«До сих пор собираем осколки». Чего боятся жители района в Иркутске, где год назад на дом рухнул Су-30

Высокий коричневый забор скрывает от любопытных глаз пустырь во 2-м Советском переулке в Иркутске. У ворот стоит обрезанная бутылка, а в ней — букет. Раньше здесь был частный дом. Ровно год назад на него рухнул Су-30СМ. Двое опытнейших пилотов погибли, но на земле чудом никто не пострадал. Журналисты «ИрСити» съездили на место авиакатастрофы, чтобы выяснить, как у людей изменилась жизнь с тех пор.

Второй Советский переулок — это узкая длинная улица. Дорога здесь под уклоном, поэтому кажется, что предзакатное солнце струится по переулку, подсвечивая спускающихся или поднимающихся в горку взрослых и детей.

Заборы с двух сторон. «Жилые» — разномастные и чуть кривенькие. А есть и нежилой — длинный, плотный, коричневыми плитками ограждающий от прохожих бугристый пустырь.

Год назад здесь стоял двухэтажный дом на две семьи. В одной половине жили бабушка и дедушка, вечером 23 октября 2022 года они ушли по делам. В другой половине находилась молодая женщина с ребенком и матерью. Им удалось спастись.

Когда в тот вечер на землю рухнул Су-30, несколько улиц дрогнули, как от землетрясения. В катастрофе погибли оба пилота — Максим Конюшин и Виктор Крюков. С ними простились через 16 дней после катастрофы.

По факту авиакатастрофы Следственный комитет возбудил уголовное дело. Сначала выдвигались две версии случившегося: отказ авиационной техники и ошибка пилотирования. Но затем стало известно, что пилоты истребителя перед падением были без сознания, поэтому в работу приняли версию о неисправности бортовой системы кислородного оборудования. До сих пор расследование дела продолжается.

Сразу после катастрофы губернатор Иркутской области Игорь Кобзев заявил, что на месте гибели пилотов создадут мемориал. Но, по данным пресс-службы Иркутского авиазавода, этот вопрос всё еще находится на рассмотрении.

Пока в высоких кабинетах думают, как увековечить память летчиков, кто-то уже создал импровизированный мемориал. У наглухо закрытых створок забора стоит одинокая пятилитровая бутылка с темно-розовыми астрами. Судя по их бравому виду, принесли их несколько дней назад. Перед бутылкой на земле лежат четыре высохшие гвоздики.

— Родственники или знакомые приезжают и цветы оставляют, — объясняет нам спешащая по переулку женщина. Она представляется необычным именем — Мариля Генриховна. Смущенно улыбается и признается, что на пенсии, но работает.

Она ходит по этой улице каждый день. После катастрофы территорию оцепили и несколько дней не пускали местных, а потом ограждение сняли и убрали технику. «Очистили, огородили, так и стоит. Никто больше ничего не делает», — говорит Мариля Генриховна. На вопрос, как изменилась жизнь, только качает головой.

— Что может измениться? Жизнь продолжается, — пожимает она плечами и устремляется по своим делам.

Совсем рядом с местом падения самолета стоит светлый дом № 34. Вокруг него аккуратный забор, под ногами — выстриженная трава. На стук из-за ограды раздается громкий и суровый собачий лай, а затем из ворот к нам выходит Татьяна. Острое закатное солнце заставляет ее зажмуриться. Год назад мы разговаривали с ее мужем.

— Был приятный вечер. Дочь на маникюр собиралась, мы с мужем жарили шашлыки. И в 10–15 метрах от мангала упал самолет. Муж видел, как он облетел наш дом. Успел только отскочить и голову закрыть. Я не знаю, каким чудом обломки не долетели до него. Я выскочила из дома, а он мне и говорит: «Всё нормально, самолет упал». А я сразу не поняла, вижу только — забор упал. Но это был не забор, а крылья, — рассказывает молодая женщина.

Их дом тряхнуло так сильно, но это не было похоже на землетрясение. Повсюду стоял гул, горело разлившееся авиатопливо.

— Мы пытались кастрюльками затушить горящий самолет, — чуть усмехается Татьяна, а потом добавляет, — потому что в такой момент голова не работает.

