Происшествия подробности «Лучше следите за своими крепостными»: людей отдают в рабство, власти об этом знают, но ничего не делают

«Лучше следите за своими крепостными»: людей отдают в рабство, власти об этом знают, но ничего не делают

Рабу просить о помощи полицию чаще всего бесполезно

Олег Шпотя в московской квартире «Альтернативы» сразу после освобождения из рабства

На юге России процветает трудовое рабство — так говорят волонтеры, которые регулярно освобождают людей из неволи. Нуждающиеся в рабочей силе фермеры часто вербуют бывших заключенных или детдомовцев — тех, у кого проблемы с деньгами и социализацией. Рабочих заманивают обещаниями зарплаты, регулярного питания и крыши над головой. На деле людей ждет безденежье, сухая лапша на ужин и работа в глуши — почти без шанса сбежать в нормальную жизнь. Ирина Бабичева рассказывает о порядках нового крепостного права, на которые местные власти предпочитают закрывать глаза.

Побег


Олег Шпотя спал так крепко, как не приходилось уже давно. Последние месяцы тяжелой работы сон не шел, а прошлой ночью было совсем не до того.

Накануне Олег весь день держался привычного распорядка: покормил скотину «хозяина», сам погрыз сухой «Анаком», выпил «наливайку» — обязательную стопку спирта перед сном. Лег в кровать.

И не уснул.

Ждал, когда погаснет село.

Последний месяц Шпотя провел в Корсаках, где всего 10 дворов. Олег жил в доме в конце единственной улицы.

Корсаки окружены степью. Автобусы сюда не ходят. До ближайшего поселка — восемь километров по прямой, до города Пролетарска — четырнадцать.

Олегу и его соседу по комнате Юрию пришлось бесплатно работать на фермера, ухаживать за поголовьем — пятью сотнями бычков на мясо и пятьюдесятью коровами. Выбраться смогли только с помощью волонтеров.

Олег показывает на карте, в каком доме его держали

С наступлением темноты мужчины выскочили за ворота в чём были, запрыгнули в приехавшую машину и покинули спящее село. Беглецов привезли в Ростов-на-Дону. Остаток ночи они провели на вокзале. Наутро в грузовике с Центрального рынка поехали в столицу — в офис правозащитной организации «Альтернатива».

Олег всё еще называет фермера «хозяином». Он понимает, что был в рабстве.

Подростковые выходки


Олег Шпотя вырос в хуторе Амелино Волгоградской области. Большую часть жизни проработал вахтовым методом на юге страны — трудился в поле, пас скотину. Палящее летнее солнце и зимние степные ветра взяли свое — мужчина выглядит старше своих сорока. Его лоб изрезан глубокими морщинами, даже зимой у Олега красноватый рабочий загар. Мужчина говорит, скупо шевеля губами — чтобы меньше виднелся черный провал рта. У него плохие зубы и он не помнит, когда в последний раз был у стоматолога.

Родители Олега развелись в его раннем детстве. Отец остался на Украине, мама вернулась в Россию. Через пару лет за алкоголизм ее лишили родительских прав. Мальчику не было и пяти лет, когда он попал в детдом. Оттуда его забрала бабушка.

Олег не знает, где мама и жива ли она вообще. Если да, то ей сейчас около семидесяти лет — сказать точнее Олег не может, потому что не знает дату рождения женщины. Он пытался разыскать маму в соцсетях, но безуспешно. О ней Олег слышал разное: живет в Астраханской области, Саратовской, уехала в неизвестном направлении, сидит в колонии. Что из этого правда — для него загадка.

Отца Олег никогда не видел и даже не знает, в какой части Украины тот живет.

Бабушка — единственная, о ком Олег говорит с гордостью. Ветеран войны, мечтала дать ему хорошее образование, водила в музыкалку на уроки баяна.

Олег был не самым прилежным учеником. Поэтому директор средней школы предложила бабушке выход: три тысячи рублей в месяц, и мальчику «нарисуют» оценки. Бабушка согласилась выкраивать деньги с пенсии.

Олег узнал об этом в 14 лет.

— Директора предупредил: не прекратишь забирать деньги у пенсионерки, я тебе из дома всё [вынесу] и окна поразобью, — вспоминает Олег.

Поборы продолжились, и тогда подросток исполнил угрозу — средь бела дня разбил окна в доме директрисы и стащил DVD-проигрыватель.

