Разговорчики на кухне: антисоветчики 1980-х — о том, как критиковать власть и не сесть за это

18 марта Владимир Путин подписал принятый Госдумой и Советом Федерации закон «о неуважении к власти» — он вступит в силу уже 29 марта. Роскомнадзор будет выносить предупреждения с требованием удалить публикации, которые в оскорбляющей человеческое достоинство форме выражают явное неуважение к обществу, государству и его символам, Конституции и органам власти, — в противном случае авторов будут штрафовать и сажать на 15 суток. Закон уже окрестили инструментом прямой цензуры, а пессимисты начали вспоминать советское время и массовые репрессии. Наши коллеги из НГС спросили у участников и свидетелей «посадок» за неуважение к советской власти, насколько это сравнение справедливо и какие меры предосторожности они принимали в то время.

Константин Голодяев, краевед, сотрудник Музея Новосибирска: «В 1970-е — начале 1980-х людей не ловили, их просто арестовывали по доносам и сажали серьёзно. Если говорить о протестных акциях конца 1980-х, ситуация была другой: их организаторов «брали» утром на выходе из подъезда или в самом подъезде (что тише), а уж на самом митинге вырывали из толпы по указанию офицера. Когда мы в 1989-м возлагали к памятнику Ленину венок из колючей проволоки, перед тем как мне скрутили руки, я услышал команду: «Вон того патлатого бери». Хотя в тот раз я просто фотографировал. Но в это время уже не сажали — штрафы и максимум 15 суток.

Самиздат припрятывали, на него ругались родители: это вещдок. Но на улице в конце 1980-х мы говорили совершенно спокойно, а вот ещё в их середине, когда за столом возникали острые политические споры, то осторожные собеседники призывали говорить тише, поскольку «при громком звуке электролампочка начинает незаметно вибрировать, и через это речь считывается через окно, за которым стоит специальная машина». Ну а прекрасный анекдот про розетку и товарища майора, которому понравилась шутка, знают, наверное, многие.

Законодательно тогда запрета [на критику власти] не было. Но не было и интернета. Тогда самой властью были провозглашены гласность и свобода политических мнений. Первый митинг, когда мы 12 марта 1989 года публично подняли российский триколор, даже не тронули — власти опешили. А вот следующий, через неделю, уже разогнали. Да и к тогдашним властям неуважение мы не оказывали. Акции протеста были направлены против коммунистической идеологии и её символов: Ленина, Сталина, КПСС. А первый закон про неуважение был издан в 1990 году относительно президента СССР [Михаила] Горбачёва. Я к тому времени свою политическую деятельность закончил».

Алексей Мананников, бывший депутат Совета Федерации Федерального собрания РФ (в 1982 году был осуждён на три года по ст. 190–1 УК РСФСР): «При Советах террор был тотальным. Сажали всех, кто открывал рот или что-то писал против власти. Меня, например, упаковали на три года по аналогичной статье (распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй) за частную, в том числе с матерью, переписку. В армии был тотальный контроль за перепиской. Один приятель как раз служил, оттуда и пошло.

У власти тогда и сейчас разные цели. Идеологическая власть хранила верность идее и наказывала за отступления от неё. Нынешняя, чекистская власть держит власть ради самой власти и прилагаемых к ней денег. Она более лицемерна и рациональна.

Новый закон, конечно, выглядит насмешкой над 29-й статьей Конституции, гарантирующей свободу слова. Но применяться в путинской России он будет избирательно и показательно, как и прочие карающие за пользование конституционными правами законы (об уголовном наказании за «злоупотребление» правом на мирные собрания)».

Ольга Лесневская, публицист: «Я все эти разговоры на кухне прекрасно помню: хотя в моей семье их не было, но, когда я была студенткой, я училась в Одессе и водила дружбу с людьми из разных кругов, и там это проскальзывало. Основная масса людей об этом не говорила, но пословицы и поговорки как-то рождались в народной среде: «Огурчики-помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике» и прочие.

Все знали, что на кухнях говорят, — это при Сталине нельзя было, а после Хрущёва не было такого, чтобы боялись утюга. Говорить можно было практически про всё, была масса анекдотов, масса баек. Общий страх был — как наследие страшных сталинских времён, по инерции, а репрессий не было.

В 70-х был некоторый цинизм: мы ничего не можем сделать и никогда не сделаем, но поговорить об этом интересно. Тогда «брали» только публичных людей. Моего одноклассника исключили с факультета журналистики Ленинградского университета за антисоветскую пропаганду. Он церковник был, плюс пытался опубликовать что-то за рубежом. Это стало известно, его сразу исключили, опубликовали разгромную статью.

Он продолжил потом свою неформальную деятельность — таких так и называли: неформалы, — и его объявили ненормальным, он отсидел в психушке. Чаще даже, чем в тюрьму, сажали в психушку: дескать, нормальный человек так себя вести не может. Были высылки за границу насильственные — это была отчасти вынужденная эмиграция, потому что не все хотели и не все там себя находили.

Были распространены доносы — не знаю, существовала ли разнарядка, но доносчики были, внедренцы, из тех, кого на чём-то ловили. Моя подруга, не буду называть её имени, любила ездить в Болгарию, и у неё завязался роман на той стороне. А поскольку в каждой туристической поездке был агент, это фиксировалось. И вот перед следующей поездкой мою подругу вызвали в первый отдел и предложили ей стать, так сказать, наблюдателем, доносить на людей, цепляя её тем, что, дескать, мы сообщим мужу. Она прибежала ко мне в ужасе: что делать? Я тогда сказала: приди и расскажи всем громко, мол, представляете, меня сейчас вызвали и предложили то-то — тогда у тебя профнепригодность и предлагать больше никто не будет. Она так и сделала — больше не предлагали.

Формула доверия была интуитивная, внутренняя цензура была сильная — даже не из страха, не знаю почему. Кто пренебрегал интуицией, либо попадался на глупостях, либо его цепляли и самого таким же делали, либо он шёл на самосожжение и был героем.

Ситуация сейчас не такая точно — это уже нереально, люди немножко не те, мир немножко другой. Чтобы сильно запугать большинство, которое и в 60-е генетически передавало этот страх, нужно репрессировать несколько миллионов. Сейчас, после всех послаблений, никто столько не посадит и не убьёт, это будут точечные репрессии людей малоизвестных, которые не знают, как себя защитить, и боятся и которых есть, за что зацепить.

Это попытка испугать тех, кто шалит не в меру, матом ругается: при девочках нельзя, а между собой — пожалуйста. Я всерьёз к этому не отношусь. Критиковать власть будут, это необходимо. Великий и могучий может много себе позволить. Можно сказать так, что тебя не за что будет взять».