Омский рентгенолог перебрался в Израиль и рассказал, чем отличается наша медицина от заграничной

NGS55.RU пообщался с Михаилом Кеслером — омичом, который закончил ОмГМА, переехал в Москву, а затем отправился жить и работать в Израиль, хотя особо никогда не думал о том, что покинет Россию. Михаил поступил на первый курс Медакадемии ещё в 17 лет, но в свои 35 лет он только два года как окончил обучение и начал вести полноценную врачебную практику в одной из ведущих клиник Израиля. В интервью для нашего сайта он рассказал, почему так получилось и в чём принципиальное различие между медициной в России и Израиле.

— Расскажи для начала о своей жизни в Омске.

— В течение 23-х лет я жил в небольшой двухкомнатной квартире вместе с родителями, младшей сестрой и бабушкой в одной из трехэтажек за СКК имени Блинова. У меня было абсолютно стандартное советское детство. Как и все мальчишки того времени, я бегал по крышам гаражей и строек, отливал биты из свинцовых аккумуляторов и играл в казаки-разбойники на «кладке», так мы назвали старое Казачье кладбище на районе, старую территорию которого занимает ОДКБ.

— Там ты и решил стать врачом?

— Ну почти. Я учился в 38-й школе в классе с уклоном в изобразительное искусство. Мы были творческой богемой школы. Вместо трудов лепили из глины свистульки, вместо летних отработок ходили на пленэры. Так продолжалось до конца девятого класса. Еще раньше я понял, что хочу быть врачом, хоть я и вырос в семье инженеров. Среди огромной библиотеки журналов о радио и томов классической литературы стояли несколько медицинских энциклопедий, которые я зачитывал до дыр. В конце девятого класса мой тогдашний учитель по ОБЖ Роман Анатольевич, видя мою тягу к медицине, отправил меня в летнюю Академическую школу от НОУ «Поиск» в отряд медиков. Там до меня дошло, что если я хочу быть врачом, то надо уходить из искусства. Поэтому, еле как пройдя вступительные испытания, я оказался в химико-биологическом классе 88-й гимназии. А через два года усиленной учебы поступил на бюджет педиатрического факультета ОмГМА.

— С выбором вуза, я так понимаю, вопрос не стоял, а почему ты решил связать свою деятельность с детьми и пошёл в педиатрию?

— Мне тогда, как и сейчас, казалось, что данная специальность наиболее ответственная и требует больше сил и стрессоустойчивости по сравнению с работой в терапии. Особенно мне была интересна детская онкогематология. Я зачитывался книгами, лекциями и ездил дежурить во внеучебное время в ОДКБ в гематологию и в онкодиспансер в детскую онкологию. Эти дети — они производили на меня впечатление маленьких взрослых, зачастую они вели себя сильнее, чем сами их родители, понимая и принимая весь исход, и даже поддерживали их.

— После окончания ты сразу пошёл работать в клинику?

— Нет, на последнем, шестом курсе меда, у меня, как и у многих моих коллег, чувство романтизма сменилось более практичными вопросами о своем будущем. Что делать дальше? Видя нищенские зарплаты преподавателей-врачей, которые сутками не выходят из клиник, мне не хотелось такой же судьбы. В то время я был активным членом еврейской общины Сибири и СНГ, где работал и получал хорошую зарплату. Поэтому я решил оставить на некоторое время медицину и развиваться в другом направлении и осенью 2008-го переехал в Москву.

— Но медицина в итоге всё-таки победила?

— Да, ударивший тогда сильный финансовый кризис оставил меня без работы, и тогда же до меня стало доходить, что я люблю медицину, люблю белый халат, люблю ломать голову над непонятными клиническими случаями. И я поступил в ординатуру на кафедру лучевой диагностики. Во время учебы там я очень заинтересовался развивающимся в то время в России методом диагностики онкологических заболеваний — ПЭТ-КТ.

— Что это за новые технологии?

— Вкратце — это метод радиоактивной диагностики, позволяющий получить картину всего тела с подробными точками, показывающими саму опухоль и её малейшие метастазы. Эта технология позволяет отслеживать, как опухоль реагирует на лечение. А также можно заменить в вводимом препарате изотоп с низкой энергией на изотоп с высокой энергией, и вещество, накапливающееся в опухолях, будет убивать только их. Это называется таргетная (целевая) терапия.

— И как ты смог реализовать свой интерес к новому направлению в России?