Так Олег получил первый срок — за кражу. Вышел через два с половиной года, уверенный, что деньги бабушке вернули. Оказалось — нет. Олег пошел поговорить с директрисой. Тщетно. Тогда парень снова разгромил ее дом, украв двухкассетный магнитофон. Суд приговорил Шпотю к трем годам.

Пока Олег отбывал второй срок, бабушка умерла. Похороны внук пропустил. Освободившись, Шпотя опять пробрался в директорский дом и взял тот же магнитофон. На суде сказал, что сделал это в отместку. Получил условку, а в школе начали проверку.

Вокруг села Корсаки — сплошные степи

После этого Олег поступил в ПТУ на овощевода. Сейчас он называет свои ходки подростковыми выходками и глупостью. Жалеет, что упрямство довело его до решетки — и он не смог проститься с бабушкой. Своей семьи у него нет — только дальние родственники.

Никто не помог, когда Олег угодил в рабство.

Чтоб больше не звонили


Олег Шпотя всю жизнь проработал на астраханских, волгоградских и дагестанских полях. Периодически оставлял работу и навещал родню. Говорит, что за работу всегда платили, а когда решал уехать — без проблем отпускали.

Этой осенью Олег потерял паспорт и поехал в райцентр — город Фролово — восстанавливать документ. На вокзале к нему подошел таксист.

— Спросил: «Куда?» Я говорю, у меня денег нету на такси, — вспоминает Шпотя. — Ну и слово за слово, говорит, есть работа, давай отвезу тебя [к знакомому фермеру], там хорошо платят.

Таксист набрал потенциального работодателя — фермера Саида Османова — и передал трубку Олегу. Ему назвали условия труда: подработка зимняя, проживание, питание предоставляются, зарплата — 10 тысяч рублей, проезд из Волгоградской области в Ростовскую прямо на такси — причем расплатиться за дорогу Османов пообещал из собственного кармана.

На ферму приехали ночью. Саида на месте не оказалось, поэтому работника встретил брат фермера — Рамзан. Олега завели во флигель для рабочих. В помещении было три комнаты — кухня, спальня на двух человек и маленькая комната, где спал дед Игорь. Олег занял пустую кровать. На соседней спал другой рабочий — Юрий.

Наутро мужчины разговорились. Юрий, тоже сидевший, прожил на ферме несколько месяцев. Оказалось, его, как и деда Игоря, привез к Османовым тот же таксист.

Юрий познакомил Олега с порядками на ферме. Есть можно только раз в день — на ночь. Меню главным образом состояло из «Анакома» — лапши быстрого приготовления. Была еще картошка, но времени приготовить ее Юрий не находил все эти месяцы. Стоять у плиты полагалось вечером, в свободное от работы время, к тому часу мужчина уже валился с ног. Поэтому обычно заливал кипятком лапшу, а иногда грыз сухую.

Еще рабочим обещали кусок мяса — когда хозяин зарежет барашка. Но забивать животное Османовы не спешили.

Зарплаты Юрий «в глаза не видел». Зато отказываться от вечерней «наливайки» было непозволительным: на ночь хозяева требовали принять сто граммов спирта. Откажешься — подумают, что планируешь сбежать. От такого рациона человеку становилось плохо, но лекарств не давали.

Олег и Юрий сделали фотографию в комнате, где жили

— И со мной то же самое произошло. В принципе-то и готовить некогда было. Пока «Анаком» разогреешь, говорят, шуруй на работу. Чай попить не успеваешь, — говорит Олег.

Османовы были не заинтересованы в том, чтобы рабочие выглядели «прилично». Хозяйственной одежды им не выдали, велели работать в своей. Без теплой одежды было не обойтись — стояли морозы. Османовы обещали купить им новые вещи, если мужчины будут работать долго и хорошо.

Пара дней — и пуховик Шпоти порвался, штаны безнадежно испачкались, и Олег стал сам себе напоминать бомжа. Он уверен: Османовы поступали так специально, чтобы если рабочие бы и сбежали, то к ним бы относились с пренебрежением.

— Я должен был их надеть, чтоб испачкать, чтоб чистых вещей не было. И каждому рабочему он так делает, — говорит он.

Очень скоро Олег засомневался, что получит обещанные деньги. Он спросил у соседей — те ответили, что Османовы не платят, на ферме большая текучка, периодически кто-то из рабочих просто исчезает.

