Вторая серия «Андрея Рублёва»: стоит ли смотреть новый фильм Андрея Кончаловского?

Буквально вчера, 14 ноября, на большой экран вышел долгожданный фильм Андрея Кончаловского о Микеланджело. Кое-что об этом фильме мы знали заранее. Главный герой — сумрачный гений итальянского Возрождения, автор «Давида» и стихотворения «Молчи, прошу, не смей меня будить…»; в ролях — непрофессиональные актёры во главе с 56-летним зубным врачом; место съёмок — Каррара, Флоренция, Рим; продюсер — Алишер Усманов, а один из главных спонсоров — минкульт России, который поблагодарили в начальных титрах. Журналисты заранее ставили «Грех» в один ряд с фильмами итальянских неореалистов, снимавшимися 60–70 лет тому назад. Ну а сам Кончаловский говорил об условной «второй серии» «Андрея Рублёва»: он был соавтором сценария этого фильма — возможно, лучшего из всех снятых на русском языке.

Теперь, наконец, у зрителей появилась возможность самим разобраться, что и как. Ажиотажа это не вызвало: зал на вчерашнем показе был почти пуст. Фильм начался со страстного монолога главного героя, идущего в одиночестве по полю, и сразу стали понятны две вещи. Во-первых, озвучка — с оригинальной итальянской речью на заднем плане, а не полный дубляж (звучит интересно для кинотеатра и с претензией на элитарность). Во-вторых, по сюжету фильм — уж точно не простой байопик.

Следующие два часа главный герой проклинает Рим («город священников и проституток»), принимает у богатых покровителей заказы и объясняет, почему ничего не успеет в срок, проворачивает незаконные схемы с недвижимостью, сталкивается с предательством родных и учеников, страдает, плачет, ругается — ну и, конечно, добывает каррарский мрамор. Сыгран Микеланджело очень убедительно (ни за что не догадаться, что актёр, Альберто Тестоне, по профессии стоматолог).

Только после просмотра фильма возникают некоторые вопросы (в основном к сценаристу). Например, такой: неужели Микеланджело и правда никогда не был счастлив? Даже когда роспись потолка Сикстинской капеллы уже закончена, художник в фильме не впускает заказчика, говорит, что всё надо переделывать, мучается от несовершенства своего творения и уступает только грубой силе, позже поверив чужим похвалам. Почему его предал любимый ученик? В чём был смысл кровавой сцены ближе к финалу? И наконец, нельзя ли было обойтись без призрака Данте? Привидения слишком диссонируют с очень реалистичной операторской работой и отсылками к итальянскому кино 50-х.

Кончаловский — художник, он так видит. Что ж, имеет право. Называть «Грех» условной второй серией «Андрея Рублёва», снятого Андреем Тарковским, — тоже вполне оправданный ход. Таким образом, фильм встраивается не только в литературную традицию (а там есть потрясающие образы, созданные Дмитрием Мережковским и Карелом Шульцем), но и в кинематографическую. Судьба художника на фоне жестокой эпохи, натурные съёмки и бескомпромиссный монтаж — всё это есть в обоих фильмах. Правда, в «Грехе» жестокость скорее случайная, связанная с борьбой двух семей и применяемая не вполне логично; это немного смазывает картину.

Ещё одна проблема в том, что заявленного в фильме молчания как-то маловато. Герои постоянно говорят, и Микеланджело у Кончаловского отказывается от этой болтовни и переходит к созерцанию очень поздно; трудно поверить, что это он всерьёз. В «Андрее Рублёве» тоже очень много философских разговоров. Однако лучшие эпизоды в фильме Тарковского те, где не сказано ни единого слова. В тишине катается по земле конь в первой части; молча прибивают к кресту зимнего русского Иисуса; наконец (и это главная сцена фильма) в полном молчании наблюдает толпа за тем, как раскачивают только что отлитый колокол. Кончаловский, по его же словам, стремился создать нечто подобное в сцене со спуском огромной мраморной глыбы. Как получилось, судить зрителю. По мнению автора этих строк, Кончаловскому до Тарковского всё-таки далеко.

Как бы то ни было, ответ на вопрос «Стоит ли смотреть этот фильм?» будет положительным. Мы получили впечатляющую визуализацию жизни и творческого пути одного из лучших художников в истории. Собственно творчества Микеланджело в фильме немного — но есть атмосфера, есть Флоренция, есть женские образы, которые позже, когда действие киноленты уже оборвётся, найдут своё воплощение в камне и на холсте. Главное украшение фильма — это, конечно, дочь мастера-каменотёса, модель для Ватиканской Пьеты. Кстати, она произнесла на экране одно-единственное слово, и этого более чем достаточно.