«Ничего хорошего мы не дождались»: как пенсионеры доживают в умирающей деревне, но не перестают петь

121 год назад деревню Песчанка на месте бывшего казахского поселения основали переселенцы из Украины. Говорят, что название она получила от озера с песчаными берегами, которое находилось неподалеку. Спустя годы оно исчезло, но на его месте появился котлован.

Песчанка находится в 70 километрах от Омска, но близкое расположение от областного центра не спасло деревню от вымирания. Живет здесь около 40 человек, и все они — пенсионеры. Молодежи здесь нет, как говорят местные жители, все хотели для детей лучшей жизни, поэтому с годами деревня опустела. Как пенсионеры живут без магазинов и медицинской помощи и о чем сожалеют за прожитые годы — в материале корреспондента Екатерины Цыгановой и фотографа Евгения Софийчука.

Добраться до Песчанки легко, если есть свой автомобиль. Автобусы в деревню ходят только два раза в неделю, поэтому поездку в райцентр придется планировать заранее. Вся деревня — длинная улица с десятками домов, часть из которых покосилась под гнетом времени.

Здесь нет магазина, школы и детсада — ничего. Есть только недавно отремонтированный ФАП с блестящей новенькой крышей бордового цвета. Он стоит закрытым уже два года. Фельдшер ушла в декретный отпуск, а нового так и не нашли. Местные опасаются, что она не вернется: девушка приезжала сюда по программе «Земский доктор», а теперь занимается ребенком.

Жители с сожалением смотрят на закрытый ФАП и будто повторяют друг за другом:

— Лучше бы нам дорогу починили, зачем тратили деньги на ФАП? Только деньги жалко.

Дорога, а вернее, ее отсутствие — одна из главных проблем деревни. Чтобы добраться до Песчанки, нужно свернуть с асфальтированной трассы и проехать чуть больше 10 километров по грунтовке. Во время сильных дождей ее размывает, и тогда сельчане могут месяцами быть отрезаны от мира. Такое же может происходить зимой, когда в бураны дорогу заметает снегом.

В таких ситуациях выручают «Нива» и УАЗ, которые есть у нескольких местных. Тогда сельчане собирают списки необходимых продуктов, и кто-то один отправляется за ними в райцентр.

— Вообще дорог нет. Этой весной всё заплыло, я на работу ездила на УАЗике, и вот на нем привозила кому хлеб, кому молоко, кому яблоки, таблетки. Все звонят, я покупаю и везу, потому что дороги вообще не было, две недели вплавь, считай, добирались, — рассказала одна из жительниц.

Кажется, что жителей в Песчанке не так уж мало, но это представление обманчиво. Нас встретила 50-летняя местная жительница Татьяна Спирина. Женщина с застенчивой улыбкой и белоснежными волосами, подстриженными под каре. Татьяна соглашается провести мини-экскурсию по деревне.

В начале улицы сиротливо стоят полуразрушенные избушки, сразу понятно, что в них никто не живет. Но оказалось, что давно пустуют и другие дома, которые выглядят весьма ухоженно.

— Вот в этом доме никто не живет. Здесь тоже никто не живет, жила пара пенсионеров: сначала он умер, спустя время — она. Вот здесь тоже заброшен дом, мужчина жил. Здесь тоже, — показывает женщина на избушки.

Брошенным оказывается практически каждый второй дом. В окошках, которые прикрывают шторы, виднеется мебель, единственное, что выдает отсутствие хозяев — заросшие травой дворы. Чем дальше едешь по деревне, тем больше накатывает грусть, и сразу показавшаяся еще живой деревня превращается в угасающее и практически безжизненное место.

Хозяйство в деревне больше никто не держит: у пенсионеров уже не хватает на это сил. В Песчанке осталась последняя корова, за ней и ухаживает Татьяна Спирина.

— Все остальные — уже пенсионеры, молодежи здесь нет. Работы нет, ферму закрыли в 2008 году. Население ушло на пенсию, наши передовые доярочки, ударницы, орденоносцы. Кого-то уже нет. Ни одного ребенка здесь нет, в школу автобус возит две учительницы, но детей уже нет.