Спустя пару недель работы Саид прямо сказал — за работу платить не собирается, и так таксисту за доставку Олега отвалил 15 тысяч рублей, теперь эти деньги Шпотя должен отработать. Долг закроется — тогда и про зарплату можно будет поговорить.

Олег уверен: фермер нашел бы повод, чтобы не платить.

— Например, теленок умер — ты виноват. Одни только причины были, чтоб не отпускать человека.

В отчаянии Олег набрал телефон службы спасения. Приехали местные полицейские — Шпотя говорит, что их было трое, но хорошо запомнил он только одного — участкового.

Когда приехали полицейские, Саида на месте не было. Силовики общались с Рамзаном. Олег рассказал сотрудникам МВД, что происходит на ферме. Он считает, что выделил участкового главным образом из-за реакции силовика на свои слова: тот стал отговаривать.

— Участковый говорит: Олег, мы тебя вывезем в Пролетарск, а он тебя там будет встречать. А привезет назад — станет еще хуже. И побьют, и следить будут постоянно, чтоб не убежал.

Олег привык работать вахтовым методом в сельском хозяйстве, но за работу всегда платили

После беседы полицейские развернулись и уехали.

— Ему, Олегу Шпоте было предложено уехать, но он же сам остался. Никто не заставлял, — ответил мне один из сотрудников ОМВД, с которым мы общались при подготовке этого текста.

Пресс-служба донского главка МВД ответила на запрос в том же духе: «Инцидент был урегулирован сотрудником полиции на месте, стороны конфликта претензий друг к другу не имеют».

К Османовым силовики приехали еще раз, когда вернулся Саид. Олег говорит, что «хозяин» был в ярости от его выходки. Силовики взяли отпечатки пальцев у рабочих, чтобы проверить, не состоят ли они в розыске.

Олег утверждает, что участковый беседовал с фермером по-приятельски и в присутствии других рабов сказал, что Саиду надо лучше следить за своими крепостными, а еще «п***ть всех надо», чтобы неповадно было тревожить местные власти.

— Так и сказал? — спрашиваю. У Олега вырывается смешок — совсем ребяческий.

— Да, вот так и сказал. Чтоб больше не звонили [и ему не мешали]. Саид потом [заметил]: «Вот видишь, что участковый сказал? Наверно, так и надо делать».

После отъезда силовиков у Олега отобрали телефон. Вскоре Саид узнал, что у Шпоти были судимости. Связаны ли эти события, Олег не знает. Но Османов стал ему угрожать: пропадет что на ферме — пожалуюсь на тебя, так что работай и не выделывайся.

Как-то вечером у Олега начались боли в районе сердца. Рабочий пошел к Саиду и попросил вызвать врачей.

— Он говорит: «Я тебе щас вызову скорую». Начал ногами бить. Иди, говорит, отсюда. Еще раз выйдешь, хуже будет. И всё время оскорблял.

По словам Олега, Саид не поверил, что ему плохо. Он решил, что если медики госпитализируют рабочего, тот сбежит.

Соседи в дела Османовых не вмешивались. Олег видел хозяйскую жену — но просить у нее помощи было бессмысленно. Женщина приезжала на машине и велела грузить ей зерно.

Местные власти на ферму не заглядывали.

— Никто не вдается в подробности, никому это не надо. Они там все свои, — уверен Олег.

Он сделал вид, что принял порядки на ферме. Телефон вернули в «хозяйственных целях», чтобы созваниваться и получать указания по работе. Юрий, несколько лет назад уже попадавший в рабство в Дагестане, посоветовал найти телефон «Альтернативы». Дед Игорь в побеге решил не участвовать: вдруг фермер все-таки заплатит.

«Щас приеду, тебе ноги оторву»


Таксист, доставлявший рабочих к Саиду, требует не называть своего имени. Он утверждает, что привез к фермеру только Олега Шпотю.

— Почему он рассказывает, что ему [было] плохо? — возмущается таксист.

Он сообщил, что знает многих фермеров и часто ездит в Астраханскую и Ростовскую область, а также республику Калмыкию в «рабочих» целях.

Таксист говорит, что Олег голосовал на дороге

Таксист рассказал другую версию знакомства со Шпотей. По его словам, он отвез пассажира в Астрахань. На обратной дороге в Волгоград увидел голосующего мужчину. Стояла ночь. Таксист остановился и предложил Олегу сесть. Разговорились — и предложил работу в «нормальном месте». При этом с Османовыми таксист якобы незнаком.

