«Сюда приходят умирать»: как три человека живут в деревне на краю Омской области

Севернее деревни Вятки Усть-Ишимского района Омской области — Сургут и Нефтеюганск. Со всех сторон непроходимые болота и тайга. Здесь в одиночестве ухаживают за столетним храмом два послушника, Евгений и Владимир. Каждый пришел сюда за тишиной. Соседние деревни для них сродни шумной Москве.

Среди их забот не только церковь, но и умирающий послушник. Не ходоки сюда и врачи, и приезжие, особенно после майского паводка. Но мужчины звонят в колокола, даже если к ним никто не приезжает. Как живут послушники в окружении медведей и непроходимой тайги — в материале корреспондента NGS55.RU Марии Носенко.

При первом взгляде на карту становится страшно — путь из Омска до Вятки сложный. Дорога до Усть-Ишима на автобусе занимает 10 часов. Потом еле успеваем на катер, который курсирует всего раз в день. Еще три часа плывем до ближайшей к Вятке деревне Кайсы. Это небольшой поселок с населением около 200 человек.

Дорогу размыло, поэтому мы оказываемся отрезанными от остального мира до завтрашнего дня. В деревне Кайсы, стоящей на правом берегу Иртыша, просим ночлега у управительницы женской монашеской обители Марины Безделевой. В потемках идем в пустой неотапливаемый дом, чтобы поспать и утром отправиться в Вятку.

Многие туристы едут в Вятку за приключениями. Считают, что ценнее тот путь, что ты проходишь тяжело. Возможно, так думали и переселенцы из Орловской и Вятской губерний Центральной России, которые пришли сюда в 1899 году. Приехав на лошадях, они увидели сплошную тайгу, какое-то время не замечая из-за деревьев речку Кайсушку. Жили в землянках, первым делом занимаясь будущим храмом (его начали строить аж в 1911 году), в холоде и в бедности. Назвали место Вяткой в честь родных мест.

В 1917 году в деревне жили 400 человек. С появлением колхоза люди начали в нем трудиться, а в новом храме, построенном по проекту Санкт-Петербургского университета, продолжали служить священники. В 1937 году по указу советской власти в храме спилили все кресты и сожгли иконы. В здании со временем стали устраивать танцы и показывать кино. Отголоски дома культуры, детские надписи «здесь был Вася» и «Света 1957», остались до сих пор на стенах внутри колокольни.

В XX веке деревни правого берега начали умирать. Исчезли Чудесное, Прекрасное, Васильев Бор, Тюляк и другие, поскольку школы и дороги стали строить на левом берегу. Вятка тоже пришла в упадок, когда местную приходскую школу перевели в Кайсы. Это случилось во второй половине века.

Вятка стала оживать относительно недавно. В 2005 году иеромонахом Свято-Никольского мужского монастыря в Большекулачье назначили Савватия, а Вятская обитель стала его северным скитом (небольшим монашеским поселком для жизни в отдалении). Некоторое время Савватий восстанавливал обитель и жил здесь, а затем уехал по распределению в Киргизию. В Вятке остались послушники.

Женская же обитель в Кайсах, где мы спали той самой ночью, появилась в 2003 году как часть комплекса. Сейчас монахини в ней не живут.

Мы отправляемся в Вятку ранним утром. Крапива, которой усеяны Кайсы, покрылась росой. Щурясь от слепящего солнца, натягиваю на замерзшие пальцы кофту. Прошу местного жителя на старом уазике подвезти нас до Вятки. В руках бисквитные пирожные из Усть-Ишима для послушников.

Дорога изрыта колеями. По обе стороны лес. Наш водитель говорит, что порой на эту дорогу выбегают волки. Уазик похож на неваляшку: он качается из стороны в сторону, почти падает, но каким-то чудом держится «на ногах». Так мы преодолеваем 5 километров.

Заслышав гремящий уазик, из деревянного дома выходит голубоглазый мужчина с седой бородой. Это послушник Евгений. Он живет в Вятке четыре года. До этого в течение 11 лет приезжал сюда из Большекулачинского монастыря. Мы просим его показать нам красивые уголки деревни. Евгений тихо говорит, что Вятка для него — самое спокойное место.

— Это хорошо, что здесь мало людей. В соседние Кайсы приезжаешь, а там как в Москве движение. Мотоциклы, молодежь. Все носятся, кричат. Ууу…

В Вятке Евгений за старшего. Здесь с ним живут еще двое мужчин: один помогает с хозяйством, а другой умирает. Был молодой инок, но он уехал в паломничество в Оптину пустынь. Вернется он или нет, никто не знает.

Послушникам не положено носить облачение, поэтому Евгений встречает нас в кроссовках, темных брюках, черной кофте на молнии и такого же цвета кепке. Одежда послушника должна быть аккуратной и скромной. А здесь еще и защищающей от таежных клещей.

— Здесь у нас сохранился батюшкин дом. Он для гостей, на экстренный случай. Вон там, у кедра, жил человек, уехал в Кайсы. Дома разбирают и перевозят туда. Сейчас уже никого из местных не осталось, — показывает Евгений на деревню.

В Вятке есть одна улица. По правую сторону стоят столетняя церковь и зимний храм. По левую — покосившиеся деревянные домики и обрыв с видом на тоненькую речку и лес. Мужчины живут в одном из старых домов. Хозяйство держат небольшое: есть бычок, корова, курицы, козы, которых эвакуировали из Кайсов во время паводка, и два кота.

