Расстрелы «по-стахановски»: каким был Большой террор в Омске

Сталинские репрессии — одно из самых трагических событий в истории России. В связи с очередной годовщиной корреспондент NGS55.RU Николай Эйхвальд решил разобраться с тем, как это было в Омске.

На этой неделе стоит выделить одну важную для нашей страны дату. 2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение под красноречивым названием «Об антисоветских элементах». Главам всех обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий были разосланы циркуляры с таким текстом:

«Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных в одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом, по истечении срока высылки, вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности.

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским отделениям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.

ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».

Это было начало Большого террора: теперь людей можно было приговаривать к смертной казни в административном порядке и фактически целыми списками на основании очень абстрактных и во многих случаях абсурдных обвинений. На местах принялись выполнять решение. Составлялись списки, подыскивались места для расстрелов и могил. 16 июля в Москве состоялась конференция с участием глав всех региональных управлений НКВД. Наконец, 30 июля тогдашний глава НКВД Николай Ежов издал приказ, в котором уточнялось, кого именно надо включать в списки и как формировать «тройки».

Репрессиям, согласно этому приказу, подлежали «бывшие кулаки», «социально опасные элементы», «члены антисоветских партий», «наиболее активные антисоветские элементы», уголовники. Главы управлений НКВД получали право утверждать списки арестованных без санкции прокурора, следствие надлежало проводить «ускоренно и в упрощённом порядке», заседания «троек» должны были проходить без участия обвиняемого и адвоката, за закрытыми дверями, а их решения не подлежали пересмотру.

Собственно репрессивная кампания началась на основной части территории СССР 5 августа 1937 года, а закончилась 17 ноября 1938 года, когда Совнарком и ЦК ВКП(б) издали приказ, запрещавший массовые аресты и предписывавший все дела направлять в прокуратуру. «Тройки» распускались, вскоре началось массовое освобождение арестованных (по разным данным, из тюрем вышли 100–150 или 150–200 тысяч человек).

Всего за 15 месяцев Большого террора по политическим мотивам были арестованы, по данным историков, 1 548 366 человек. Из них 1 344 923 человека были осуждены, 681 692 человека были расстреляны. Получается, что в среднем в день расстреливали полторы тысячи человек (это если учитывать субботы, воскресенья и государственные праздники). Вместе с людьми из списков арестовывались их жёны и дети; в тюрьмах арестованные подвергались пыткам и избиениям, и Сталин счёл необходимым в специальной телеграмме обосновать необходимость таких мер:

«ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП… Опыт показывает, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа».

На вопрос, почему всё это происходило, историки дают разные ответы — не обязательно взаимоисключающие. Большевистская элита стремилась сохранить контроль над страной, понимая, что после коллективизации очень много недовольных; Сталину нужно было укрепить свою личную власть, а для этого расправиться со многими соратниками и их сторонниками; в связи с обострением международной обстановки надо было «сплачивать ряды», и советское общество делало это как умело. Наконец, «месседж» центральной власти мог использоваться на местах для решения своих специфичных задач. Как бы то ни было, Большой террор стоил жизни примерно миллиону советских людей (включая тех, кто погиб в тюрьмах и лагерях) и стал одной из тех причин, по которым в начале Великой Отечественной войны несколько миллионов человек совершили государственную измену.

Омские стахановцы

Большой террор не мог обойти стороной Омск. 9 июля 1937 года здесь была образована «тройка», в которую вошли глава УНКВД Эдуард Салынь, начальник 4-го отдела УГБ Яков Нелиппа и второй секретарь обкома Василий Фомин. В первом списке от Политбюро было 479 омичей, подлежавших аресту, и 1959 человек, которых надо было выслать. Это было в несколько раз меньше, чем в соседних регионах. По этой причине, а также из-за критики, звучавшей в адрес первого секретаря обкома Дмитрия Булатова, в Омск прислали из Архангельска партийного функционера Зиновия Симановича. Тот быстро выяснил, что «вредительство охватило все отрасли, все участки работы».

— На Омской железной дороге предстоит убрать свыше полутора тысяч людей кулацкого происхождения, служивших у Колчака, — писал Симанович в Москву. — Но полторы тысячи — дорога станет!

