«Он скрипел зубами от боли, начал кусать себя». Почему разваливаются дела о смерти детей после письма Бастрыкина

Жительница Екатеринбурга Юлиана в июле потеряла полуторагодовалого сына Мирона. Малыш был в больнице и накануне смерти всю ночь кричал от боли, а маму успокаивали, что ничего страшного не происходит. Утром его не стало. Диагноз смог выявить только патологоанатом.

Следственный комитет возбудил уголовное дело, чтобы выяснить, есть ли в случившемся вина медиков и как получилось, что здоровый, полностью обследованный ребенок вдруг сгорел за три дня от болезни, которую при жизни так и не диагностировали.

— Я сейчас никого не обвиняю, но хочу узнать правду — можно ли было спасти сына? И если есть виновные, они должны быть наказаны, — говорит Юлиана.

Но обстоятельства складываются так, что даже если в этой трагедии есть конкретные виновные, никакого наказания никто не понесет. И мама погибшего мальчика — лишь одна из многих, кто оказался в такой же ситуации. На примере трагедии в детской больнице Екатеринбурга рассказываем о проблеме всей страны: почему уголовные дела, связанные с возможными врачебными ошибками, по сути, сейчас обречены на развал. Подробности — в материале наших коллег из E1.RU.

Ровно за пять месяцев до смерти, в один год, Мирон проходил полное медицинское обследование, которое положено по возрасту.

— УЗИ сердца, внутренних органов, анализы крови, кардиограмма — всё было в норме, полностью здоровый ребенок, — вспоминает Юлиана.

Всё случилось неожиданно. Вечером в воскресенье, 2 июля, малышу вдруг стало плохо.

— Пришли с прогулки, я начала готовить ужин, Мирон играл рядом, бегал, смеялся, — рассказывает мама. — Потом начал беспокоиться, хныкать. Подумала, проголодался, хочет, чтобы быстрее покормила. Сейчас, говорю, потерпи немножко. А он вдруг побледнел, началась рвота.

Мама тут же вызвала скорую. Медики приехали минут через 15. За это короткое время Мирон пришел в себя: лицо порозовело, снова начал играть и носиться по квартире.

Врачи осмотрели малыша, всё было в порядке: живот мягкий, температура в норме — в общем, никаких признаков болезни. Юлиана написала отказ от госпитализации, решив, что завтра на всякий случай пригласит на дом врача.

А через 20 минут после того, как врачи уехали, Мирону снова стало плохо: бледность, слабость, рвота. Скорую на этот раз ждали около двух часов, за это время у мальчика снова всё прошло. Но на этот раз Юлиана с мужем решили, что точно поедут в стационар. Скорая отвезла их в больницу с подозрением на инфекционное отравление. Положили под капельницы с физраствором, чтобы восполнить потерю жидкости. Взяли анализы. Утром Мирон проснулся бодрым и внешне здоровым.

— Улыбался, играл. С аппетитом позавтракал кашей. Пообедал тоже нормально, казалось, всё хорошо. И общий анализ крови, и биохимия — всё было в норме, — продолжает рассказывать Юлиана.

Но вечером всё началось по новой: слабость, тошнота. Утром снова поставили капельницу, улучшения не было, Мирон начал слабеть. Дежурный врач, которого позвала Юлиана, осмотрел ребенка, почитал карту.

— Сказал, у него тахикардия и одышка, вызвал реанимационную бригаду. Заподозрили менингит. Решили, нужно везти в 40-ю больницу.

В сороковой больнице у ребенка снова взяли анализы крови, сделали пункцию из спинномозгового канала — это необходимо для диагностики менингита. У него уже был вздут живот. Я сказала об этом врачу, назначили снимок, чтобы исключить непроходимость кишечника. Снова прописали капельницу, на этот раз с антибиотиком, — вспоминает мама мальчика.

Через какое-то время в палату зашла врач, успокоила маму, что самое страшное исключили: менингит не подтвердился. Снимок органов брюшной полости, со слов врачей, тоже не показал никаких патологий. Медики предположили отравление и продолжили лечение под капельницей. Все остальные обследования, по словам Юлианы, назначили на утро.

— Лучше не становилось. Ночь была ужасной, позвала врача. Та успокоила: ничего страшного, живот болит, он маленький, так реагирует. А ему с каждой минутой становилось хуже. Он уже скрипел зубами от боли, начал кусать себя. Кусал до синяков, представляете, какую боль он чувствовал! — снова переживает те страшные события Юлиана. — Он кричал на всё отделение, я звонила медсестре, что-нибудь сделайте, мне отвечали, что врач придет утром. Иногда от усталости и бессилия Мирон засыпал на пару минут, потом снова начинал кричать.

Утром, около шести, медсестра сообщила матери, что врач придет только в восемь, когда будет обход. Но Юлиана настояла, чтобы дежурный доктор пришел немедленно:

— Мирон, уже ничего не понимая от боли, вцепился в меня зубами.

