не меняли. Мама умерла, мы оформили всё на родную сестру. Она тоже умирает, и племянники нас с братом выписали и выгнали. Как выписали без нашего согласия, я не знаю. Ситуация очень серьёзная, я ещё разбираться, судиться буду насчёт квартиры. Всё упирается в деньги, за это всё судебное платить надо, — рассказывает Сергей. — Я сюда пошёл сразу, как выгнали. Живу уже год, паспорт не могу никак получить. Паспорт получу и буду оформлять инвалидность, пенсию, на работу устраиваться.

Сергей оказался одним из самых словоохотливых постояльцев и с удовольствием рассказал, как коротает дневное время. Зимой мужчина в основном шатается без дела, а вот летом работает.

— Летом хорошо, ребята подъезжают на машинах, предлагают поработать [разнорабочим]. Зимой редко подъезжают. Платят 300–500–1000, смотря что делаешь, — продолжает рассказывать Сергей. — Нас человек 10–15 ездит, жизнь кипит. Те, кто вышел отсюда, приезжают, делятся, где устроились на работу, где лучше, где хуже. Со всеми связь поддерживаем, не теряемся.

Освоившись, бездомные всё более плотным кольцом окружали стол с большими кастрюлями. Однако не все — некоторые категорически отказывались выходить из душной приёмной, как волонтёры их ни уговаривали. Однако спустя ещё некоторое время компромисс был найден и особо упёртые бродяги согласились принять волонтёрскую помощь из рук своих товарищей.

Наш знакомый Сергей, быстренько навернув суп, гречку и пирог с чаем, сбегал к соседнему магазину за своим товарищем, который в это время там «работал».

— Я возле магазина сижу, мелочь собираю, кто 50, кто 100 рублей бросит. Колбасу, сосиски, сигареты беру, — рассказывает чуть не пропустивший обед мужчина. — У меня, когда война в Чечне была, документы сгорели. Я там работал, не воевал, но видел всё, что там было, от и до. Второй год пошёл, как здесь живу. Паспорт сделали, слава богу. У меня зрения нету, вот думаю операцию делать или пенсию по инвалидности. Пять раз уже ездил на комиссию, не берут, говорят, очередь большая. Я с сестрой перезваниваюсь иногда, а она брать к себе не хочет.

Мужчина подошёл со своей табуреткой и неторопливо допивал чай последним, сидя посередине дороги спиной к волонтёрской машине, которая не могла проехать. Но его никто не торопил. Закончив обед, он наконец пропустил волонтёров и не спеша побрёл обратно «на работу».

Как попадают в приют?

Мы же вернулись в приют, но не через проходную, а через приёмное отделение, в которое полицейские как раз завели одного из новых постояльцев.

Здесь, сразу за порогом, расположилась большая металлическая дверь дезинфекционной камеры.

Пока огромная температура внутри неё убивает абсолютно всех паразитов на одежде, новые постояльцы приюта идут в душ и, если это необходимо, стригутся.

После прожарки всю одежду складывают в большие мешки и сдают в гардероб, а постояльцам выдают чистое постельное бельё и пижамы.

— Неделю был на улице, сожительница выгнала. Документы есть, всё есть, просто прописки нет. Потому сюда пришёл, — рассказал уже прошедший все приёмные процедуры Александр.

Я спросил сопровождавшую нас Ларису Николаевну, не припомнит ли она историю какого-нибудь постояльца, которого после нескольких лет бродяжничества и жизни на теплотрассе удалось социализировать и вернуть к нормальной жизни.

Услышавший наш разговор мужчина, который копался неподалёку в телефоне, заметил, что ему приходилось ночевать на теплотрассе, а сейчас он восстановил документы и собирается ехать работать в Москву.

Несколько месяцев назад Пётр вернулся с вахты в столице и собирался снимать жильё. Его избили на улице и отобрали сумку с документами и деньгами.

— Пару раз спал на трубах, на вокзале ночевал. Ночевал в таких домах, где лучше уж на трубах поспать, чем там. Месяца два жил в доме на Северных. Там, чтобы переночевать, нужно водку принести, типа как пропуск. Если бутылку не принесёшь, будут косо смотреть. Там все спиваются. Частный дом не отапливается, если только кто-что принесёт деревяшку — протопит. Условия такие, что жить невозможно: вши, тараканы, помыться негде. С контингентом таким общался, начал употреблять, в какой-то момент понял, что если сейчас отсюда не уйду, то таким же стану, — рассказывает он.

После нескольких месяцев мытарств Пётр решил второй раз обратиться в социальный центр, о существовании которого узнал, когда временно жил здесь после освобождения из колонии.

— Когда я в тюрьме сидел, там спрашивают: «Где жить будешь?». А я детдомовский, мне негде жить. Мне дали адрес, направление сюда, и я здесь жил. Женился, потом с женой поругались, уехал в Москву и жил там на работе. Сейчас суды идут, чтобы меня как сироту поставили в очередь на получение жилья, — объяснил Пётр.

В фойе мы заметили ещё одного постояльца — взрослого мужчину сурового вида, без ног. Опираясь только на трость, он ковылял по своим делам.

— Сейчас новогодние праздники пройдут, и из больниц к нам попрут, людей будет валом, и они все будут ампутанты. Мы оформляем им инвалидность, и у человека появляется доход, — говорит сопровождающая нас Лариса Николаевна. — На улице жил, я лично к нему выезжала, будем напрямую говорить, к мусорке.

— Какая мусорка? На диване спал, — неожиданно задорным голосом возражает мужчина.

— Ага, на старом диване возле мусорки. Без ног, укрывшись курткой, спал. Месяц назад его привезли, — продолжает заместитель директора.

Николай после развала СССР работал в ЖКО грузчиком, жил в общежитии, попал под сокращение и оказался на улице. Бродяжничает он уже больше 20 лет. Четыре года назад потерял первую ногу, а в январе этого года — вторую.

— Главное — трезвый, я не поверил, врачи тоже не поверили, сказали «пьянка». А просто обувь сырая была, я её не снимал, боялся, что утащат, и не заметил, — рассказывает мужчина.

После потери первой ноги Николаю дали инвалидность и отправили жить в интернат. Но спустя некоторое время он опять вернулся к бродяжничеству из-за запрета употреблять алкоголь.

— Место хорошее, выход свободный. Но там пить нельзя ни в коем случае. Я думаю, разрядку надо сделать, написал заявление об уходе, ну и погудел маленько. Потом целый год по больницам, ой, целая история, даже вспоминать не хочется. Сейчас мне переиграют документы, я заявление напишу на три дня. Разрядку сделаю, отдохну на вольных хлебах и в пансионат на левый берег, где был раньше, — заключил Николай.