Татьяна вспоминает, что проблемы в деревне начались примерно с 2005 года. Тогда большая часть жителей начала уходить на пенсию, а их дети, уехавшие на учебу в Омск, не стали возвращаться обратно.

— Уже лет 20 как начали разъезжаться. Дети отучивались, уходили в город учиться и сюда уже не возвращались. Ну так и получилось. Ферму закрыли, потому что уже некому было работать, нужны были доярки, скотники. Ну так и помаленьку деревня разбегается. Кто-то умирает, кого-то забирают уже: кому за 80 — дети увозят к себе.

Татьяна всю жизнь проработала осеменатором на ферме, а в последние годы трудилась бригадиром. На работу ей приходилось ездить в соседнюю деревню: в начале октября она уволилась и теперь только следит за хозяйством.

— Решила отдохнуть, разгрузку сделать. Сейчас у меня график свободный, я просыпаюсь в 8 часов, чтобы корову подоить, вывести на полянку. Раньше приходишь, пока всё сделаешь, падаешь спать в час-два ночи, и уже в четыре часа подъем, и всё заново.

Женщина родилась в Песчанке и прожила здесь всю жизнь. Повзрослеть Татьяне пришлось рано: она опекала четырех сестер, а потом у нее появилось двое своих детей. Сестры выросли, получили образование и разъехались, сейчас женщина живет одна и периодически к ней приезжают сыновья.

Мы приехали к Татьяне ранним утром и как раз успели на утреннюю дойку. Женщина взяла деревянную скамейку, эмалированное ведро и, усевшись возле коровы, приступила к самому процессу. Пока струи молока наполняли ведро, вокруг носился маленький пес по кличке Нолик.

— Знает уже, что ему перепадет, вот и носится, радуется, — смеется женщина.

Пес, корова и куры — всё хозяйство женщины. Однако раньше она держала свиней, кроликов и даже лошадей. Корова приносит Татьяне небольшой доход: односельчане постоянно покупают у нее молоко, сметану и творог.

В разговоре о переезде Татьяна с улыбкой отвечает, что это открытый вопрос. Но односельчане случайно рассказывают, что она уже решила уехать в Омск и хочет продать последнюю корову в Песчанке.

В деревне все хорошо знают друг друга, а потому приезд «чужаков» не может остаться незамеченным. А приезд журналистов в Песчанку — особое событие. У одного из домов на скамье сидит улыбчивая бабушка в сиреневом платке, рядом с ней стоят ходунки. Зовут ее Людмила Николаевна Бобылева. Она с любопытством знакомится с нами и говорит с украинским акцентом, но при вопросе о жизни в деревне голос начинает дрожать, а в глазах появляется едва уловимый блеск.

— Ничего хорошего мы не дождались, не заработали. Ничего. Ни дороги, ни ФАПа, ничего. Поремонтировали, деньги отмыли. А для чего, для кого, вообще непонятно. Вот так и живем. Дороги нема. Сейчас только первая брызга, и всё, вообще никто не доедет.

Женщине 71 год, и большую часть жизни она проработала на местной ферме. Во времена Советского Союза в Песчанке была одна из передовых молочных ферм. Почти все местные жители трудились там, и большая часть сельчан были награждены орденами за свой вклад в животноводство.

— А тут же сколько хлебов выросло, сколько молока надоили. Где вот это здоровье я потеряла? На ферме же. Производства здесь нет, для чего тут кто-то будет что-то вкладывать. Каждому надо, чтобы что-то взять, а не дать. А нам дать больше нечего, мы уже всё отдали, здоровье, мы свою жизнь, можно сказать, отдали. Мы раз в месяц получаем пенсию, едем в магазин. Вы бы видели, как мы закупляемся, вот такие пакеты несу, что у нас в «Шевроле-Ниву» не влазят.

Людмила Николаевна эмоционально рассказывает о проблемах Песчанки, но, кажется, за ее словами стоит не обида за отсутствие дорог и магазинов, а обида за забвение, в которое погрузилась некогда процветающая деревня, а вместе с ней — и они, люди, которые поднимали производство. Под конец своего полного отчаяния и обиды монолога она вовсе начинает винить во всем себя.