Позвали реаниматолога.

— Он начал расспрашивать, какие исследования сделали, была ли рентгенография грудной клетки. Ему ответили, что только назначили на сегодня. Он начал кричать, надо было всё сделать раньше. Мирона снова стало рвать. Какой-то черный песок. Померили температуру, она была нормальной. Результаты сданных накануне анализов тоже оказались в норме. Мирона забрали в реанимацию, я его обняла, поцеловала…

В больницу приехал муж Юлианы. Через какое-то время пришла врач и сообщила родителям, что мальчик в сознании, состояние стабильное, его увезли в девятую детскую больницу Екатеринбурга. Что именно происходит с ребенком, так и не выяснили. Предположили аппендицит или кишечную непроходимость.

Юлиана с мужем тут же поехали в больницу.

— Час мы ждали возле реанимации, потом к нам подошла девушка, пригласила к заместителю главврача. Пришел еще один врач, спросили: давно ребенок в бессознательном состоянии? Начала объяснять, что ребенок был в сознании. Тогда один из них сказал: «Мы сделали всё, что могли...» Дальше у нас началась истерика, я не слышала, не понимала, что они говорили, спрашивали. Рыдала, кричала, что это не с нами, что это невозможно.

Диагноз, который стал причиной смерти, смогли установить только после вскрытия: инфекционный панкардит. Энтероколит указан как сопутствующее заболевание.

В заключении патологоанатома также было указано, что возбудителем инфекции, которая поразила сердце ребенка, стал вирус герпеса. То есть самая распространенная вирусная инфекция, которой инфицировано более 90 процентов всего населения планеты. Такие катастрофические последствия для организма, конечно, редкость.

По факту гибели ребенка Следственный комитет возбудил уголовное дело по статье 109 УК РФ «Причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения служебных обязанностей».

— Если бы ему сразу провели все исследования, рентген, кардиограмму, всё могло быть по-другому. Всю ночь я просила помощи, а мне отвечали, что всё в порядке, — говорит Юлиана. — Я сейчас никого конкретно не могу обвинять. Но я решила, что просто так это не оставлю. Я сразу же обратилась во все больницы, попросила документы. В 15-й и в 9-й мне представили все карты и выписки. Из 40-й следователь изымал документы через суд. Отдали только медицинскую карту. В той карте было написано много неправды, например, что ребенок приехал с нормальным животом, без вздутия, что ночью он спокойно спал и всё было хорошо. Ни снимки, ни результаты ЭКГ нам так и не отдали. По бумагам все эти исследования делались. Но при мне не делалось ничего, кроме снимка брюшной полости и пункции. Если только сделали в последний момент, когда забрали его от меня.

Уголовное дело о смерти ребенка взял на контроль глава Следственного комитета Бастрыкин. Только, как говорит Юлиана, расследованию это никак не помогло.

По делу была назначена судебно-медицинская экспертиза. Это исследование должно выявить, насколько качественно была оказана медицинская помощь. А если были дефекты, состоят ли они в прямой или косвенной причинно-следственной связи с гибелью ребенка. Экспертизы должны провести в бюро при Следственном комитете. Но когда будет назначена эта экспертиза, неизвестно.

Спустя несколько месяцев после трагедии родителям погибшего ребенка пришел ответ, что сейчас назначить дату экспертизы не представляется возможным. Дату определят только через год. Поясним, что сама экспертиза по медицинским делам длится около 10–12 месяцев. А срок давности по этой уголовной статье составляет два года. Получается, уголовное дело заранее обречено.

Юлиана удалила все фотографии и видео с сыном. На полке в рамочках остались только снимки с мужем и старшей семилетней дочкой. Говорит, что первое время после смерти Мирона часами пересматривала фото и видео.

— Это было каждый день, сидела, смотрела и рыдала. Муж сказал, ты сама себя уничтожаешь. Настоял, чтобы я всё удалила. Единственная фотография осталась на кладбище, — говорит нам Юлиана. — Но похоронить и забыть я не могла. Если есть виновные, они должны быть наказаны.

К сожалению, проблема, когда потерпевшие годами ждут назначения экспертизы, сейчас массовая. Так, экспертизу по делу бизнесмена, погибшего в 2021 году в екатеринбургской больнице после неверного диагноза и неправильно назначенного лечения, назначили на 2026 год. То есть исследование проведут лишь через пять лет после гибели пациента. За это время все сроки давности по делу пройдут. И это проблема федерального уровня

Вадим Каратаев, уральский юрист, специализирующийся на медицинских делах, объяснил E1.RU, в чем причина. Больше года назад глава Следственного комитета Александр Бастрыкин издал распоряжение: все экспертизы по уголовным делам, которые связаны с возможными медицинскими ошибками, должны проводиться лишь в бюро при СК.