Призывы к ужесточению репрессий в Омске звучали и в столичной прессе. В газете «Правда» 29 сентября 1937 года вышла статья «Пора омским большевикам заговорить полным голосом», перепечатанная потом в «Омской правде». Там упоминается, в частности, заведующий земельным управлением Омской области Дмитриев, который «засорял аппарат земельных органов классово-чуждыми людьми, давал им антипартийные директивы, покрывал их преступления». Лёгкой промышленностью, по словам автора статьи, заведовал «выдвиженец обкома Фингерт», который «засорил аппарат врагами, тяжкими уголовными преступниками», а директором лесного треста был «сын попа, ярый соратник врага народа Подгайца» Слюнков. Покровительствовал всем этим людям Булатов, которого тут же обвиняли в типичных для российского чиновника грехах. Он строил себе дачу за государственный счёт, его жена распоряжалась кредитами в коммунальном банке, дороги в городе ремонтировались только в тех местах, где должен был вскоре проехать первый секретарь обкома.

В результате расстрельные списки расширились самым неожиданным образом. Салыня арестовали ещё 10 августа, а расстреляли годом позже. Мемуарист Михаил Шрейдер утверждает, будто арест произошёл на совещании у Ежова, где Салынь заявил, что в Омской области не наберётся двух с половиной тысяч «врагов народа и троцкистов».

— И вообще считаю, — якобы заявил глава омского УНКВД, — совершенно недопустимым заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу.

Однако мемуары — это всегда очень ненадёжный источник. Из документов известно, что Салынь был снят со своего поста 23 июля, за две с половиной недели до ареста. Его преемником стал майор Григорий Горбач, которого уже через месяц перевели в Новосибирск, а в 1939-м расстреляли «за участие в заговоре и подготовке государственного переворота». С августа 1937 года по апрель 1938 года главой УНКВД был Константин Валухин (расстрелян в 1940-м), а с апреля 1938-го по январь 1939-го — Зотих Волохов, расстрелянный в декабре 1939-го.

Так получилось, что почти все члены омской «тройки» стали жертвами репрессий. Дмитрий Булатов был арестован вскоре после того, как подписал первый расстрельный список (его расстреляли в 1941-м). Василия Фомина расстреляли в феврале 1938 года за «участие в контрреволюционной террористической организации», Нелиппу арестовали 2 сентября 1937 года за «контрреволюционную деятельность» и продержали в тюрьме почти два года, после чего отпустили (это была бериевская «оттепель»). Симановича, преемника Булатова на посту первого секретаря обкома, расстреляли в 1938-м. И только Сергей Евстигнеев, глава исполкома Омского областного совета, не арестовывался и умер своей смертью в 1955 году.

«Двурушники» и «головотяпы»

Было бы неправильно думать, что жертвами репрессий становились только видные партийные функционеры и офицеры НКВД. Такое мнение сейчас действительно распространено, но с реальностью оно связано слабо. Например, писатель Павел Брычков в своей книге «Омская мозаика» цитирует выступление на областной партийной конференции 4 июня 1937 года Эдуарда Салыня, говорившего об «агентах японской разведки», которых якобы засылали в Россию из Харбина.

— К нам теперь не посылают людей в погонах, в цилиндрах, с тросточкой в руках, а посылают под видом простых рабочих, квалифицированных рабочих, террористов и диверсантов, — заявил Салынь. — Во многих наших учреждениях, товарищи, имеются люди, прибывшие с Дальнего Востока… Тактика врага такова: собирать в районе силы, агитировать в колхозах, создать пораженческие настроения в случае войны — и в случае войны ударить в тыл, захватить наши железные дороги и так далее.

В СМИ упоминались «вредители», «двурушники», «агенты», «классово чуждые элементы», «троцкистско-бухаринские предатели», которые «изо дня в день творили своё контрреволюционное дело, подрывали производственную мощь колхозов, наносили огромный урон животноводству». Звучали призывы «выкурить врагов из всех щелей», «полностью выкорчевать вражескую агентуру в комсомоле», разобраться с «чужаками и их покровителями», которые «срывают вспашку зяби», «очистить от врагов народа» конкретный колхоз, расследовать «подлые дела вражеского отребья». Каждый новый глава УНКВД, заступая на пост, заявлял о необходимости «выкорчевать врагов до конца» и демонстрировал свою энергию на деле. Действовать по-другому было просто опасно: обязательно зазвучали бы обвинения в «саботаже».