— Это надо дожиться, дожиться в деревне — нема учеников! Ладно, ладно, это наше поколение. Тут чья вина? Наша вина. Ночью, если не сплю, думаю: «Ну и куда мы поедем?» Тут вот: «Оля, здравствуй», «Таня, здравствуй», тут Маринка подошла. Да и куплять хату надо, ну даже мы накопили бы, конечно, но ты ж чужой там будешь уже. Сейчас нам дорога только туды — вот на повороте как раз заезжали, — вот-то туда, — говорит женщина, махая рукой в сторону кладбища.

Единственное развлечение жителей Песчанки — местный Дом культуры. Сельчане собираются здесь, чтобы петь, но на самом деле они приходят сюда общаться. Уже несколько десятилетий заведует ДК Наталья Волкова. Она встречает нас на входе в клуб с улыбкой, немного взволнованно поправляет кофту и застенчиво говорит, что не особо любит разговаривать на камеру. Успокоившись, что по большей части ее будут фотографировать, женщина начинает с придыханием рассказывать о самом главном месте в деревне.

— У нас проходят все праздники. Мы часто собираемся на посиделочки. Клуб — это наша жизнь всей деревни, потому что у нас больше нет ничего. Школы нет, ФАПа нет, магазина нет. Самодеятельность здесь у нас, мы каждый праздник проводим, сами себя обслуживаем. Концерты проходят хорошие, добротные. Ходить на репетиции тоже не все уже могут, конечно.

Сам клуб — небольшое здание с деревянными скрипящими полами. По бокам от сцены стоят стулья, а рядом — большие горшки с зелеными растениями. В центре — зала несколько длинных столов, накрытых скатертью. Здесь местные собираются на посиделки, а по выходным на этот стол выкладывают хлеб, который в деревню привозят раз в неделю. Чтобы получить буханку белого или серого хлеба, нужно заранее сделать заказ, иначе его может просто не хватить.

Пока мы разговариваем с Натальей Михайловной, в клуб заходит пожилой мужчина. Видя незнакомцев, он тихонько садится за стол и с интересом наблюдает за нашим диалогом. Оказывается, что зовут его Владимир Мизиряк.

— Уже на пенсии. Отработал 42 года. С молодости работал и скотником, и трактористом. Пою с детства, еще в старом клубе у нас собирались, пели, можно сказать, всю жизнь. Ну, наша семья была такая же: мама была любительница, и младший брат, у него вообще голос хороший был, потом переболел, инсульт перенес.

Владимир говорит, что жить в деревне становится всё тяжелее, но на вопрос о переезде грустно отмечает, что ехать местным больше некуда.

— А куда? Куда ехать? Да со своего места уже. Тут супруга лежит, родители тут, дедушки, бабушки. А куда ехать? Зачем? Никто нас нигде не ждет.

Мужчина застеснялся и поначалу отказался петь при журналистах, но вскоре все-таки решился и попросил Наталью Михайловну включить ему минус песни Михаила Евдокимова «Там, среди русских полей». Женщина быстро садится за стол, на котором стоят ноутбук и большой микшерный пульт. Прищуриваясь, она умело берет компьютерную мышь и выбирает нужную мелодию:

— Всё здесь мне свято до боли, до слез.

Травы, дожди, боль уймите.

Ветром с полей, шумом берез

Душу мою исцелите.

Пока пенсионер допевал песню, в ДК на репетицию начали подходить другие участники самодеятельности. После разговора Наталья Михайловна настойчиво приглашает выпить чай и проводит нас в соседнюю комнату. Там уже накрыт целый стол: соленья, домашняя сметана, холодец, колбаса, печенье и конфеты.

Во время чаепития сельчане взволнованно отмечают, что надеются на перемены после выхода нашего материала. Испив чая, мы уходим, а пенсионеры искренне просят приезжать к ним почаще и добавляют:

— Вы сейчас уедете, а мы тут еще немножко посидим.