— Начитавшись об этом методе, я решил начать писать кандидатскую по применению ПЭТ-КТ при раке молочной железы. Отучившись положенные два года на кафедре, я поступил там же в аспирантуру. Но так как этот метод только развивался в России и была всего пара ПЭТ-центров в Москве, к которым у меня не было доступа, то мой научный руководитель предложил мне поискать какую-нибудь программу в Израиле, где можно было бы пройти стажировку в больнице и набрать нужного материала для кандидатской. Я стал искать и нашел программу для подготовки молодых врачей в Израиле при клинике «Рамбам» в Хайфе. И в сентябре 2011 года поехал туда на 10-месячную стажировку в отделение с ПЭТ-КТ.

— Какие были первые впечатления в сравнении с российской медициной?

— Меня с самого начала пребывания в клинике «Рамбам» впечатлили устройство, снабжение, работа и врачебные знания. Я был в сильнейшем шоке от того, насколько сильная разница между врачами там и здесь — небо и земля.

— Прямо настолько? Давай остановимся подробнее, в чём же такая кардинальная разница.

— Во-первых, начнем с образования. В Израиле человек, окончивший школу, идет обязательно в армию — парни на три года, девушки — на два. Во время службы солдаты получают зарплату, и по окончании армии солдат выпускается с очень неплохой суммой. Ее принято тратить на путешествие. Дружной компанией молодые ребята путешествуют в течение года по Южной Америке, Азии, Австралии с Новой Зеландией, ищут, так сказать, себя.

— Неплохое начало взрослой жизни. А высшее образование?

— Только вернувшись из путешествия и определившись, чем хотят заниматься в жизни, они начинают подготовку к вступительным экзаменам в вузы. Тут нет никакого ЕГЭ, ребята сдают психометрию (единый для всех экзамен, который состоит из обществознания, математики, английского и эссе на заданную тему), по результатам которой тебя зачисляют на тот или иной факультет.

— В каком возрасте израильтяне переступают порог университетов?

— Они становятся студентами где-то в 23 года или старше. Для сравнения, я в 23 года уже получил диплом врача. Да, я знал, что хочу посвятить себя медицине, но все равно идти учиться такой серьезной специальности в 17 лет, когда в голове буйство гормонов и тебе особо не до книг, — это уже говорит о многом. Лучше, конечно, подходить к выбору профессии в более сознательном возрасте.

— Понятно, первое отличие — это более сознательный подход к выбору профессии. Что ещё?

— Далее сам процесс учебы в вузе. Он строится на американской системе, с американскими учебниками. Это медицина с другим подходом. Она построена на методе исключения. Здесь очень важно знать дифференциальный диагноз. То есть какие заболевания включают в себя конкретный симптом у данного пациента. И тебе нужно провести ряд исследований, исключающих все возможные заболевания, чтобы прийти в итоге к правильному диагнозу. Данная система, кроме ее эффективности и дороговизны, позволяет свести к минимуму юридические проблемы, чтоб на врача не подали в суд, ибо врач сделал всё, что можно, исключив все нерелевантное.

— А российская медицина построена на каких принципах?

— Российская медицина построена по более узкому мышлению — врач сразу начинает искать наиболее часто встречающееся заболевание согласно данному симптому, что удешевляет диагностику, но не дает исключения других возможных заболеваний. Например, пациент пришел с болью внизу живота справа. В России пациенту потрогают живот на симптомы раздражения брюшины, думая, что это аппендицит, и скорее всего возьмут сразу в операционную. В Израиле пациента отправят на УЗИ, на КТ живота, возьмут все анализы крови, уточнят семейную историю, связанную с раком, и пока своими глазами не убедятся, что ничего другого нет, кроме аппендицита, не возьмут в операционную. Исходя из этого, в американской системе врач обладает большими возможностями и знанием, а в России по причине ограниченности в бюджете — большей смелостью и надеждой на классический русский авось. Соответственно в Израиле и система учебы более ответственная и тяжелая. Тут на экзаменах «халява, прилетай» не поможет, хотя я прекрасно помню, как сам ею пользовался в России.

— Да, без «халявы» и «авось» в нашей стране очень трудно. Есть ещё какие-то отличия?

— Также нужно объяснить отличие в системе послевузовского образования. Каждый врач в любой стране, получив диплом, выбирает себе специализацию, в которой будет дальше практиковать. В Израиле, как в Америке и в Европе, имеется резидентура, которая длится от пяти до семи лет, в зависимости от специальности. Во время работы ты являешься полноценным доктором, ты ведешь пациентов, пишешь ответы на исследования, дежуришь. Тебя бросают в огонь, в воду и бьют ещё медными трубами, прежде чем станешь врачом-специалистом.

— Так когда же студент становится полноценным доктором?