В первом расстрельном списке было 479 омичей. Но глава УНКВД Григорий Горбач решил, что этого недостаточно. 1 августа 1937 года он доложил наркому Ежову:

— Проведённой стахановской работой арестовано по 1-й категории 3008 человек. Операция в отдельных районах продолжается. Пока не затронуты Ямало-Ненецкий и Остяко-Вогульский округа, где операция будет проведена по беглому русскому кулацкому элементу, осевшему в населённых пунктах вдоль реки Оби. К коренному кулацкому активу, проживающему в непроходимой в летнее время тундре, считаю целесообразней провести операцию зимой, когда болота замёрзнут и будет возможность проезда.

В те времена Омская область включала нынешние Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский автономные округа, и даже в тундре, в местах проживания коренных народов, НКВД нашёл «кулацкий актив». 13 августа Горбач доложил начальству, что «по 1-й категории» уже арестованы 5444 человека, и попросил увеличить лимит до 8 тысяч. Сталин собственноручно написал на этой телеграмме: «Т. Ежову. За увеличение лимита до 9 тысяч. И. Сталин».

Горбача вскоре перевели в Новосибирск. Его преемник Валухин приказал провести дополнительные аресты, «делая основной упор на изъятии казацкой, татарской и немецко-фашистской контрреволюции». В результате к концу 1937 года в Омской области были расстреляны 11 тысяч человек. Рапортуя об этом Ежову, Валухин рассказал, что сверх лимита осуждены ещё 50 человек, и попросил санкционировать и их казнь тоже. За перевыполнение плана он получил орден Ленина.

В январе 1938 года Омская область получила новый план: 3 тысячи «по 1-й категории», 2 тысячи «по 2-й категории». По обоим показателям произошло превышение, так что в общей сложности к ноябрю 1938 года в нашем регионе было расстреляно не менее 17 тысяч человек (в среднем казнили почти 40 человек в день). Только в Ишимской тюрьме были казнены 1700 человек. Это были представители ряда диаспор, ставшие жертвами террора как раз из-за своей национальности (больше всех пострадали немцы, но расстреливали также поляков, финнов, эстонцев и других), казаки, священники, бывшие офицеры Белой армии, представители интеллигенции, рабочие, крестьяне. В рамках сфальсифицированного дела о белогвардейском подполье, якобы готовившем на японские деньги восстание, были расстреляны около 300 человек. «Вредителей» находили на железных дорогах, на заводах, в колхозах и совхозах, в преподавательских коллективах многих школ и вузов.

— Вузы наши чрезвычайно засорены, — заявил в 1937 году директор сельскохозяйственного института, — и в этом классовом соре занимают видное место враги народа, контрреволюционеры, троцкисты, правые.

«Троцкистов», ведущих «антисоветскую работу», нашли в сельхозе, в педагогическом и медицинском институтах.

Тяжёлые потери понесла омская культура. Жертвами репрессий стали поэты Ян Озолин (отец Вильяма Озолина) и Константин Бежицкий, актёры драмтеатра Чечет и Владимиров. В Москве был расстрелян в июле 1937 года Павел Васильев, который учился в Омске. Его отец, преподаватель омского пединститута, был арестован в 1938-м.

Через полгода после начала Большого террора началось некоторое отрезвление. Пленум ЦК принял постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключённых из ВКП(б) и о мерах по устранению недостатков». Текст постановления был перепечатан в «Омской правде», которая от призывов к расправам мгновенно перешла к критике «головотяпов». Прокуратура начала проверки и выяснила, что законность была нарушена при вынесении 52% всех приговоров. Отсюда был сделан вывод о «перегибах на местах» и о необходимости новых «чисток» в органах НКВД. Практика массового террора как такового, конечно, не подвергалась осуждению.

Общее число омичей, необоснованно репрессированных в 1930-е годы, до сих пор неизвестно. Многие из жертв террора были реабилитированы в 50-е годы и во время перестройки.