— Козы дают по три литра молока, а нам за глаза хватает. Раньше коровы были, но потерялись, давали аж по 10 литров. Продукты доставать непросто, поэтому что выращиваем, то и едим. Три картошины есть, и хорошо.

Солнце слепит глаза, хочется спать. Евгений же к ранним подъемам привык. Он рассказывает про свой распорядок дня.

— Первым делом, как просыпаемся, у нас идет молитва. Затем послушание. Это, значит, забор поставить упавший, в храме порядок навести и так далее. Обедаем. Опять молитва, — перечисляет Евгений.

Послушник рассказывает, что сейчас в монастырях осталось совсем мало людей. В 90-е, когда закончилась «безбожья власть» и когда сам Евгений обратился к вере, в Большекулачье служили 100 человек. Приходили и бездомные с наркоманами, и молодые, и старые.

Мы идем в столетний храм. Возле входа Евгений неспешно крестится, поклонившись. Церковь в честь Василия Блаженного сделана без единого гвоздя. Всё здесь создано руками первых поселенцев.

Внутри храма темно и прохладно. Деревянный пол чисто вымыт, на нем лежат маленькие коврики. Огромный иконостас растянут во всю стену. За ним в отдельном помещении находится алтарь, куда нельзя проходить обычному человеку. Послушники молятся в столетнем храме в летнее время, а в зимнее переходят в отдельное помещение. Храм не отапливается — во многом благодаря этому он сохранился до наших дней красивым и целым.

По словам Евгения, церковь уже наклонилась в одну сторону. В ветхости крыльцо. Сгнили окладные венцы (срубы, из которых состоит часть фундамента). Послушник ведет нас на колокольню по деревянной лесенке. На стенах чьи-то имена, выцарапанные ножиком в советские времена.

Служб в церкви не было давно: то ураган, то паводок мешают батюшке приехать в храм издалека. Евгений начинает творить для нас мелодию на колоколах. Звук оглушает и завораживает.

— Кто из помогающих раньше мужиков на СВО ушел, кто на Север уехал работать. Бывали у нас люди с отцом Михаилом, пол чинили. Печного мастера нигде нет. Я говорю дочери, ты мне купи книгу, я почитаю, научусь класть печи. Молодым это не надо. Душа болит за храм. Но у меня есть одна мечта: построить трапезную, чтобы принимать гостей.

Реже в Вятку ездят и туристы. По словам Евгения, виновата тяжелая дорога. Во время паводка жители Вятки оказались отрезаны от Кайсов и отправлялись за продуктами на лодке. Неравнодушные люди купили послушникам генератор. Еще сложнее в Вятке со скорой помощью. Единственное, что могут сделать послушники, — позвонить фельдшеру.

— У одного здесь шибануло давление. Скорой нет, дороги нет. Позвонил фельдшеру, говорю, скажите, что делать. Натарахтели мне лекарств. А где их взять? Говорит, походите по соседям. Но послушник наш после этого случая всё равно слег, умирает.

Нет врача даже в ближайших населенных пунктах. Ни в Кайсах, ни в Аксеново. Евгений рассказал, что во время послушания как-то раз поранил ногу болгаркой так, что надо было зашивать. Справился просто: залил перекисью и перебинтовал. Благо у мужчин есть самые необходимые медикаменты.

— На кладбище уже наши люди заселяются. Еще один скоро будет, и потом нас двое. Так мы и приехали сюда, чтобы спокойно умереть, — спокойно говорит послушник.

К диким животным в Вятке, как и в соседних деревнях, относятся без страха. По дороге к домику Евгений со смехом рассказывает, как ему встретились пугливые медвежата и как в конце улицы иногда завывает медведица. Волков, говорит, не видел, но они точно живут за болотом, где люди собирают клюкву. А медведь-шатун живет на другом берегу Кайсушки.

Мы знакомимся с послушником Владимиром и вручаем ему пирожные из Усть-Ишима. Он улыбается нам и ласково смотрит дальнозоркими глазами. Несмотря на то что Владимиру пора готовить обед, он наливает нам чай и угощает булочками. Их он напек к среде, к постному дню.

— Позавчера покатался на катере из любопытства. Не-е… Не для меня… Еще и давление поднялось. Мы сюда и пришли, чтобы более покойно было. Раз в миру нам покоя не давали, — смеется Владимир.

Мужчина родился в Омске. Выучился в техникуме на повара. В молодости был с характером. Бывало, на учебе его ругали, а после он пристрастился к спиртному. Дело усугубилось, когда умерли родители. Так Владимир и обратился к вере.

— Стою я в обители, принимают ребят. Они во всё горло, мол, хотим быть подвижниками. А когда меня спросили, я сказал, что жить негде. Их что-то не видно, а я здесь. Служу 15 лет, а сюда приехал 5 лет назад. Может, они хотели найти монастырь, где работать не надо? — улыбается Владимир.

На столе у послушников мёд, чайник с заваркой, сухари и немного конфет. Видно, как мужчинам не хватает руки хозяйки: чашки стоит хорошенько отмыть с содой. Мы говорим о паводке, о фильмах про святых и о Савватии.

С цивилизацией мужчины связываются с помощью смартфона. Он есть у Евгения. Ловит редко, но этого хватает, чтобы ему поговорить с дочкой. Был в деревне и таксофон, но его убрали за ненадобностью.

Близится обед, и послушникам нужно к нему готовиться. Мы оставляем мужчин, благодарим за прием и вручаем немного денег на нужды храма. Впереди нас ждет дорога на уазике. Волков и медведей в этот раз почему-то боимся меньше. Может, под воздействием спокойствия послушников.