Раньше такие заключения делались в учреждениях Минздрава или в частных бюро, имеющих лицензию (за исключением некоторых видов экспертиз, например судебно-психиатрической, она проводится только в госучреждениях). Хотя судьи все-таки, как правило, назначали государственные экспертизы.

Теперь ограничение в выборе учреждения вызвало огромные очереди. Бюро при СК завалено материалами уголовных дел; специалистов, судя по всему, не хватает.

Но, по мнению Вадима Каратева, распоряжение главы СК незаконно.

— При проведении следствия руководствуются двумя базовыми нормативными актами: УК (Уголовный кодекс) и УПК (Уголовно-процессуальный кодекс). Назначение и проведение экспертизы закреплены нормами УПК РФ. И вот появляется письмо главы СК РФ с нормативным актом, в котором предписано, что судебно-медицинские экспертизы должны проводиться только в учреждениях СМЭ, подведомственных СК РФ. Где-то в УПК РФ такое есть? Разве может подзаконный акт сужать действие закона федерального уровня? Конечно же, нет. У меня нет никакого предвзятого отношения ни к СК, ни к руководителю этого ведомства. Я рассуждаю как юрист. Нормативный акт (хотя по теории права письмо не является нормативным актом) оказался важнее УПК РФ?

Так будем работать? Всё это было изначально незаконно. При этом следователи абсолютно всё понимают, умные и грамотные, неравнодушные, готовы добросовестно работать. Но не могут оспаривать распоряжение начальства. Правила начальника выше правил закона, — прокомментировал Вадим Каратаев.

Он участвовал в резонансных процессах, связанных с врачебными ошибками. Один из них — суд по уголовному делу о смерти молодой мамы в роддоме Нижних Серег. В том уголовном деле экспертиза была назначена максимально оперативно, сделана тоже в разумные сроки. Но даже при этом сроки давности по привлечению к ответственности врача прошли на стадии апелляции. Это дело все-таки дошло до обвинительного приговора, потому что врач и ее юристы отказались от ходатайства о прекращении дела по нереабилитирующим обстоятельствам. Пытались добиться оправдательного приговора.

— Но этот случай все-таки единичный. Большинство [обвиняемых или подозреваемых] не будет так делать. И у них есть полное право избежать суда, так как сроки давности прошли, — заключает юрист.

Екатеринбургский адвокат Ирина Абрамова готова дойти до Конституционного суда, чтобы оспорить законность распоряжения руководителя СК РФ. Она вместе с клиентом тоже столкнулась с проблемой огромных сроков ожидания экспертиз. У жительницы Екатеринбурга после медицинской манипуляции в стоматологической клинике случилось поражение одного из лицевых нервов. Они обратились в Следственный отдел Октябрьского района Екатеринбурга.

Для решения о возбуждении уголовного дела нужно было определить степень вреда здоровью. Следователь направил материалы в учреждение СМЭ при СК. Пришел ответ, что в течение 12 месяцев собрать комиссию не представляется возможным. Ирина подала жалобу в Октябрьский районный суд. Жалобу не приняли в связи с тем, что постановление о назначении экспертизы в судебном порядке не обжалуется.

— Хотя по факту я обжаловала не постановление, а бездействие следователя по поводу направления экспертизы в другое бюро, в подчинении Минздрава. Я подавала ходатайство следователю об этом, он мне ничего не ответил. Суд даже не читает, что именно я обжалую. Сейчас я подам апелляцию. После кассационной инстанции можно будет обратиться в Конституционный суд, — объяснила Ирина Абрамова.

По словам нашей собеседницы, распоряжение руководства СК нарушает основополагающий принцип разумных сроков производства и законность.

— Распоряжение противоречит УПК. Получается, не работает принцип неотвратимости наказания, виновные избегают уголовной ответственности. Через несколько лет нам проведут эту экспертизу, а потом дело как возбудят, так и закроют одним днем, так как истекли сроки давности.

Потому что в соответствии с федеральным законом о Следственном комитете распоряжение руководителя обязательно к исполнению. Порочный круг. Инициатива [проводить экспертизы в бюро при СК], возможно, хорошая, сделано это было, чтобы избежать возможного «покрывательства» коллег в бюро при Минздраве. Хотели как лучше. Но для начала нужно было создать условия для исполнения распоряжения: расширить штат сотрудников. Я считаю, Конституционный суд должен дать оценку распоряжению главы СК на соответствие Конституции. С инициативой должны выступить федеральные органы. На мой взгляд, на время нужно приостановить действие этого распоряжения, — уверена адвокат.

Следственный комитет на данный момент не смог прокомментировать ситуацию. Если комментарий все-таки поступит, мы его опубликуем.

Мы также рассказывали трагическую историю гибели журналистки в больнице Нижнего Тагила. Экспертизу назначили через девять лет. Брат погибшей обратился к главе Следственного комитета Александру Бастрыкину, но никакого результата не последовало.