— Он просто через моих друзей говорил, что ему нужны работники, нормальные люди. Чтоб не пьяные были, серьезные, — утверждает таксист.

Через несколько минут он передумает и скажет мне, что Саид приезжал на вокзал (на какой именно, таксист не вспомнил), искал работников, оставил свой номер телефона и просил звонить, если найдут ему людей.

Таксист говорит, что за доставку Олега ему заплатили по счетчику — около шести тысяч рублей, а не пятнадцать, как сказали Олегу.

Водитель в курсе, что работа у Османовых обернулась для Шпоти бедой. После освобождения Олег звонил ему и просил больше не привозить к фермеру работников. В ответ таксист предположил, что Олег напился, и пригрозил: «Я щас приеду, тебе ноги оторву».

Еще таксист утверждает, что «Альтернатива» Олега не освобождала — ушел сам и его спокойно отпустили. Если верить таксисту, в Москве рабочего тоже не было — якобы в тот день, когда я с Олегом беседовала в столичной штаб-квартире «Альтернативы», Шпотя приглашал таксиста на попойку в Волгограде:

— Он мне звонил, говорил, я сейчас сижу водку пью, хочешь приезжай, водку попей. <…> Этот человек — алкоголик, — уверяет таксист.

Адекватные люди и обычные бомжи


Сотрудник отдела МВД России по Пролетарскому району, фотографию которого узнал Олег Шпотя — это участковый Сергей Чеботарев. В его участок входят и Корсаки.

Чеботарев подтверждает, что дважды приезжал на ферму к Османовым в сопровождении своих коллег. Олега Шпотю и других рабочих он в отдел не забирал. Говорит, что бить не советовал. Участковый согласился рассказать подробнее о том выезде после распоряжения начальства. Но побеседовать нам не разрешили.

Подполковник полиции Виктор Марченко, возглавлявший отдел МВД России по Пролетарскому району, сообщил, что после поста «Альтернативы» к ним приезжали следователи. Проверку действительно проводят, подтвердили в пресс-службе СУ СК по Ростовской области. В региональном главке МВД тоже решили провести разбирательство. По словам Марченко, на Османовых наговаривают.

— Обычные бомжи работали там, а потом уехали добровольно, — говорит подполковник.

Татьяна Петченко, глава Опенкинского сельского поселения, куда входят Корсаки, к полицейским вопросов не имеет — как и к братьям Османовым. Петченко стала главой поселения три месяца назад. Говорит, что с ее вступления в должность нарушений у Османовых не регистрировали.

— Мы общались. Адекватные обычные люди, которые живут в поселении, — сказала Петченко.

В селе Корсаки около 10 дворов

Глава администрации Пролетарского района Сергей Гончар узнал о произошедшем от меня. После беседы с подполковником Марченко чиновник сообщил, что проверка ничего не выявила.

— Да, действительно, рабочие находились, работали, но очень много выдумано, — сообщил Гончар.

Местные фермеры про Османовых слышали.

— Какой же он порядочный, если рабов держит? — спрашивает один из пролетарских фермеров.

В администрации района предложили навестить Саида Османова вместе. Сначала чиновники обещали поехать без предупреждения, потом фермеру все-таки сообщили о предстоящем визите. Неделю поездка переносилась. Потом Саид сказался больным и велел к нему не приезжать. В телефонном разговоре Османов был краток. Он сказал, что ферму проверяли силовики, и добавил:

— Он [Олег Шпотя] всё наврал. Я ничего рассказывать не буду. Больше мне не звоните.

5 человек из 100


Для южных регионов трудовое рабство — явление историческое, говорит Александр Родин, президент донской ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов России.

— На востоке области это было даже в советское время. [Пришло] с кавказских [регионов]. Тогда не фермеры были, а кошары от коллективных хозяйств, но они были достаточно самостоятельны. Там это привлекалось, — вспоминает Родин.

По его словам, на некоторых кошарах рабов даже сажали на цепь по ночам.

Чем хуже транспортное сообщение с районом и чем дальше поселок, тем больше возможности у фермеров использовать рабов.