Семья тушила горящие деревья, забор, помогала пожарным протянуть шланги и отбивалась от зевак, которые лезли на забор, на гараж, на участок. «Была масса людей, которые не пытались помочь, а только хотели снять происходящее. А нам-то было не до этого. Приходилось посылать всех нецензурно», — возмущенно объясняет женщина.

Первые полгода все члены семьи спали вместе — муж, жена, их 16-летняя дочь и кошка.

— Дочь очень долго боялась, только недавно начала отходить от всего. Не дай бог кому-нибудь это испытать, — замечает Татьяна.

У семьи не стало огорода, деревьев, пришлось сменить автомобиль, потому что в предыдущую машину влетел осколок. А главное — по всему дому пошли глубокие трещины, хотя незадолго до катастрофы люди сделали ремонт.

— Была у нас экспертиза. Специалисты в трещину линейку воткнули, так она у них на 45 сантиметров провалилась, — делится женщина. Но по дому ветер не гуляет — спасает собственное отопление.

Семья планирует в будущем построить новый дом. С февраля жильцы занимаются оформлением документов, а на днях по их вопросу состоялись публичные слушания.

До сих пор жильцы находят в ограде части упавшего самолета.

— Недавно ковырялись в земле, нашли довольно крупный кусок обшивки, — говорит Татьяна и выносит нам часть того, что осталось от истребителя.

За пустующей территорией и забором, что скрывает ее, соседям приходится приглядывать, нередко местные пацаны пытаются вскрыть ворота, поэтому их створки затянуты жгутами. Администрация Ленинского района недавно опрашивала местных по поводу установки монумента.

— Многие из живущих в округе отказывались, но мы нормально относимся. Нас монумент не пугает, единственное, есть переживания, что его облюбуют бомжи, — говорит Татьяна. По ее словам, цветы к месту катастрофы начали приносить сразу. И сначала было жутковато, а потом все поняли и смирились.

Страх перед самолетами остался, признается женщина. «Сушки» летают, как правило, по воскресеньям. И порой — совсем низко над домами.

— Мы раньше этих «сушек» не видели, не обращали на них внимания, что они летают, а теперь, конечно, все слышим, — говорит Татьяна.

Через дом от семьи Татьяны живет Александр, у него жена и двое детей. В день катастрофы он был дома. К счастью, здание не пострадало, чего не скажешь о земельном участке.

— Были части самолета, останки пилотов… — говорит нам Александр.

— Дети сильно напугались. Дочке 16 лет, она до сих пор подпрыгивает, если какой-то шум слышит. Еще у меня сын маленький — он был дома вместе со мной, когда всё случилось, — делится с нами мужчина. — Я вообще сначала не понял, что это самолет, я думал, нас бомбят. Потом подумал, что сосед что-то взорвал. Но затем я увидел самолет. Тогда еще ветер поднялся, повсюду запах горящего топлива.

После того как осознал, что произошло, он начал помогать тушить пожар.

— Паника. Понятно же — пожар, твой дом в опасности. Все тогда суетились и бегали, — замечает Александр.

Он признается, что страх долго не отпускал.

— Знаете, меня глушило, наверно, недели две, дня три крепко посидел, попил, хотя я вообще не особо выпиваю. Но здесь всё оцеплено было. И разные мысли приходили в голову. Напрягло, что он упал в этом квадрате. Но мы люди все здравые, рано или поздно перебарываем этот страх, — говорит мужчина.

Многие местные жители, по его словам, продолжают бояться самолетов.

— Я уже устал от них. Понимаю, тут у них зона полетов, может, они обязаны так низко летать. Но целесообразно ли это? Я считаю, что нет. Если надо летать, ну летайте не над домами, столько полей есть вокруг! — возмущается Александр.

Он бы и хотел уехать из Иркутска, но не может.

— Сейчас что-то продавать или покупать нереально. Поэтому тихо шифером шурша сидим на месте. От судьбы всё равно не убежишь, — говорит собеседник.

