«Я не пойду туда — боюсь»: как омские педагоги учат школьников, которых обвиняют в особо тяжких преступлениях

На пропускном пункте нужно сдать телефон — с сотовыми нельзя. После досмотра нам выдают маршрутный лист, в котором прописано время пребывания, и мы направляемся в корпус с подсудимыми. Для человека, который ни разу не был в СИЗО, антураж может показаться жутким. На первом этаже неприятно пахнет дешевыми сигаретами и рыбой. Похоже, на обед сегодня будет уха. Откуда-то из конца коридора раздаются тоскливые мелодии. Здесь ожидают приговора суда взрослые заключенные под стражу. Нам на другой этаж — где живут дети. В следственный изолятор они попадают за тяжкие и особо тяжкие преступления, в их числе — убийства, изнасилования, распространение наркотиков.

Через несколько лестниц, поворотов, железных дверей начинаешь теряться в пространстве: слепо следуешь за сопровождающими работниками УФСИН. Около пятнадцати минут блужданий в серых лабиринтах — и наконец-то комната по воспитательной работе, где обучают несовершеннолетних подсудимых. Интерьер довольно милый, если не обращать внимания на железные решетки на окнах и тревожную кнопку. На столах разложены оригами и самодельные домики. Стены расписаны цветочными завитками. Их украшают рисунки, портрет Достоевского и карта мира. За телевизором — коллаж, подготовленный к 9 Мая. На нём изображена «пленка времени», а рядом наклеены письма солдатам. Всё это — дело рук местных воспитанников.

Сейчас их в омском СИЗО семеро — шесть десятиклассников и одна девятиклассница. Они заходят в зал со сложенными за спиной руками под веселую музыку. Начинается линейка, посвященная 1 сентября. На мальчиках надета одинаковая зеленая форма, девочка — в такого же цвета юбке и рубашке. Конечно, привычных праздничных атрибутов в виде пышных бантов и белоснежных рубашек в СИЗО ждать не приходится. Но всё же какие-то первосентябрьские традиции сохранены. Подсудимые по очереди рассказывают стихи.

Один парень так сильно волновался, что забыл строки. Тем не менее его поддержала аплодисментами немногочисленная публика из числа руководства УФСИН и двух учителей. Затем подростки дружно спели песню «Здравствуй, школа» и вручили педагогам цветы.

Скромные. Робкие. Тихие. Глядя на них, сложно представить, что их поступки, приводящие в ужас, становились поводами для громких заголовков в СМИ. В СИЗО они ведут себя сдержанно. В первую очередь потому, что не хотят получить взыскания.

— Чтобы они как-то демонстрировали или проявляли нежелание учиться — такого я не замечала ни разу. В этом отношении нет проблем. Бывает, конечно, состояние возбужденное, встревоженное своими проблемами — как процесс идет, как суд состоялся, а так они очень дисциплинированы и хорошо ведут себя всегда. Мы же единственный источник знаний. Источник — с улицы. Интерес к жизни так у них сохраняется. Мы приходим из другого места, другие люди, не в форме и с погонами — может быть, и от этого частично, — рассказала учитель математики, физики и астрономии Анна Валентиновна Телюк.

Она — преподаватель с 36-летним стажем. Сейчас работает в школе № 152 на 5-й Армии, с которой у учебно-консультационного пункта СИЗО контракт. В следственном изоляторе женщина преподает уже десятый год. Вспоминает, что, когда устроилась сюда на работу, никакого страха не было, даже несмотря на предупреждения руководства УФСИН.

— Нас сопровождают сотрудники УФСИН и никогда не оставят одних. Я знаю, что сейчас две камеры на нас смотрят. В первый год посещения учебно-консультационного пункта меня учили: «Анна Валентиновна, вы не доверяйте [детям], здесь может быть всё что угодно. Даже ручка у ребенка в руках опасна. Одно движение — и она у тебя в горле». Мы уже научились всё контролировать, но ничего такого и не бывает. Помню, была одна учительница. Когда за ней закрыли дверь, она попросила открыть, ушла и сказала: «Я не пойду туда — боюсь». Она не прошла даже первый КПП.

Помимо Анны Валентиновны, здесь работают еще три учителя. Например, Наталья Леонидовна Орловская. В школе № 152 по должности она педагог-библиотекарь, а в СИЗО на протяжении шести лет учит детей русскому языку и литературе. Говорит, что иногда ее ученики не умеют даже читать. Тогда 15–16-летних подростков оформляют в начальную школу. Стоит отметить, что класс, в котором будут заниматься дети из СИЗО, определяют по их знаниям. Они проходят тестирование — учитывается уже пройденный программный материал, а также оценки, которые малолетние подозреваемые получали, когда учились в обычной школе или, например, техникуме.

— Были у меня ученики, которые не умели читать, — цыгане. Мы брали азбуку и читали по слогам. Были и такие, которые на протяжении двух или трех лет вообще не учились — бомжевали, беспризорничали или по семейным обстоятельствам не посещали школу, — поделилась учитель русского языка.

Педагоги рассказали, что преподавание в следственном изоляторе — дело добровольное. При этом отметили, что, когда в учебный пункт требуются новые учителя, особого ажиотажа на такую работу нет.

— Мы к этой работе относимся как к работе. Надо значит надо. Учитель может отказаться — заставлять не будут. Обычно все мужественно молчат, а так, чтобы рваться и кричать: «Дайте мне нагрузку в СИЗО», — не помним такого.

Из-за небольшого количества учеников в этом учебном году они посещают СИЗО раз в неделю. Например, девять лет назад несовершеннолетних было больше двадцати человек. Тогда педагоги приходили 2–3 раза. По документам подсудимые оформлены в общеобразовательную школу № 152 как очно-заочники. Им, так же как и обычным детям, выставляют оценки в Дневник.ру и задают домашние задания. Поскольку это режимное учреждение, каждый раз учителя не знают, какую из камер к ним выведут на занятие. Стоить отметить, что девочки сидят в отдельных помещениях от мальчиков. Нельзя заниматься на одном уроке и подельникам.

— Кого нам привели, того мы и учим. Когда мы приходим, то не особо представляем, какой класс к нам выпустят. Нам можно проносить методические пособия, распечатки, но я не могу принести сюда ничего для лабораторной работы по физике. Режимом запрещено. Меня просто сюда не пустят с этим. Поэтому я должна рассказать всё на словах либо заменить решением задач, — продолжает Анна Валентиновна.

Учителя рассказали, что относятся к подсудимым детям так же, как и к обычным в простой школе — волнуются за них, переживают. Педагоги намеренно не интересуются, по какой причине они здесь оказались.

— Конечно, переживаешь за них. Было такое, что передо мной стояла девочка и плакала. Казалось бы, наоборот, должна быть счастливой, что ей по статье маленький дали срок. Она ревела минут десять, не могли ее успокоить. А ей просто стыдно передо мной, — вспомнила Анна Валентиновна.

Своим опытом работы в СИЗО она делится на родительских собраниях в обычной школе. Но отцов и матерей это не особо впечатляет, и между ними возникает стена непонимания: всегда кажется, что всё плохое происходит только с другими.

— Проходит время, и дети из хороших семей сидят здесь, напротив меня. Если честно, я не хочу ни одного ученика здесь видеть. Особенно своих. Он тебя и знает, и помнит, и постоянно твердит: «Простите, простите». Как будто ножом по сердцу.