В «Альтернативе» говорят, что в основном невольничий труд используют на аграрных работах — в тех сферах, где нужна тяжелая рабочая сила. В таких хозяйствах могут не оформлять на работу, но нагружать сверх меры и не платить.

Раньше в «Альтернативу» преимущественно обращались люди, которых увезли в Дагестан. Сейчас Кавказа стало меньше, а так называемого «аграрного треугольника» — Ростовской области, Краснодарского и Ставропольского краев — больше.

Алексей Никитин, сотрудник «Альтернативы», говорит, что наиболее уязвимы люди, у которых трудности с социализацией — например, выпускники детдомов или бывшие заключенные, которые после освобождения из колоний пытаются найти работу. Людям с судимостью сложнее трудоустроиться официально, они чаще соглашаются на «шабашки», некоторые из которых оборачиваются рабством.

— Людям с судимостью сложно найти работу, а [рабовладельцам] это развязывает руки в том плане, что «Я на тебя напишу, что ты у меня инструменты украл», — говорит Никитин.

Действия людей, которые используют рабский труд, определяются статьей 127.2 Уголовного кодекса. Дел по ней мало. За одиннадцать лет — с 2009 по 2020 год — в России за использование рабского труда осудили только 65 человек, следует из данных платформы «Достоевский», которая собирает официальную статистику Судебного департамента при Верховном суде РФ.

Статистика приговоров по статье 127.2 УК РФ

— До суда в России доходят 10–12 дел в год. Это абсолютный мизер, освобожденных каждый год — сотни, — говорит Никитин. — [Дело] возбуждают, если большой скандал. И то — не всегда оно чем-то заканчивается.

Иногда рабовладельцы получают в суде штраф. Даже это считается успехом, признает Никитин. В «Альтернативе» говорят, что многие освобожденные из рабства молчат. Они не думают, что преступника накажут — судебная практика, когда «хозяина» приговаривают к штрафу в 10 тысяч рублей, веру в российскую Фемиду не вызывает.

— Мне кажется, «сверху» должны быть изменения. Чтобы [«хозяин»] понимал: он продаст всю свою ферму, но выплатит компенсацию. Не 10 тысяч, а серьезно, чтобы это было ощутимо.

Волонтеры «Альтернативы» говорят, что чаще всего фермеры жалуются в ответ на освобожденных.

— «Да он сам ко мне пришел, сам попросился, и вообще он пил. Если бы я не подобрал, на улице в луже бы где-то лежал. Я его облагодетельствовал. За месяц я ему не заплатил — он больше ел, чем работал, поэтому денег я ему не должен. Он сам от меня ушел, никто его не держал». Это стандартно, — называет Никитин основные фразы, которые слышат от экс-хозяев.

Статью за использование рабского труда в «Альтернативе» сравнивают с семейным насилием: слово против слова, ничего другого по большому счету в деле нет. Но если семейное насилие полностью скрыто в квартире и сложно найти свидетелей, то в случае с рабством свидетели вроде как есть, но показания давать не хотят: живут по соседству, неприятностей не ищут.

— «Ну а что он такого ужасного сделал?» — говорят соседи в селе. Не все воспринимают это как нечто ужасное. А силовики — часть того же народа и у них такое же отношение. «Ну у фермера какие-то алкаши работают, чего я буду заморачиваться». <…> Как и семейное насилие: муж с женой повздорили, че я должен свое время тратить. Это вообще не воспринимается как серьезное преступление, — рассказывает Никитин.

Получить наказание по статье за использование рабского труда в России сложно. В среднем из сотни освобожденных рабов 95 человек постараются забыть случившееся как страшный сон и жить дальше. Только пять человек окажутся готовы писать заявление в правоохранительные органы и добиваться наказания для бывших «хозяев».

Олег к ним не относится. Он планирует восстановить паспорт, подлечиться и найти работу. Юрий тоже с заявлением не обращался — его сестра Ирина говорит, что мужчина пропал на всё лето, а вскоре после освобождения опять исчез в поисках работы.

Шпотя уверен, что если бы силовики хотели — разобрались бы тогда, когда рабочие звонили в службу спасения.

— Да кому мы нужны? — спрашивает он.

ПО ТЕМЕ
Лайк
LIKE0
Смех
HAPPY0
Удивление
SURPRISED0
Гнев
ANGRY0
Печаль
SAD0
Увидели опечатку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter
ТОП 5
Рекомендуем
Знакомства