Пока мы разговариваем с жильцами домов, людей и машин на улице становится всё меньше — день совсем уходит в закат, наполняясь вечерней прохладой. Во дворах многоэтажек совсем пусто, на детских площадках тоскливо — турники и качели сиротливо стоят и ждут, что из подъездов выскочит веселая детвора.

Вдоль серых пятиэтажек прогуливается женщина с таксой, с веселой яростью разрывающей листву в разные стороны.

— Я лично эту картину наблюдала, вон мой балкон. Помню, что это было как землетрясение. Я была в ванной, полоскала тряпку, как вдруг дом зашатало. Я выбежала на балкон и начала снимать видео. Вскоре подъехали пожарные, — вспоминает Ирина, хозяйка таксы.

Оказывается, что внук пенсионеров из одной половины дома — ее ученик. А сама она преподает в музыкальной школе. В момент авиакатастрофы бабушки и дедушки не было дома, а мальчик гулял на Школьной. Его мама живет неподалеку и тоже наблюдала, как самолет упал.

— Она, конечно, в шоке была, — говорит Ирина.

По ее словам, семейной паре дали компенсацию, и теперь у них новый дом. Где получила квартиру вторая семья, Ирина точно не знает.

— Страх остался. И самолеты продолжают летать, особенно по выходным. Я вот с собакой гуляю, а он низко-низко летит — сразу страшные воспоминания, — признается Ирина.

Она говорит, что место падения самолета на 2-м Советском долго было огорожено, туда никого не пускали.

— Я туда даже боюсь идти. И что там — не знаю. А что там? — спрашивает вдруг Ирина.

— Просто забор, — пожимаю плечами и провожаю взглядом задумчивую женщину с таксой.

Мы долго стучимся в аккуратный домик с лазурными стенами и окошками, но в ответ слышим только лай собак. А потом нам везет, ворота открываются, оттуда выходит невысокий мужчина и приглашает к себе в дом.

Владимир Евгеньевич — так он представляется — в молодости служил на флоте, после демобилизации учился в летной школе и работал летчиком-наблюдателем. Он прошел Чечню, ветеран боевых действий. Сейчас на пенсии. Пишет стихи и вырезает из дерева корабли.

Вечер 23 октября он помнит хорошо.

— Мы только с женой сели ужинать, это было без пятнадцати семь, и слышу взрыв — такой, что аж дом содрогнулся. Я говорю: «Оля, это не петарды стреляют, я сейчас выскочу, проверю». Выскочил, а там аж по асфальту течет керосин и горит. Я думал, может, помочь надо… А как поможешь? Уже полдома нет, — качает головой Владимир Евгеньевич.

После этого к нему пришел полицейский, который предупредил, что жильцы могут претендовать на возмещение ущерба после авиакатастрофы.

— Я говорю: да не надо мне никаких компенсаций! Ты просто скажи, чтобы собрали останки парней. И единственная просьба: директору завода скажи, я понимаю, что самолеты нам нужны, но летайте в другом месте, а не над жилыми домами. Только представьте: а если бы он на многоэтажку грохнулся? — возмущается мужчина.

Произошедшее так впечатлило военного, что он написал стихотворение.

— Ну как? — спрашивает Владимир Евгеньевич.

— Хорошее стихотворение, — говорю ему, и он улыбается.

Снова выходим на улицу. Солнце уже скрылось за горизонтом, поэтому свет от него стал ласковее. Ветер подкидывает листья, наполняя неожиданно теплый воздух осенней прохладой. Всё еще светло, но людей почти нет — лишь иногда попадаются редкие прохожие.

Кажется, будто ничего не изменилось в этом маленьком жилом секторе за последний год. Лишь прибавился очередной забор. Но это только на первый взгляд, пока не начинаешь говорить с людьми. Им страшно до сих пор, особенно когда над головой проносятся истребители. Но сегодня, когда мы бродим по узким улочкам, полегче — в небе тихо.

Мемориал погибшим в авиакатастрофе Максиму Конюшину и Виктору Крюкову откроют сегодня на территории Иркутского авиационного завод, сообщили «ИрСити» на предприятии. Участок, на который упал Су-30, корпорация «Яковлев» выкупать не планирует.