— Плюс тебе нужно сдать два очень жестких экзамена по твоей специальности. Первый — теоретический, это тест из 150 вопросов на иврите, взятых из основной книги по твоей специальности. Просто для примера: терапевты сдают экзамен по книге «Внутренняя медицина» Харрисона. Это двухтомник на английском, в котором около 4500 страниц мелким шрифтом, и тебе его нужно знать наизусть. Второй экзамен практический. Его проходят только после сдачи первого. В нем комиссия из шести–девяти специалистов и врачей ставит перед тобой различные клинические ситуации и смотрит, как ты с ними справляешься. Кроме этих двух экзаменов ты должен обязательно участвовать за время резидентуры в научной работе и подготовить её для публикации. Эта работа будет проверена советом врачей на экзамене.

— А что происходит, если завалил экзамен?

— Первый экзамен проходит один раз в году, а второй — два. Не сдаешь, остаешься дольше в резидентуре на срок до следующего экзамена. Всё это тяжелая учеба параллельно с пациентами, семьей, дежурствами. Но ты учишься для себя и по окончании резидентуры выходишь состоявшимся врачом с большим опытом, которому уже ничего не страшно. В России, для сравнения, система послевузовского образования состоит либо из интернатуры (один год), либо из ординатуры (два года). Отличие только по времени. Но я, пройдя ординатуру в России и резидентуру в Израиле, могу с уверенностью сказать что два года — это мало. Ты выходишь после двух лет с ощущением потерянности и тотального непонимания.

— А как с финансовым вопросом?

— Что касается финансов, то в России я за свою ординатуру платил, ибо я был приезжий в Москве, поэтому мне не была положена стипендия. Те врачи, которые учились на бюджете, получали по 5000 рублей стипендии. И я вспоминаю, насколько для нас для всех это было нормально — бежать после работы на подработку, чтобы прокормить себя или свои семьи. Например я делал сайты, один мой коллега занимался страховками, другой перепродавал машины. То есть у нас не было времени сесть и учиться, нормально вникнуть в суть работы. Было ощущение, что мы просто сидим, ждем корочки, а опыт и уверенность придут потом, после. Ну а про выпускные экзамены из ординатуры я вообще молчу. В Израиле всё по-другому, в резидентуре ты зарабатываешь в районе $4000 в месяц и можешь полностью сконцентрироваться на обучении.

— С обучением понятно. А что с качеством и доступностью самой медицины?

— В Израиле действуют четыре больничные кассы — это в некотором смысле страховые компании, которым ты на протяжении жизни платишь ежемесячно страховку. Сумма небольшая и зависит от типа страховки. Базовая обязательная страховка покрывает основные виды диагностики и лечения. Самая лучшая, платиновая страховка может покрывать полностью стоматологию, пересадку органов в других странах и т.д. Но суть в том, что все имеют право на медицину, и не надо продавать квартиру, чтобы купить лекарства или сделать операцию. Больничная касса покроет.

— Поэтому ты решил остаться в Израиле?

— Да всё это заставило меня очень сильно задуматься, где же я хочу жить и развиваться как врач. Раньше я не особо думал над переездом, мне нравилась Россия, но тут я увидел совсем другие возможности для себя. Стажируясь по программе «МАСА», я начал усиленно готовиться к сдаче на лицензию врача, ибо Россия входит в список стран, после учебы в которых следует подтвердить диплом.

— Бесконечная учёба.

— Да, чтобы подтвердить диплом, нужно сдать тест из 120 вопросов по пяти специальностям — психиатрия, терапия, педиатрия, хирургия, акушерство с гинекологией. Для этого у тебя есть пять американских толстенных учебников по данным специальностям, имеется некий банк из 5000 вопросов для примера как решать тесты, и полгода на подготовку. Ты просто живешь в библиотеке. Но наиболее тяжко было переучиваться на абсолютно другую систему мышления и, конечно же, чтение на английском. Но благо экзамен я сдал.

— После него я репатриировался и получил гражданство. Ещё полгода я учил иврит в ульпане (это языковая школа), параллельно работая врачом, ставящим иголки для введения контрастных веществ в вены в отделении лучевой диагностики. Затем я нашел место в отделении ядерной медицины в больнице «Ихилов» в Тель-Авиве и поступил в резидентуру. Там я стал работать на том аппарате, о чем мечтал в России — ПЭТ-КТ.

— В итоге ты сейчас настоящий полноценный врач?

— Да, два года назад, сдав все экзамены, я наконец получил статус специалиста. Я получил должность старшего врача, теперь у меня имеется группа ординаторов, которыми я руковожу. Параллельно я занял две области в моей специальности — это диагностика онкологических заболеваний у детей и диагностика и лечение опухолевого поражения печени. Именно в данных направлениях я и развиваюсь сейчас.